Александр Рыжов - Трое в подземелье

Александр Рыжов

Трое в подземелье

Повесть

Пролог

в котором читатель получает представление обо всех главных и некоторых второстепенных героях повести

Вилли

Теорема Ферма вела себя по-свински – не поддавалась, и всё тут. Вилли сердито куснул зажатую в пальцах авторучку, и передние зубы чуть не въехали в дёсны, ибо в руке была не какая-нибудь дешёвая мазилка с пластмассовым колпачком, а дорогущая папина «Дельта» – подарок партнёра из Гренобля. Золото хоть и считается мягким металлом, но жевать его всё же не рекомендуется.

Вилли провёл языком по занывшим резцам, бросил «Дельту» на стол и вперился взглядом в тетрадный листок, испещрённый формулами. Чегой-то не выходит у тебя каменный цветок, Данила-мастер… Вроде всё учтено, и правильный путь (печёнкой чуял!) отыскался, и ошибок в расчётах нет – но не сходятся концы с концами, хоть тресни. Вилли поправил очки и потянулся к калькулятору – арифметические вычисления перепроверить, – но вспомнил, что перепроверял уже трижды. Поморщился недовольно. Встал из-за стола и пошёл в ванную, где жадно чавкала постельным бельём стиральная машина.

Покамест он идёт, покамест гремит табуреткой, пристраивая её перед крутящимся барабаном, покамест усаживается и подпирает ладонями подбородок, скажем тебе, читатель, что зовут его по-настоящему Виталием, а Вилли – это так, домашнее прозвище, перекочевавшее со временем и в школу, и во двор. Почему Вилли? Потому что Виталик – во-первых, длинно, а во-вторых, есть в этом имени некий элемент сюсюканья. «Одуванчик», «зайчик», «котик» – этих карамельных словечек он наслушался в детстве предостаточно: и от мамы, и от обеих бабушек. Удовольствия мало – наивняк, да и только. Повзрослев, он возненавидел суффикс «-ик» и потребовал, чтобы называли его исключительно Вилли. Пришлось для острастки пару раз удариться в рёв, провести профилактические беседы с родителями (бабушек уже не было в живых), и нужный результат был достигнут. Справедливости ради надо заметить, что родители не сильно-то и возражали: в семье уже был один ребёнок с иностранным именем – старший Виллин брат Люсьен. С ним получилось ещё проще: родители хотели девочку, даже назвали её заранее Люсей, а получился мальчик. Пришлось назвать Люсьеном. А там, где есть французистый Люсьен, отчего ж не быть англичанистому Вилли?

Природа в отношении Вилли оказалась щедрой: она наделила его не только богатым папой, совладельцем одного о-очень крупного холдинга, но и талантом не хуже, чем у его знаменитого тёзки Вильяма Шекспира. Правда, в отличие от автора «Короля Лира», Вилли-Виталик пьес не писал, тяга к сочинительству и парению в облаках у него отсутствовала напрочь. Он, как отец, был закоренелым практиком и все свои умственные способности направил на постижение точных наук. К двенадцати годам во всей школе, включая старшие классы, ему не было равных в алгебре, физике и химии – головоломные задачки решал на раз, а дипломы, полученные на всевозможных конкурсах и олимпиадах, занимали в коридоре целую стену.

И вот, неделю назад Вилли бросил вызов теореме Ферма. Он знал, конечно, что над нею триста пятьдесят лет бились величайшие умы, знал и про доказательство, опубликованное в середине 90-х, но пыл его от этого ничуть не угас. Слишком тягомотное оно и запутанное, решение Уайлса-Тейлора – а у Ферма сказано, что теорема доказывается хоть и длинно, но остроумно. Вот и включим остроумие, во всех смыслах этого слова. Великие великими, но у него, у Вилли, в голове тоже не отруби с опилками. Глядишь, и надумается что-нибудь. Теорему Ферма он выбрал для разминки. Впереди его ждали семь неразрешённых загадок тысячелетия, за каждую из которых Математический институт Клея грозился отвалить по миллиону долларов любому, кто найдёт точный ответ. Это тебе не грамотка, отпечатанная на школьном принтере, и не коврик для мыши в качестве главного приза. Есть, за что побороться.

Теорема, однако, заупрямилась. Вилли и так и эдак к ней подступался – не давалась, проклятая. И тогда он решил прибегнуть к испытанному средству – пойти в ванную и сесть перед работающей стиральной машиной. Вид тряпично-мыльного круговорота приводил мысли в порядок и погружал в своеобразный транс, в котором, как юркая рыба в воде, могла мелькнуть долгожданная догадка. Тут главное – не проворонить, ухватить её за хвост и выдернуть на поверхность. Вилли эту методу использовал часто и небезуспешно. Авось поможет и теперь.

Он сидел на табуретке перед плотоядно урчавшей машиной, не отрывая глаз от пёстрого круга центрифуги, как вдруг из комнаты донеслись звуки финской польки. Вилли насупился. Сейчас не до болтовни по мобильнику, мировая проблема на кону. Не вставая с табуретки, он протянул руку и плотнее прикрыл дверь ванной. Однако финская полька пробралась сквозь щели и снова стала назойливой мошкарой жужжать над ухом. Вилли с минуту отмахивался от неё, но она всё жужжала и жужжала. Поняв, что все старания сосредоточиться пошли насмарку, он поднялся с табуретки и побрёл в комнату.

Ему было известно, кто потревожил его в столь неподходящий момент. Специально поставил для братца самую дурацкую мелодию. Вот и скажи после этого, что зря.

– Да! – буркнул в трубку.

– Вил, это я, – ответила та голосом Люсьена.

– Понял. Чего надо?

– От отца привет. Сейчас такое скажу – закачаешься!

Люсьен

Минут за десять до описанных выше событий Люсьен Румянцев был занят важным делом – отрабатывал в спортзале «черепашку». Если кто не в курсе, так называется элемент брейка (один из самых сложных), когда би-бой, то есть брейкер, топчется на согнутых и упёртых в пресс руках. Кажется, нет в этом трюке ничего эффектного, но если ты не освоил «черепашку», то и сами брейкеры тебя запозорят, и зритель не поймёт.

Брейк-дансом Люсьен заболел, когда ему едва исполнилось одиннадцать. Отец тогда потащил их с Вилли в какой-то клуб, и там давали жару шарнирные ребята в кроссовках, широких штанах и мешковатых футболках длиною чуть ли не до колен. Они с размаху падали на пол и крутились бешеными волчками, потом вскакивали, будто подброшенные пружиной, вихлялись, как развинченные роботы, снова падали и снова крутились, натирая пол до блеска. Люсьен увидел – и запал. До этого он долго искал свою жизненную стезю: поигрывал в хоккей, занимался айкидо и самбо, но делал это без особого энтузиазма, просто для общего физического развития, как любил говаривать отец. А тут вдруг появился такой энтузиазм, что держите меня семеро! Люсьен сдружился с командой би-боев и принялся упоённо овладевать азами брейка. В свои нынешние тринадцать лет он был наделён рельефной мускулатурой, от недостатка ловкости тоже не страдал, поэтому разные пауэрмувы и фризы (проще говоря, силовые и полусиловые элементы) давались ему достаточно легко. Год спустя он уже без стеснения выходил на танцпол вместе со своими новыми друзьями, облачённый в такие же, как у них, широкие штанцы и футболку, и под ликующий визг девчонок юлой крутился на полу.

Но «черепашка», или по-иностранному тартл, не осваивалась никак. Силы в руках хватало – не хватало равновесия: приподнятое над полом тело норовило перевалиться то вперёд, то назад, и Люсьен стукался о спортзальные доски то лбом, то пальцами ног. Что за напасть!

Сегодня он упражнялся уже два часа, взмок весь, но зато начало получаться что-то более-менее путное. Пусть неуклюже, но пол-оборота он совершить мог. Продолжал бы и дальше, да отец помешал – приоткрыл дверь зала и громко позвал:

– Люсьен!

Незнакомые пацаны, тягавшие неподалёку гири, захихикали. Люсьен сдвинул брови, что означало не самое лучшее расположение духа. Он не любил, когда при посторонних его называли по имени. Смех один, а не имя… Мама утверждала, что так звали героя одного французского романа. Люсьен, когда выучился читать бегло, нашёл в библиотеке этот роман и за три месяца с трудом прогрызся сквозь нудный текст, но мало что понял. Тот Люсьен показался ему размазнёй – такой же, как брат Вилли, который с утра до ночи корпел над книжками и даже простую зарядку ленился делать. Ничего героического в этом образе не было, и любви к своему аристократическому имени у Люсьена Румянцева не прибавилось.

– Дело есть, – сказал отец. – Попутешествовать хочешь? Денька четыре.

Румянцев-старший был подтянут и крепок. Разумеется, сорок лет – не возраст, но многие к этим годам выглядят уже развалинами. А Денис Александрович всегда бодрячком, регулярно в бассейн ходит, на тренажёрах качается, опять же походы любит в свободное от работы время. Времени такого бывает с гулькин нос, поэтому отцовское предложение Люсьена обрадовало. Раз сказал «попутешествовать», да ещё и денька четыре, значит, не в лесопарк на барбекю собрался. Куда же?

– Куда, пап?

– Маршрут сложный.