Наталья Симонова - Перепутаны наши следы (сборник)
В восемь пришла ветеринарша, попросила простыню и полотенце.
– Для первого укола, – пояснила скупо.
– А всего сколько? – робко уточнила Юля.
– Два. После первого расслабится, пропадет чувствительность. – Татьяна Ивановна поставила чемоданчик на маленький стол возле дивана. – После второго быстрый паралич сердца, – сухо завершила объяснения.
Юлю трясло.
– Ей не будет больно? – спросила, выстукивая зубами дробь.
– Нет…
Татьяна Ивановна взяла Басю на руки.
– Ай-ай-ай… – бормотала, ощупывая кошкин живот. – Вся в метастазах.
«Васька не говорил…» Юля растерянно посмотрела на сына. А он – на Юлю. Докторша тем временем положила кошку на простынку, сняла подгузник.
– Вы не хотите выйти? – уточнила угрюмо.
– Нет, – Вася мотнул головой.
– Мы ее не бросим, – добавила Юля и взяла Басю на колени, остро ощущая ее прощальное тепло.
– Положите на простыню, – приказала Татьяна Ивановна.
– Я хочу ей помочь, – засомневалась Юля.
– Вы помешаете. Возможно, ее будет тошнить…
– А гладить? – снова заплакала Юля.
– Можете, – буркнула докторша.
Она набрала препарат в шприц и склонилась над Басей. Кошка беспокойно заозиралась.
– Ничего, ничего, – бормотала ветеринарша, – сейчас расслабимся, уснем.
– Не бойся, Басенька, я с тобой, – всхлипывала Юля, гладя ее по голове.
Прошло минуты три – кошка не успокаивалась. Издала какое-то горловое бульканье, передние лапы беспорядочно задвигались. Хмурый взгляд словно сделался еще более хмурым и тревожным. Кошка перебирала и перебирала лапами, как будто ища устойчивого положения. Юле казалось – она из последних сил цепляется за жизнь. Бася, насколько могла, крутила головой. Юля беспомощно кусала костяшки пальцев, не сводя с нее глаз. Вася застыл в молчании. А кошка все возила лапами, простыня под ней сбилась.
Татьяна Ивановна смотрела на часы… Бася не успокаивалась, не задремывала, как было обещано. Доктор набрала в шприц следующий препарат и сделала новый укол. Через несколько мгновений кошка застыла. В последний раз судорожно сглотнула. Ее полуоткрытые глаза стали мутными. Она лежала на боку – исхудавшая, со свалявшейся шерстью. Юля плакала и как заведенная гладила Басю по боку.
– По-моему, она не хотела, – всхлипнула горько.
Докторица пожала плечами.
– Только не хороните во дворе, – посоветовала. – Если патруль проедет или соседи донесут – ничего хорошего не будет. Это противозаконно.
– А куда же ее? – обеспокоилась Юля.
– Выйдите вон на пустырь… Ну Васька знает… И не днем.
Сын кивнул.
– Только поглубже, Вась, чтобы собаки не раскопали.
Василий проводил Татьяну Ивановну до дверей, расплатился, вернулся в комнату.
– Я думала, все по-другому будет… – сказала Юля, робко взглянув на сына. Он кивнул. Губы у нее задрожали: – Мне показалось, она не хотела умирать. Она цеплялась… – Вася молчал. Юля постаралась справиться с собой и заговорила о другом: – Давай завернем ее и положим в обувную коробку.
Они постояли молча над коробкой, в которой теперь лежала их укутанная в пеленку кошка. Юля опять заплакала и обняла сына, прижавшись лицом к его груди, и он тоже обнял мать, припав щекой к ее макушке… Юлька подумала, что вот теперь у нее остался только Васенька.
Было почти одиннадцать вечера. Оба не имели сил, чтобы что-то решать дальше. Вася даже не пошел на улицу. Они попрощались, поцеловались и разошлись по своим комнатам, оставив коробку-гробик на холодном балконе.
* * *Следующей ночью за домом на пустыре Вася кошку похоронил. Пока он долбил мерзлую землю, Юля сидела на кухне и смотрела в одну точку, грызя ноготь и прислушиваясь к шорохам на лестнице. Наконец в замке завозился ключ. Юля побежала к двери.
– Ну как? – спросила.
– Там теплотрасса, земля не такая мерзлая, в общем, ничего, нормально…
– А что долго?
– Все ж не лето… Ну и ментов боялся.
– Поешь?
– Нет. Спать пойду.
– А где ты ее?..
– Ну там, на пустыре. Покажу потом.
– Угу, – кивнула Юлька. Помолчали. – Ямка глубокая получилась?
– Не очень. Все-таки мороз. Ну так, ничего. Думаю, в общем, нормально.
– Хорошо. Пойдем спать?
– Пойдем. Спокойной ночи.
– Валерьянки выпью. Тебе накапать?
– Давай…
* * *Олежка зашел после обеда.
– Как ты?
– Ничего, – отозвалась Юля.
– А кошка?
– Похоронили.
– М-м… Вечером домой?
Она кивнула. Ей не хотелось смотреть на него. Отчего-то казалось, что Олег предал ее в трудную минуту. Хотя… Вроде бы ничего такого он и не делал, но как-то неуютно стало общаться. «Нет, – думалось отчетливо, – просто это не мой человек. Люблю… А не мой».
Олег потоптался и ушел. Позвоню, сказал.
Но звонил он все реже. Да она уже и не скучала о нем. Вся эта история ее сильно встряхнула и в результате с Васькой сблизила, а с Олежкой развела. «Если бы так вышло и у Васи…» – мечтала Юля.
Сын, однако, продолжал любить свою неблагополучную и бессердечную Наташу. А Наташа – своего ненадежного безжалостного друга. И все было почти по-прежнему. Но не совсем.
Несмотря на смерть любимой кошки, а вернее именно в связи с ее потерей, Вася словно вернулся домой.
– Ну что там у тебя? – спрашивала Юля. – Наташа еще не образумилась?
– В смысле? – уточнял сын – и в этом уточнении теперь не было ни враждебности, ни настороженности.
– Ну ты ж у меня… Должна же она когда-то оценить, какой ты классный!
– Мам, твое мнение несчитово, – усмехался Василий.
– Почему?
– Потому что ты – мама.
– Я женщина. Как женщина говорю: ты – супер.
– А у тебя-то как дела? – переводил стрелку Вася.
– Да в общем ничего, догорает потихоньку, – делилась она.
– У него или у тебя?
– У обоих, наверное. Да я уж смирилась, – добавляла грустно.
– Ну и ладно. Получше найдешь. Ты у нас тоже супер.
– Конечно. У нас это семейное…
«Если за Васеньку нужно было расплатиться Олегом, – думала Юля, – грех мне жаловаться».
– А знаешь, Васька, они просто дураки.
– Кто?
– Да эти, наши – твоя и мой.
Васька усмехнулся. Юля задумалась.
– Стихи такие есть, – припоминала она, склонив голову набок: – «Пусть сдохнут те, кто нас не захотел. Пусть плачут те, кому мы не достались». Вот! Они еще локти себе кусать будут!
– Сильно сказано, – одобрил Вася.
– А ты у меня точно красавчик. И вообще – золото.
– А че тогда не нужен никому?
– Мне, мне нужен! И никто в мире так не нужен! Даже рядом не стояло.
Вася опять усмехнулся, качая головой.
– Да все я понимаю, – заспешила Юля. – Но все равно: что бы ни было – я с тобой, я на твоей стороне.
Они обнялись.
– Ну ничего, мам, – сказал Васька, – мы еще им покажем. Не раскисай. Я тоже с тобой.
«Мы вместе», – думала Юля, прижимаясь к сыну. На глаза привычно навернулись слезы.
– И чего? – удивился сын.
– Сама не знаю. Все время так… Где теперь наша Бася?
– Как где? В райских кусчах! – заверил сын.
– Правда? – просияла Юля.
– Ну а где ж ей быть! – воскликнул Вася. – Не горюй, – сказал. – Если что, я на связи…
И, поцеловав мать, ушел гулять. Как всегда в это ночное время.
Симптомы любовных недугов
В принципе, ей было все равно, где встречаться. На квартире так на квартире. На чужой так на чужой. Вадик сказал, хата друга – так и ладно. Друг уехал. Ключи оставил. Цветочки полить, просто присмотреть, ну и воспользоваться апартаментами, если что, отдохнуть от семейной жизни – пожалуйста, мол, располагайтесь, пока я в отсутствии.
Таня только кивнула. Место свидания ее мало беспокоило. Главное – она предпочитала встречаться не в обед, когда приходилось очень торопиться, а вечером, после работы. Вот это было важно. Чтобы не сразу потом срываться, одеваться и бегом, а поваляться еще, понежиться и никуда не спешить. А уж где все произойдет – ей-то более-менее без разницы.
Тем вечером Вадик как раз был свободен, они договорились встретиться именно так, без суеты. И он предложил эту временно покинутую хозяином жилплощадь. Немного опасался, что Танька откажется, типа не хочу в чужом доме, на чужом белье… Такая в общем знакомая женская заморока. Как будто в гостинице, где хуллиард народу перед тобой побывал, белье свое… Но Таня ничего такого не сказала. Она просто кивнула – почему нет? И Вадик, успокоенный, потопал на свое рабочее место, довольный, что сегодня любимые плотские радости достанутся ему без хлопот.
Озираясь по сторонам, Татьяна расхаживала по комнатам чужой квартиры, пока заботливый Вадюша стелил постель. Времени было достаточно, Таню занимало чужое жилье.
Взгляд ее почти сразу упал на фотографии – стены комнаты были увешаны ими. Она всмотрелась в знакомое лицо мужчины – не может быть! Из настенных рамочек смотрел на нее, улыбался, хмурился Алешка. Когда-то – ее Алешка! Ее любовь, ее сумасшествие почти пятнадцатилетней давности… На некоторых фотках молодой, беззаботный, каким она помнила его. На других – вроде бы изменившийся, пополневший, хотя тоже вполне узнаваемый.
