Александр Молчанов - Дип
– Что с рукой?
– Ерунда, производственная травма. До свадьбы заживет.
Сели за стол, жена достала из холодильника запотевшую бутылку польской водки «Зубровка».
Вспоминали войну. Странное дело – тогда хотелось одного – чтобы война поскорее закончилась. А теперь кажется, что эти четыре страшных года были самым чистым и светлым временем в их жизни.
Романов рано ушел спать – ему с утра на работу. А Фома еще часа два сидел на кухне с его женой. Пил сваренный ею настоящий бразильский кофе и с искренним любопытством расспрашивал о поездках Романова. Узнал, что через четыре дня он едет в Прагу. Прилечь отказался – мол, боюсь пропустить поезд. Ушел задолго до рассвета.
Между тем следователь Мерецков доложил руководству, что он вышел на след диверсанта Франца Хеккера, заброшенного в СССР в 1944 году. У Мерецкова к Хеккеру свои, особые счеты.
Была у них одна встреча, о которой Мерецков никогда не забудет.
Нестеров и Романов получают отдельное купе. Романов садится так, чтобы чемодан постоянно находился в поле его зрения и начинает рассказывать страшилки из жизни дипкурьеров.
– А еще был случай… Пилот самолета объявил – мы теряем высоту, нужно сбросить груз. Весь багаж сбросили. В том числе и диппочту. А внизу, на земле, уже ждали с машиной.
– Это у нас было?
– Нет, в Англии. За все время существования советской диппочты не была потеряна ни одна вализа. А вот еще был случай, ехал курьер в поезде…
– Товарищ Романов, разрешите отойти в вагон-ресторан?
– Зачем? У вас есть сухой паек.
– Хочется горяченького.
Романов поморщился.
– Ступайте.
Есть не хотелось. Но и слушать стариковские россказни нет сил.
Нестеров сидит за столиком в вагоне-ресторане и размешивает ложкой давно остывший чай в стакане. Подошла девушка с подносом.
– У вас свободно?
– Да, пожалуйста.
Нестеров покосился на девушку. Красивая. Познакомились. Зовут Лиля, едет к сестре в Минск. Когда Нестеров отворачивается, Лиля бросает в его чай крохотную синюю таблетку…
За дипкурьерами следили еще с вокзала. Злоумышленников трое. Кроме Лили еще молодой парень, который курит в тамбуре – Олег Пономарев. И пожилой усатый мужчина, который расположился в проходе с газетой.
Поболтав с Лилей, Нестеров встает и идет обратно в свое купе. Вдруг все плывет перед его глазами, голова кружится. Его подхватывают усатый и Пономарев.
– Что с вами, товарищ?
– Ничего. Голова кружится. Мне тут рядом…
– Мы поможем вам дойти до купе.
Дернули дверь, заперто. Постучали.
– Откройте, вашему соседу стало плохо.
Тишина. Постучали еще раз.
– Пусть он сам подаст голос, – послышалось из-за двери.
– Скажите ему, что это вы, – подсказал усатый.
– Это я, Нестеров, – с трудом шевеля онемевшими губами, сказал Иван.
Дверь открылась. Из купе выглянул встревоженный Романов.
– Что с вами стряслось?
Злоумышленники ворвались в купе. Теряя сознание, Нестеров видел, как усатый набросил на шею Романову гитарную струну и начал душить.
Нападавшие действовали четко и слаженно. Труп Романова спрятали под сиденье. Спящего Нестерова уложили на верхнюю полку. После чего усатый встал перед зеркалом и аккуратно снял приклеенные усы. Когда убирал их в карман, из-под рукава показался край бинта. Да, это он, наш старый знакомый, Фома Герасимов, он же Франц Хеккер.
Обыскали купе. Нашли документы в кармане висящего на вешалке пальто. Фома отдал их Пономареву.
– Работай.
Выглянул в коридор. Все тихо. Вернулся в купе. Лиля подошла к двери. Фома посмотрел на нее.
– Ты куда?
– В туалет.
– Потерпишь. Села, я сказал.
Лиля села.
Пономарев разложил документы на столе. Прищурился, посмотрел на лампочку.
– Темновато тут. Но делать нечего.
Достал из-за обшлага гимнастерки длинную иглу и, подцепив фото на удостоверении Романова, аккуратно отделил его от корочки. Приклеил на это место фото Фомы. Достал тонкое перышко, открыл пузырек с чернилами и стал разводить их в крышечке и черкать на салфетке – подбирать нужный цвет.
Нестеров, лежащий на полке, приподнял голову и мутным взглядом посмотрел на работающего за столом Пономарева.
– Спи, братец, спи, – ласково сказал ему Фома и Нестеров опустил голову на подушку и отключился. Фома выглянул в окно.
– Долго еще? Скоро граница.
– Оттого, что вы меня торопите, я не стану работать быстрее.
Поезд остановился. Прошел по коридору проводник. Постучал в двери.
– На следующей станции – пограничный контроль, никому не спать, купе не запирать, в туалет не ходить, приготовить документы и вещи к досмотру.
Фома накидывает на плечи пальто Романова.
– Подышу свежим воздухом.
Фома выходит из поезда, находит стрелку и переводит ее.
Поезд трогается и… отправляется прямиком на запасной путь. Шум, крики, неразбериха.
Начальник вокзала топает ногами и кричит, что всех посадит.
Пока маневрировали, возвращая состав на нужный путь, пока искали и вязали виноватых – прошло два с половиной часа.
Наконец поезд тронулся. А тут и Пономарев как раз выбрал нужный колер. Тонким перышком нарисовал край печати на фотографии.
– Готово, держите вашу ксиву.
Фома, не глядя, сунул удостоверение в карман.
– Теперь нужно избавиться от тел.
– Но ведь этот еще живой? – пискнула Лиля.
– Закрой рот и открой окно.
Сначала выкинули Романова, потом Нестерова.
Пономарев хотел закрыть окно.
– Оставь. Душно.
Фома достал из кармана револьвер и выстрелил в лицо Пономареву. Лиля взвизгнула. Фома выстрелил в нее два раза. Оба раза попал в живот. Лиля застонала, сползла на пол, и затихла.
Нестеров пришел в себя от холода. Он лежал на снегу рядом с рельсами. Вдали стучали колеса поезда.
Нестеров встал и побежал по рельсам.
Нужно бежать.
Остановишься, упадешь – смерть.
На станции в вагон вошли милиционеры. Фома показал им подделанное Пономаревым удостоверение и быстро и четко рассказал, что случилось. Его напарник Нестеров был заодно с нападавшими. Пока Фома отстреливался, он пытался захватить вализу, а когда у него не получилось – выпрыгнул в окно на полном ходу.
Тела сгрузили с поезда и отправили в морг.
Фома с документами Романова и чемоданом долларов спокойно пересекает границу.
Еще через сутки он спокойно сходит с поезда в Праге.
Мрачный, обиженный город. Военные патрули на улицах.
Добравшись до ближайшего города, Нестеров узнает, что он объявлен в розыск, а Фома, выдавая себя за Романова, везет его груз в Прагу.
Нестеров находит телефон и звонит в Москву, жене. Марина плачет. – Как я могла влюбиться в предателя? Я сделаю аборт!
– Не вздумай! Марина! Я все исправлю! Я объясню…
Щелчок. В трубке мужской голос.
– Иван Алексеевич, немедленно сообщите, где вы находитесь.
– Кто вы такой? Верните Марину! Я должен с нею поговорить!
– Иван Алексеевич, немедленно отправляйтесь в ближайшее отделение милиции и сдайтесь. Тем самым вы облегчите вашу участь.
– Вы не понимаете! Я ничего не делал! Это все они! Романов убит! Я видел своими глазами. А этот, который выдает себя за Романова – это не Романов. Они подделали его документы!
– Иван Алексеевич, немедленно сообщите, где вы находитесь!
Нестеров положил трубку.
Бесполезно что-то объяснять. Никто не верит. Единственный выход для Нестерова – догнать Фому и отнять чемодан. Иначе – тюрьма и позор, который хуже тюрьмы.
Что касается позора, то Марина хлебнула его полной ложкой. Слухи распространяются быстро. И откуда все узнали? По телевизору о таких вещах не говорят, только два слова скороговоркой по радио – произошло нападение на дипкурьеров, без фамилий, ведется следствие.
Марина чувствует косые взгляды, слышит разговоры за спиной:
– И не стыдится людям на глаза показываться.
В конце смены Марину вызвал главврач и сказал, что она временно переводится в прачечную – в подвал, в мрак и сырость. Подальше от взглядов и разговоров.
Марина в глубокой тоске. Она не знает, на что решиться – то ли повеситься, то ли сделать аборт, то ли начать пить. Она хочет знать, что с Нестеровым. Звонит в МИД – ее футболят от одного начальника к другому. Марина больше не в силах выносить неизвестность.
Мать везет ее в Черемушки, к старушке-ясновидящей, которая рассказывает ей какие-то сказки о том, что, будто бы она видит, как Нестеров «вкусно ест и сладко пьет в компании с плохими людьми и гулящими женщинами».
