Геннадий Башкуев - Приводя дела в порядок (сборник)
– А и шут с вами, – сдалась Зинаида. – Пойдемте срочно в другой мир. В новый и незнакомый. В мир искусства.
– Не в кабак таки, – вздохнул Александр. – Чуяло мое сердце.
Ласковым щебетом и ледяными взглядами Зинаида погнала Александра по городу на встречу с неведомым. Неведомое притаилось в каком-то промышленном здании, исписанном граффити.
– Нам точно сюда? – поинтересовался Александр, полюбовавшись на граффити. – Скажите сразу. Мне знать нужно – перепрятывать деньги в носки или не нужно?
– Это же красиво, Александр! – закатила глаза Зинаида. – Это субкультура.
– Да вы что?! Да неужто? – удивился Александр, декламируя наиболее нецензурные из надписей.
– Ну разумеется. Это же протест! – сказала Зинаида и поволокла ошарашенного Александра ко входу.
– По триста сегодня, – объявил скучающий тип на входе.
– Зинаида, радость моя, – ласково обратился Александр, – скажите мне, пожалуйста, мы вырываемся из круга обыденности или откупаемся от него?
– Перестаньте сквалыжничать, Александр. Соответствуйте шарфу и своей женщине! – зашипела на ухо Зинаида.
– Кутить так кутить, – приуныл Александр и с тоской проследил, как шесть сотен скрываются в кармане билетера.
– Боже, как же тут хорошо! – выдохнула Зинаида уже внутри.
– Этот склад забросили лет пятьсот назад, – заметил Александр. – Нормальный кладовщик не допустил бы такого бардака.
И сплюнул в ближайшую плевательницу, чтоб показать, что манеры какие-никакие, а присутствуют.
– Что вы делаете, вандал?! – заголосил какой-то тщедушный тип в берете и в родном брате шарфа, красующегося на могучей шее Александра. – Вы же испортили всю инсталляцию!
– Чего-чего я испортил? – удивился Александр.
– Жизнь мне испортил! – прошипела Зинаида. – Это ж надо додуматься – в инсталляции плеваться.
– Да это ж плевательница! – сказал Александр. – У нас на работе такие же были. Туда все плевали. Ну не все, конечно. Интеллигентные только…
– Да что вы понимаете! – заплакал тип в берете. – Плевательница… А приглядеться? А подумать? Это же символизирует открытую душу духовности! Каждый может плюнуть в душу духовности, и только здесь она защищена барьером!
Художник указал на картонный заборчик, высотой сантиметра в три, вокруг плевательницы.
– Ну… Я так и понял все, – неуверенно сказал Александр. – Мне подумалось, что пересохший харчок в эмалированном нутре духовности только добавит выразительности этой… как бишь ее…
– Инсталляции!! Инсталляции!! – завизжал художник. – Не добавит! Зачем там второй плевок?! Как я смогу это объяснить? Первый плевок – мой. Он символизировал плевок Бога в духовность, потому что Бог выше! А теперь что? Кому я теперь это продам?! С двумя плевками – это ни в какие ворота! Это вне философского контекста! Кто плюнул в духовность вторым, я вас спрашиваю?!
– Человек! – подсказал Александр. – Человек вполне способен плюнуть на духовность.
– Да не на духовность, а на Духовность! – сказал художник уже без гнева и принялся рассматривать плевок Александра.
– Простите, а как у вас получается говорить и с маленькой, и с большой буквы? – попыталась подольститься к художнику Зинаида.
– Вам не понять, – грустно ответил художник и плюнул с досады.
Затем лицо его озарилось, и он принялся заплевывать пол вокруг инсталляции.
– Але, мужчина! Чего происходит? – встревожился Александр. – Что за вандализм?
– Это все заиграет… Не каждый может попасть в духовность… – забормотал художник, – и только Бог и еще один… А, нет – семеро! По количеству грехов…
– Зинаида, пойдем, – шепнул Александр. – Не станем мешать Мастеру.
– Видели, Александр, какие люди есть? – назидательно спросила Зинаида. – Богом в макушку поцелованные. Талантливые. Из всего творят Прекрасное!
– Ну это вне обыденности, – возразил Александр. – В обыденности это на штраф тянет.
– Вы не понимаете ничего в Искусстве! – поджала губы Зинаида.
– А вы в этом всем понимаете? – восхищенно спросил Александр, указывая на двух голых женщин с транспарантом «Нет сносу нарядам».
– Нет, конечно. Но мне же нетрудно подойти к предмету и восхищенно сказать: «Ца-ца-ца».
Александр чеканным шагом прошел к одной из картин на стене, покачал восхищенно головой и сказал:
– Зиночка, полюбуйтесь-ка вот на это!
Зиночка подошла и неуверенно сказала:
– Боже, какой выразительный образ! На Пугачеву похоже!
– Только лицо! – обиделся художник. – Его я из журнала вырезал. Остальное все от Нади Команечи. Это называется «Прыжки и вой». Неужели непонятно?!
– Ца-ца-ца… – восхищенно процокали Александр с Зинаидой.
Зайка
Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись: «Зайка, я люблю тебя!» Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от десяти до шестидесяти лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. На лице каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.
– Как это трогательно, – умилилась одна из женщин. – Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала, так сейчас не ухаживают.
– И не говорите, – подхватила другая. – И только одна-единственная знает, что это написано только для нее.
– Уж она-то точно знает! – залилась румянцем первая. – Но не расскажет никому.
– Это моей Машке писали, – заметил мельком отец одной из гипотетических заек.
– Ну-ну. Ошибок-то нет! – возразили женщины. – Запятая где положено, и «тебя» через Е, а не через И.
– Ну так и почерк ровный, – возразил глубоко уязвленный отец. – Не слепой человек, видимо, писал. Так что и не вам, вероятно.
Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд милиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.
С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные, и теперь надпись была более конкретной «Зай ка с 6‑го этажа, я люблю тебя». Зайки с остальных этажей почувствовали себя до крайности оскорбленными в лучших чувствах.
– Это ж надо такой сволочью быть, – сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. – Разрисовывать-то – оно ума много не надо. Подарил бы цветов, что ли.
– И не говорите, – поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера во имя романтики лицом. – Взял бы да разметку нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.
Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя. Эту мечтательную задумчивость не оценил муж одной из заек. Он хотел было попенять супруге на недостойное поведение, но увлекся и попинал бедную женщину, к вящему удовольствию всех остальных заек подъезда.
На следующий день надпись закрасили, и на белом фоне черной краской появилось «Мильпардон, ошибка. С пятого этажа зайка-то! Люблю тебя».
С шести утра начали подтягиваться зрители из соседних подъездов. И не зря. Ровно в семь у подъезда напрасно обиженная женщина с шестого этажа надавала пощечин своему несдержанному мужу за то, что он козел ревнивый. Мужчина виновато пыхтел и с ненавистью поглядывал на буквы на асфальте. Женщине рукоплескали все остальные дамы двора, вкладывая все свои обиды на спутников жизни в овации. Мужчины сочувствовали лицом и жестами, но сказать что-то вслух не осмеливались.
– Ишь как под монастырь подвел всех, – вздохнул какой-то мужчина лет пятидесяти. – Нет чтоб по секрету на ушко сказать зазнобе своей. Так нет – надо народ баламутить.
– А ты своей на ушко каждый день говори – она и не взбаламутится, – парировала соседка.
– А мне, допустим, никто не говорит ничего уже лет двадцать пять – и ничего. Не помер пока, – виновато пробурчал мужик.
– То-то и оно, – покачала головой женщина и вернулась к зрелищу.
– На пятом-то незамужних баб нету! – вдруг выкрикнул один из мужчин.
– А что ж, в замужнюю влюбиться нельзя уж никому? – взъярились женщины пятого этажа. – Рожей не вышли, что ли? Что ты молчишь, а? Твою жену уродиной обзывают, а ты? Так и будешь стоять?
Приехавший наряд полиции вызвал подмогу, и уже тремя экипажами они гоготали и делали ставки. После всего разняли дерущихся и оформили двадцать три административных нарушения за драку.
Утром на асфальте красовалось: «А чего все эти курицы щеки дуют-то? Зайка-то мой – мужчина с пятого этажа. Люблю тебя, зайка!» Управдом прочел это все, ахнул, сразу вызвал полицию и четыре экипажа скорой помощи.
– Зачем вам четыре? – допытывалась диспетчер. – Чего у вас происходит-то там?
– У нас на пятом четыре зайки живут! – неуклюже пояснял управдом. – И все женаты. Так что поторопитесь – пострадавшие вот-вот будут.
