Марина Болдова - Курсистки
Но заниматься внучкой бабушке все равно было некогда: ее увлекла новая любовь. Как позже узнала Ксюша, любовь была не такой уже и новой, зародившейся еще при жизни деда Жени. Бабушка уехала за новым мужем, Ксюша с отцом остались вдвоем. Но ненадолго. Через три года отец женился.
Появление нового члена семьи, мачехи Маргариты, Ксюша восприняла, как неизбежное зло. Услышав впервые шипящее «тупица», брошенное ей в спину, Ксюша ничего не ответила, но решила, что с нее хватит. Она ушла из дома, прихватив рубли из хозяйственного кошелька. Поймали ее на вокзале, когда она пыталась купить билет до Саратова: под Саратовом, в деревне, жила сестра деда Жени, они ездили к ней каждое лето, на недельку – две. Одиннадцатилетнюю путешественницу отдали рыдающему отцу и усмехающейся у него за спиной мачехе. Посмотрев в ее насмешливое лицо, Ксюша поняла, что все, что она делает, мачехе нравится. Потому, что та хочет, чтобы она была плохой. Ей так удобнее.
Однажды ей приснился дед Женя. Он укоризненно качал головой и ничего не говорил. Но она все поняла. Дед был ею недоволен. Она забыла все, чему он ее успел научить.
Пятерки сначала давались с трудом. Но седьмой класс она закончила на «отлично», к тому же выиграла городскую олимпиаду по математике. И довольный отец перевел ее в лицей.
И тут она поняла, что не готова быть лучшей. Требовали все и на равных: математичка, русичка, химичка и даже физкультурник. Но, да ладно бы! Но математичка, эта курица, ставила ей тройки. И не за ошибки в решении, а за пропущенные запятые. И за неправильно, с ее точки зрения, оформленную работу. И Ксюша взбунтовалась.
Отец, месяцами живший за границей, оставлял ее на мачеху и домработницу Лиду. Маргарита целыми днями где – то пропадала, Лида же, выполнив домашнюю работу, намертво приклеивалась к экрану телевизора. Никто не интересовался ее учебой, а уж тем более настроением…
Ксюша натянула куртку и присела на край скамейки, чтобы надеть сапоги.
– Ляшенко, ты почему не на уроке? – голос Мамзели, как ученики называли за глаза директрису лицея, раздался у нее прямо над головой.
– Меня выгнали, – соврала Ксюша.
– Пойдем, разберемся, – Мамзель положила ей руку на плечо. Вся злость, так до конца и не истраченная на математичку, вдруг нахлынула на Ксюшу. Она резко дернулась, встала и выбежала из здания. «Да, пошли вы все!» – крикнула она громко, стоя на крыльце.
Глава 3
– Бежим! – одна из девушек, пинавших, словно нехотя, кого – то, лежащего на асфальте, успела заметить приближающийся патруль почти вовремя. То, что только «почти», она поняла по протяжному свистку, от которого ей заложило уши. Оказалось, что те двое, которых она засекла, это полбеды. Настоящая беда в виде плохонького на вид мужичка стояла у нее за спиной и надрывно дула в свисток.
– Сонька, двинь ему в ухо! – Танька Косова, что была ближе всех к жертве и пинала ее более ожесточенно, чем другие, поспешила на помощь подруге.
Та, кого Танька назвала Сонькой, обернулась к мужчине, занесла руку для удара (она была как минимум на полголовы выше его), но произошло неожиданное: тот перехватил ее запястье и заломил ей руку за спину.
– У! Шпинек! Сука! Отпусти, больно! – заорала она.
– Сиди тихо! – сказал спокойно тот, заламывая ей вторую руку. Щелкнули наручники. Он толкнул ее в сторону ближайшей лавки и повернулся к Таньке.
– Не трогай! – Танька осторожно двигалась назад, к спасительным кустам. Вдруг ее спина во что – то уперлась.
– Давай сюда свои ручки, девонька! – ласково пропел чей – то голос совсем рядом. «Все, капец!» – подумала она и попыталась сунуть руку в карман куртки.
– И даже не думай! – парень в милицейском бушлате повертел перед ее носом наручниками.
Она все же дернулась. Споткнулась об лежащую девочку, выругалась уже в полете и приземлилась на пятую точку.
– Вы, козлы, не знаете, кто ее отец! – раздалось от земли, и грязный палец ткнул в сидящую на скамейке подругу.
– И кто же у нас отец? – парень повернулся к скамейке.
– Я – Софья Риттер, уроды!
Трое мужчин переглянулись. Александр Риттер был председателем областного суда.
Остальные девушки, пользуясь активностью Татьяны и Софьи, давно убежали.
– Коль! Скорую вызови, – парень наклонился над лежащей на асфальте без признаков жизни девушке в разодранном пуховике.
– Уже вызвал. Без сознания девочка? – Николай присел на корточки и положил ей два пальца на сонную артерию, – Жива. Вот, суки! Сорокин, давай этих грузи в машину!
– Может, не врет, эта, чернявая?
– А это пусть Михалыч разбирается. Наше дело – доставить.
Николай осторожно откинул волосы девушки с ее лица и содрогнулся: оно все было залито кровью. «Что же за звереныши такие, что за поколение?!» – подумал он, с болью глядя на нее.
…Николай Волков в милицию пришел сразу после армии. Три года на флоте, почти без берега и – полное непонимание того, что творится на гражданке. Его сестра, тринадцатилетняя девочка, красилась так, что он, встретив ее во дворе, прошел мимо. И только тогда, когда она повисла у него на шее, он догадался, да и то, только нутром, что это она. Сергей, сын соседей, интеллигентных и спокойных людей, сидел за наркоту. Но добил его отчим. Коля еще подростком понял, как повезло им всем: матери, Катьке и ему. Свой родной папаша сгинул давно, и мать, просто, чтобы не быть одной, а ни по какой – такой любви, вышла замуж за первого же непьющего мужика, попавшегося на ее красоту. Мать Николая была хороша собой, обладала легким характером и не растеряла способности радоваться даже малому. Иван когда – то был ее одноклассником. После школы они не виделись ни разу: Иван работал на Севере. Судьба второй раз свела их тогда, когда они имели на двоих один неудачный брак (матери Николая), двоих детей (опять ее же), мать Ивана в инвалидной коляске, квартиру – распашонку и раздолбанную «Волгу» (его же). И получилась семья. Коля и Катя обожали бабушку, баловавшую их, как собственных внуков: пенсию, которую у нее никто не просил, она тратила на них. Мать Николая возилась со свекровью без стонов и охов, а чаще с улыбкой и лаской. Заработков Ивана хватало на всех: мода на евроремонт только вошла в силу, а у него были золотые руки. Уходя в армию, Николай был спокоен. И зря. Главный удар ему нанес все же отчим: потеряв работу, он быстро потерял и человеческий облик. Первое, на что наткнулся Николай, войдя в квартиру – пустая инвалидная коляска. Бабушка умерла месяц назад, ему ничего не сообщили. Дома был отчим, лежащий в отключке поперек супружеской кровати. Растолкав мужика, подивившись на его непохожесть на того Ивана, которого он помнил, Николай спросил, где мать. «На рынке, шмотьем торгует!» – ответил тот невнятно.
Николай понял, что мир перевернулся…
– Поехали, девочку уже в больницу увозят. С ней Родин отправился.
– Да, сейчас, – Николай заглянул внутрь УАЗика. На заднем сиденье, презрительно морщась, сидели две девицы. На обеих были наручники. «Чуть младше Катьки. Только старших братьев на них, похоже, нет!» – подумал он, вспомнив, как жестко воевал со своей сестрой: сейчас Катя училась на первом курсе института.
– Тань, не дергайся! Я счас отцу позвоню, он этим козлам все объяснит! – Софья наклонилась к самому уху подруги.
– Да! А со мной что будет?
– Он нас обеих вытащит, факт. Или я тоже домой не пойду! – добавила она уже с сомнением.
Александр Генрихович Риттер, сидя в служебной машине и глядя прямо в затылок шоферу, мысленно матерился самыми площадными словами. Его дочь, в пятнадцать лет имеющая машину с личным шофером, брюлики и шубки, ни в грош не ставила его, давшего ей все это. Она подставляла его так часто, что он стал вздрагивать от каждого телефонного звонка. «Все! Это предел! Сонька стала одной большой проблемой! И я знаю, как ее можно решить кардинально!» – еще пару дней назад он сомневался, можно ли так с родным ребенком: то, что ему рассказывали про «Курсы Агнессы Бауман», не лезло ни в какие ворота.
Глава 4
Ясности в мыслях не было. Они путались, наскакивая одна на другую, но главная, самая страшная, вселяла настоящую панику. Вика закрыла уши руками, чтобы не слышать, как ссорятся отец и мать. То, что они орали друг на друга из – за нее, она уже поняла. Мать, как всегда пыталась ее защитить. Вика, будучи трезвой, могла точно сформулировать и отношение родителей к ней и свое к ним. Но трезвой и без кайфа она теперь бывала редко. «Так уж получилось, я стала наркоманкой, папа», – сказала она вчера отцу, смиренно опустив глаза долу. Про то, что она беременна невесть от кого и, что у нее букет специфических болезней, она умолчала. Об этом не знала и мать. А сказать придется. Денег на лечение нет, стянуть их потихоньку, как раньше, не получится – от нее все прячут, а до продажи вещей из дома, как, например, это делал Гошка Сиверцев, она еще не докатилась. «Скажу Сиверцеву, что ребенок от него», – пришла спасительная мысль в голову, – «Нет, не прокатит. По срокам лажа получается. Гошка последние три месяца лечился, не пил, не кололся, не трахался. Матери скажу, по – другому никак».
