Юрий Буйда - Покидая Аркадию. Книга перемен
Майор крякнул, достал из кармана черный мешок и надел Ефиму на голову.
– Сколько вы хотите? – спросил Ефим.
– А ты подумай, – сказал майор. – У тебя будет время подумать. Налево, Сережа.
Машина съехала с асфальта, пошла враскачку по грунтовой дороге.
Минут через десять остановились.
Заскрипели ворота.
– Вылезай! – приказал майор.
– Так сколько хотите? – спросил Ефим.
– Все, – сказал майор. – Теперь – все. Все твое и все папенькино.
– Товарищ майор!..
Гнатюк крепко сжал его руку выше локтя, повел куда-то. Снова скрипнули петли, запахло погребом. Майор легонько подтолкнул Ефима, тот шагнул, покатился по лестнице, ударился головой и потерял сознание.
Ефим очнулся через час, может, через полтора.
Сел, провел ладонью по голове – крови не было, только шишка.
Встал, держа руку над собой, другую вытянул, наткнулся на бок стеклянной банки. Значит, он в погребе. Нащупал ступеньку, осторожно поднялся к двери, нажал плечом – дверь не шелохнулась. Вернулся к стеллажам, взял банку, разбил, выбрал из осколков тот, что побольше и поострее, сел, привалившись спиной к стене, замер, закрыл глаза, прислушался. Вокруг было тихо. Что ж, оставалось только ждать.
Но долго ждать ему не пришлось.
Сначала он услыхал, как кто-то пытается открыть дверь, потом его ослепил свет фонаря.
– Выходи, – сказала Венера. – Ты там живой?
Он выбрался наверх.
– Вот. – Она протянула ему пистолет. – Твой.
– Наручники… – Он повернулся к ней спиной. – У тебя есть ключ?
– Нет.
– Тогда стрелять придется тебе. Умеешь?
– Нет.
– В магазине восемь патронов. Целишься, стреляешь, считаешь. Если целей две или три… ты же правша? Тогда начинай с той цели, которая справа. Стреляешь справа налево. Все поняла?
– Все.
– На чем сюда приехала?
– На такси.
– А как догадалась, что надо сюда?
– Догадалась.
– Ладно, пойдем.
Они поднялись на крыльцо, замерли, прислушиваясь: в доме было тихо.
Ефим толкнул коленом дверь, и они проскользнули в прихожую, потом на цыпочках прокрались в гостиную. Из-за двери за лестницей, которая вела наверх, доносились голоса. Ефим лег на пол, попытался заглянуть в щель под дверью, но разглядеть ничего не смог. Встал, прошептал: «Только не останавливайся», ударом ноги открыл дверь, Венера вскинула браунинг, держа его обеими руками, и открыла огонь.
– Хватит, – сказал Ефим. – Хватит!
Он осторожно приблизился к майору – пуля разнесла ему голову, заглянул под стол – второй мужчина еще дергался. Кивнул Венере. Она выстрелила мужчине в голову.
– Ну как? – спросил Ефим.
– Нормально, – сказала она, облизывая губы. – Волосы дыбом.
– Ключи, – сказал Ефим.
Она вытащила из брючного кармана майора ключи, сняла с Ефима наручники.
– Надо сваливать, – сказал Ефим.
– Наверху кто-то есть, – сказала Венера. – Слышишь?
Они осторожно поднялись наверх, Ефим взял у Венеры пистолет, толкнул дверь.
В комнате было темно, но кто-то там был.
– Хто там? – услышали они старушечий голос. – Хто там есть?
Ефим щелкнул выключателем – под потолком вспыхнула плоская люстра.
У окна в кресле сидела древняя старуха в платочке. По тому, как она смотрела на него, Ефим понял, что старуха слепая.
– Вы хто? – спросила старуха.
– Этого, бабушка, мы и сами пока не знаем, – с облегчением сказал Ефим. – Ты тут одна? Больше никого тут нет?
– Хто вы? – снова спросила старуха.
Ефим выключил свет, закрыл дверь, повернулся к Венере.
– Это ты убила Адель?
– А могла бы?
– Могла, – сказал он. – Я думаю, могла бы.
– Спасибо, – сказала Венера.
– За что?
– Что подозреваешь меня, а не Шварца. И не Китайца. И вообще.
– Ладно, проехали, – сказал Ефим.
– Дальше что?
– Скоро придут свиньи и все сожрут, а пока жизнь наша…
– Свиньи?
– Неважно, – сказал он. – Пойдем. Деньги там же?
– Да.
Они спустились во двор, вышли за ворота.
– Теперь куда? – спросила Венера.
– Туда, – сказал Ефим.
Он взял ее за руку, и она вздрогнула, и Бог вздрогнул…
Девушка с юга
Старик наткнулся на девушку в овраге – она спала под кустом орешника, на спине, широко раскинув ноги и руки. В лесу так не спят. В лесу спят иначе – сидя или на боку, а если и на спине, то недолго. А девушка спала долго, лежала совершенно неподвижно, как мертвая или пьяная. Но от нее пахло не алкоголем, а крепким потом. Чужая, подумал старик. Илья Ильич Абаринов знал в округе всех женщин – в девяти случаях из десяти это были ветхие старухи. А этой лет семнадцать-восемнадцать. Может, меньше. Она не была похожа на москвичку, приехавшую погостить у бабушки. Городские не умеют спать в лесу. А эта спала крепким сном, не обращая внимания на черных крупных муравьев, сновавших по ее лицу, шее, рукам. Пятки у нее были черные, растрескавшиеся – долго шла босиком. Одета не пойми во что, похоже скорее на мешок, чем на платье.
Девушка вдруг открыла глаза, села, почесалась – запах пота усилился – и посмотрела в ту сторону, где под корягой притаился старик с ружьем. Потянула носом – как зверь, подумал Илья Ильич, – и вскочила. В руках у нее был небольшой узелок, который, видимо, лежал в высокой траве. Старик опустил голову, а когда поднял, девушки на поляне не было. В той стороне, где она скрылась, птичьи голоса на несколько мгновений затихли…
Через час он ее нашел. Она напала на малинник и принялась поедать ягоды жадно, без разбора, зеленые и спелые. Потом напилась из ручья, встав на четвереньки. Потом встретила косуленка, протянула руку, но он бросился от нее наутек, как от хищного зверя. Потом присела за кустом, чтобы опростаться, а узелок положила рядом.
Она шла на северо-восток, прихрамывая и редко огибая препятствия, прямиком через муравьиные кучи, вброд через ручьи и речушки, иногда по пояс в крапиве, босиком по колючкам, напролом через бурелом, и когда выбиралась на солнечную поляну, то казалось, что девушка вся охвачена дымным пламенем, а за нею тянется шлейфом запах гари – запах беды и горя, и хотя это чувство было неопределенным, смутным, оно беспокоило старика все сильнее…
Вскоре после полудня она вышла к озеру, спрятала узелок под кустом и не раздеваясь бухнулась в воду. Плавать она, похоже, не умела – барахталась на мелководье. Искупавшись, вылезла на берег, взяла узелок и направилась к хутору – его гонтовые крыши виднелись за деревьями.
Старик опередил ее.
Девушка остановилась, увидев Абаринова, который сидел на крыльце, и уставилась на карабин, лежавший у старика на коленях.
От нее разило потом – Илья Ильич за два метра чувствовал ее запах.
– Чего надо? – спросил он.
– Ничего, – ответила она хриплым голосом.
– Ладно, – сказал он. – Но ты воняешь.
Она кивнула.
– Надо тебе в баню…
Девушка снова кивнула.
Она не выглядела испуганной – скорее равнодушной. Может быть, от усталости.
– Давно идешь? – спросил старик.
– Давно.
– Что там у тебя?
Он кивнул на узелок.
– Голова.
Девушка подняла узелок повыше.
– Чья?
– Папина.
– Тухлая, что ли?
– Нет, – сказала она. – Я ее в капустные листья завернула. А теперь она сухая, больше не пахнет.
– Ладно, – сказал старик. – В дом с этим нельзя. Сиди здесь.
Она села на скамейку рядом с крыльцом, положила рядом с собой узелок.
Илья Ильич вынес ей бутерброд с маслом.
– Один живешь? – спросила девушка.
– Ешь.
Часа через два он разбудил ее – она спала сидя – и сказал, что баня готова.
В предбаннике девушка скинула с себя мешок – под ним ничего не было, положила узелок в углу и шагнула в парную. Старик велел ей подойти к окну, чтобы ее можно было хорошо разглядеть. Она встала у маленького окна. Невысокая, стриженная наголо, с маленькой грудью, сильными ногами, широкими бедрами, на спине перекрещивающиеся шрамы, на ягодице след от ожога.
– Как тебя зовут?
– Лона, – сказала она. – Илона.
Старик фыркнул.
– Мойся. Потом обедать будем.
После бани Илья Ильич выдал девушке сандалии, ситцевое платье и расческу. А узелок с головой отца велел отнести в подпол, на ледник.
За стол сели, когда солнце стало клониться к закату.
Старик разлил по граненым стаканам самогон.
– Со знакомством, – сказал он.
Она кивнула, выпила самогон и набросилась на еду.
Когда девушка насытилась, старик спросил, откуда она и чьих будет.
– С юга, – сказала она. – Папа был механиком, мама фельдшером. Их убили. Я одна осталась, жила там, пока было можно, потом ушла.
– Пешком?
– И на попутках.
– Кто убил? Свои? Черные?
– Убили.
– А шрамы на спине откуда?
– Били.
Илья Ильич снова налил в стаканы самогона.
– Пей, – сказал он. – Спать пора.
В спальне девушка сняла платье, посмотрела в угол.
– А икона где? – спросила она.
– Нету, – сказал Илья Ильич. – Сколько тебе? Лет – сколько?
