Александр Архангельский - Правило муравчика
Он даже показал, какие именно: длинные, толстые, благородного коричневого цвета; Кришнамурка втайне восхитилась, но тут же вспомнила, что ей сейчас ни до чего.
– Такого Мурдыхай не заслужил, – твердо сказала она. – Мы должны его похоронить на воле.
– Каким же образом? Милая моя, родная – как? – сочувственно спросил ее Папаша.
– Не знаю. Мне без разницы. Но мы – должны.
И стала яростно царапать камень: отворите!
Псаревич тоже стал скрести преграду. Так продолжалось час, и два, и три; коготки Кришнамурки сточились, подушечки кровоточили; и все-таки она не умолкала.
В конце концов охранники сдались; им надоело слушать эти вопли. Вход в пещеру приоткрылся, на пороге появился Дядявася, облезлый прижимистый кот.
– Ну, что тут у вас? – поинтересовался он.
– У нас тут… у нас тут беда, – сказала Кришнамурка и опять заплакала. – Мурдыхай скончался.
Дядявася бабьих слез не выносил.
– Тихо, тихо, мать, все там будем. Эй, робяты, подь сюды! Взяли жмурика за лапы – и на вынос.
Кришнамурка впала в истинную ярость и бросилась на Дядювасю и с размаху залепила лапой в нос.
– Это тебе за жмурика – раз!
Дядявася растерялся и стал беспомощно отмахиваться. Мол, мать, иди, иди, чего пристала? Но Кришнамурка отступать не собиралась:
– За все там будем – два.
– Ой-ой-ой, больно же!
– А это – никаких робят и никуда вы его не понесете, понял?
И Дядявася схлопотал слезоточивой лапой в глаз.
Его помощнички не торопились заходить в пещеру. Они с опаской сгрудились у входа и по очереди просовывали морды. Дядявася, продолжая отбиваться, отступил назад, выбрался наружу и сиплым голосом скомандовал:
– Валим!
Робяты поднатужились, но завалить пещеру камнем не успели: одним прыжком Псаревич преодолел расстояние, отделявшее его от входа. Еще секунда – и он оказался на воле, где со страшным лаем, брызгая слюной, набросился на сторожей.
– Полундра! Спасайся кто может! – вскричал Дядявася и, сверкая розовыми пятками, помчался вниз.
Робяты от него не отставали. А Псаревич полетел вдогонку. Уши развевались в воздухе, как паруса.
– Псаревич! Вернись! – безутешно звала Кришнамурка, но тот ее уже не слышал.
Вскоре он пропал из виду; только откуда-то снизу доносилось гулкое и вдохновенное: гаф! гаф!
Двадцатая глава. Как собаки кота хоронили
Белобокая сорока выпорхнула из кустов, распустила индейские перья, но вдруг заметалась, сложилась, как веер, нырнула обратно. Сквозь сухие ветки сверкал ее настороженный взгляд. Она внимательно следила за процессией, которая спускалась по тропе. На плечах у пожилых котов и молоденькой кошки лежал неподвижный сородич, рыжий, с седыми подпалинами. Глаза его были закрыты, а лапы раскинуты в разные стороны. Сорока дернулась и длинным хвостом зацепила сучок; все четверо, как по команде, повернули головы. Сорока сдавленно чевыкнула, всплеснула крыльями и взлетела.
Но преследовать ее никто не собирался. Жрец, Папаша, Котриарх и Кришнамурка совершали траурную церемонию: скорбно несли Мурдыхая на берег, чтобы торжественно предать его земле. Точнее, морскому песку. Сложить поверх могилки темно-серый холмик из камней – и проститься с Мурдыхаем навсегда. Им было сейчас не до птичек.
Вдруг послышался тревожный топот; из гущи соснового леса выбежал черный кабанчик. Маленький, поджарый, с темным пятачком на вытянутой морде. Увидев похоронную процессию, кабанчик изумился и на всякий случай сдал назад. После чего спросил, прихрюкнув:
– Вы кто? Вы чего? Вы зачем? А зовут вас как?
Коты представились, а хорошо воспитанный кабанчик, пятясь задом, добавил:
– Примите искренние соболезнования. Мы тоже слышали про Мурдыхая, говорят, он был праведный кот.
– Это правда. А сам ты кто будешь? – тяжело дыша, спросил Папаша.
– А я буду Хрюрик. Так меня зовут. И папу тоже. И дедушку. Всех. Хрюриковичи мы, такое дело. Ну, пойду, своим расскажу.
– Ну, иди.
И кабанчик, мягко топая по хвое, убежал.
На следующем повороте процессия наткнулась на козу; коза с отвращением грызла кору и презрительно мекала. Продолжая превращать ее в мочало, она спросила у котов:
– Кого несете?
Оказалось, и она про Мурдыхая слышала.
Коты продолжили свой невеселый спуск. Коза смотрела вслед своими оловянными глазами, решая, что правильней сделать – догрызть невкусную, но сытную кору, или проводить котов до побережья. В конце концов решила проводить – и, взбрыкивая задними ногами, поспешила вниз.
За ней пристроились две белки; за белками – лесной хомяк по кличке Хома Сапиенс, за Хомой медленная черепаха. А возле берега их поджидало целое семейство кабанов; узнав от Хрюрика о смерти Мурдыхая, мама, папа, дедушка и бабушка решили проводить кота в последний путь. Над головами низко пролетали птицы, которым новость принесла сорока – уверив их, что совершилось чудо, и коты на них не нападут.
Место для могилы выбрали пустынное, вдалеке от спального района, потому что Мурдыхай был истинным отшельником; ему нужны покой и отрешенность – чтобы волны плескали о берег, мирно переругивались чайки, а во время шторма раздавался грозный гул.
Положили тело на сырой песок и принялись копать; белки тоже попытались рыть, но неудачно; кабаны работали натруженными пятачками, а папа с дедушкой пустили в ход клыки. Птицы сверху сочувственно крякали. Неожиданно раздались голоса, сразу множество, тонких, едва различимых:
– Эй, эй, мы поможем, мы поможем!
Коты покрутили головами, и никого не обнаружили. Кабаны принюхались. А белки закричали:
– Вниз смотрите, вниз! Они под вами!
И правда – из песка торчали бесформенные головы кротов, покрытые густой и мягкой шерстью; кроты смотрели не мигая – в никуда и поводили жилистыми хоботками.
– А вы откуда знаете про Мурдыхая? – спросила их Кришнамурка, надеясь на приятный для нее ответ.
Кроты не обманули ожиданий:
– Да весь лес уже знает. Только об этом и говорят. Мы поможем, мы поможем!
И они приступили к работе. Песок забурлил; он как будто закипел от жара; рядом с ямой нарастала горка; не прошло и нескольких минут, как все было готово. Котцы склонились к телу Мурдыхая, собираясь опустить его в могилу; звери плотным кругом обступили яму и приготовились как следует прощаться; птицы кричали навзрыд.
Но Кришнамурка изумленно прошептала:
– Погодите.
Вдоль прибрежной полосы навстречу к ним неслись коты; во главе – неугомонный Мокроусов, вслед за ним другие партизаны. Добежав, они долго не могли отдышаться; в открытых ртах дрожали розовые язычки, зрачки расширились, глаза блестели.
– У… ус.. успели, – еле выговорил Мокроусов. – Уфф. Все-таки помер великий старик? Жалко, правильный был. Чем мы можем помочь?
– Да ничем. Разделим наше общее горе, – ответил ему Котриарх, а Кришнамурка с благодарностью лизнула Мокроусова; все-таки он ничего, хоть и болтушка.
Снова звери обступили яму – и опять им пришлось отложить погребение. По горной тропе к ним спускались собаки; их было немного – три почтительно держались сзади, а две вышагивали рядом, стараясь ни на шаг не пропустить вперед друг друга. Мокроусовцы встали в военную позу: передние лапы расставлены, морды опущены вниз, хвост, как маятник, мотается туда-сюда, а взгляд убийственно холодный.
– Нет-нет, не сейчас, не сейчас! – велела бойцам Кришнамурка. – Одного из них мы знаем, это наш Псаревич, он с нами в пещере сидел, когда вы удрали.
– Мы не удрали! Мы совершили побег!
– Да-да, совершили побег. Ты просто его не застал. Он хороший, – добавила она и засмущалась. – Наверное, он отыскал своих и хочет с нами поскорее помириться.
– Зато другого знаю я! – возразил ей беспощадный Мокроусов. – Он мой личный враг! Он их новый гавком! Он бил котов! А друг моего врага – тоже мой враг! Приготовились!
– Где бил? На поле боя? – уточнил Папаша.
– Да. Мы сражались, пока вы сидели в тылу. А собаки мутузили нас. Мы сейчас им покажем, где кузькина мать.
– Давай, Мокроусов, остынь, – пристыдил его Котриарх. – Считай, что сейчас перемирие. На войнах такое бывает. Особенно когда хоронят уважаемых котов.
Мокроусов неохотно подчинился.
Псы остановились на приличном расстоянии. Псаревич поискал глазами Кришнамурку, увидев, улыбнулся широко, но тут же стер улыбку с морды. Как по команде, псы задрали головы, и раздался поминальный вой.
Коты покорно вытерпели душераздирающие звуки, и в третий раз склонились к Мурдыхаю. Подняли его сухое тело, опустили в прохладную яму.
– Прощай, Мурдыхай! – произнес Котриарх. – Мы тебя никогда не забудем.
– Не забудем, – хором повторили звери.
Яму засыпали. Кришнамурка подошла к родному холмику, упала на него и зарыдала в голос.
Двадцать первая глава. Переворот
