Константин Кропоткин - Сожители. Опыт кокетливого детектива
– Пойдем, – легко откликнулась она, – Чего хотел? – спросила без экивоков, когда мы оказались на лестничной площадке.
– Сожитель твой еще вакантен? – я не стал юлить.
– В смысле?
– Флердоранж еще не помят?
– Э-э.
– Какой он? Расскажи? Не могу ж я отдавать друга кому попало.
Манечка сделала пару задумчивых затяжек.
– Был бы Николаша бабой, звали бы его «грымзой», а он мужик, поэтому просто «порядочный». Ему уж за тридцать, а он все порядочный.
– Фигура есть?
– Какая-то имеется. Жопка яблочком, ничего так. А в остальном телосложение обычное. Лицо тоже ничего. Глаза там, нос. Башка бритая.
– Понятно, – сказал я, – Лысину прячет. Умный хоть?
– Образованный. Еще голос красивый.
– Хорошо поет?
– Не, – потрясла толстуха кудряшками, – Это я хорошо пою, а он только в душе.
– Слушай, а ты б сама за такого пошла?
Она повертела пальцем у виска:
– Что я, дура, за такого идти? Я с ним лучше жить буду, – если нас кто-нибудь подслушивал, то решил бы, что разговаривают двое умалишенных.
– Жаль, – сказал я, сожаления уже не скрывая, – Надо чтоб с недостатками.
– Ну, извини, – она развела руками, сигарета прочертила в воздухе дымную кривую, – горба у него нет. Живет своим трудом.
– Чем живет?
– Ни с чем. Секса у него нет, зато песни такие пишет, я слезами заливаюсь.
– Может, хоть сирота?
– Родители, вроде, нормальные. Только он с ними не общается, – Манечка выпустила клуб дыма.
– Прокляли?
– У них непонимание.
– Прокляли, – я был удовлетворен, – Годится. Приводи.
Кафе было хоть и милое, плюшевое, но пустое – кроме нас и не нашлось никого на эти пироги и торты, что переливались всеми цветами на ярко-освещенной витрине.
– Это – Кирилл, – указав, сказал я, – Меня зовут Илья, а этот скучный тип, который с краю притулился – его Марком звать, но можно и «Марусей».
– Марусей? – переспросил Николай. Лысая башка его выглядела яйцом, что и понятно. Лысый, а лицо к тому же презрительно длинное.
– Да, – подтвердил я, – Вас, слышал, зовут «Николаша», а у него прекрасное французское имя «Марусья», – я старался говорить позадорней.
– Уи, месье, – вяло признал Марк.
– Парле ву франсе? – поглядел на него Николай.
– Уи, – повторил Марк и сложил пальцы в щепоть, будто собираясь посыпать соли.
Николай ответил курлыканьем, которое можно было бы счесть и французским, но я в этом языке не силен – полиглот мог смело нести в моем присутствии любую чушь.
Марк тоже закурлыкал. Вернее, заурчал.
Реплика Николаши ему не понравилась – не исключаю, что Марку не понравился и сам Николаша. Впрочем, могло быть и так, что он Марку понравился очень и, нацепив сейчас на личико маску герцогини в изгнании, он всего лишь набивает себе цену.
– Хватит! Мы в России находимся, и попрошу не выражаться, – сказала Манечка.
– Да, уж, – игриво поддержал я, – Тут вам не лингвистический симпозиум. Мань, спой-ка нам что-нибудь на китайском.
– А просто попить чаю мы не можем? – спросил Кирыч.
Николаша рот поджал. Скуксился и Марк.
Я понял.
Марк и Николаша были готовы к битве на косметичках.
Сколько раз я наблюдал такие сцены? Сколько раз?! Сколько раз люди неглупые, неплохие, небезобразные по какой-то прихоти судьбы вдруг начинали говорить друг другу гадости вместо того, чтобы искренне друг другом интересоваться?! Сколько раз приходилось смотреть на них, поворачивающихся к миру самой дрянной стороной своей души? Сколько раз сам я был именно таким – омерзительным типом, готовым разорвать этот мир на клочки, совершенно не интересуясь, а стоит ли оно того?
Надо ли?
Вот и сейчас, в атмосфере приятной и плюшевой, в интерьерах старомодной гостиной зашипели друг на друга эти двое, каждый по-своему хорош. Один как раз кстати был совсем лыс, другой так светел, что казался практически безволосым, и в ярком свете, лившемся из окна, они сияли, как два самостоятельных светила.
Они оба были злы, как тысяча гадюк, и трудно было видеть в них что-то человеческое.
– Здравствуйте, я вас слушаю, вы хотите что-нибудь заказать, рекомендую вам тарт дня, морковный с тыквенным кремом, – очутившись рядом, протараторила прехорошенькая глазастая официантка, перетянутая светлым фартучком в песочные часы, ртом своим похожая на белку, а темной прической-горшком – на француженку.
– Мне, пожалуйста, чаю с жасмином, – протянул Николаша.
– А мне кофе простого – сказал Кирыч, – «Американо» или как он там у вас….
– Есть также маффины с черникой классические. Для тех, кто хочет подкрепиться наш кондитер создал…, – дергая коротковатой верхней губой, не отступала от плана московская белка, она же парижская амели.
– Да, давайте, – перебил ее Кирыч.
– Вам тарт дня? – девушка вопросительно выкатила глаза, – В нашем ассортименте также имеются восхитительные чизкейки с абрикосовым фламбе.
– Мне дня, – сказал Кирыч, – Его.
– А мне чаю черного чаю с молоком, – поспешил вступить я, пока старательная девочка не затарахтела снова.
– Бизешку хочу, – сказала затем Манечка, – Я видела там, – она указала на витрину, – Розовенькую. И воды газированной. И рюмку любого сладкого ликеру. Вы платите за девушку? – она оглядела нас.
Кивнули вразнобой.
– Тогда самого дорогого сладкого ликеру, – сказала она.
– Экономистка, – фыркнул я.
Заплатить за Манечку мне было не жаль, но комедия, которую она – не самая рядовая финансистка не самой рядовой конторы – делала из своей предполагаемой бедности, мне временами надоедала.
Она хотела быть богемной теткой, но ею не была.
– Мы не продаем алкоголь, – подумав, сказала амели, позволяя своему глазастому и зубастому личику изобразить тень недовольства.
– Тогда просто воды, – недовольно сказала Манечка.
– Могу предложить «эвьон».
– Ну, точно лингвистический конгресс, – посмотрел в сторону я.
– А из-под крана воды нет? – спросила Манечка.
– Качество «эвьон» проверено временем, – оттарабанила амели, приподняв губку, показывая зубки.
Манечка только рукой белке-француженке махнула – «валяйте».
– А у вас нет кофе без кофеина? – наступила очередь Марка.
– В ассортименте нашего кафе, который наследует уюту французского бистро, мы можем предложить несколько сортов кофе, которые…, – чушь, которую твердила девочка-белка, закостенев в своем фартучке, слушать было непросто. Но Марк послушно кивал, а к «кофе-декоффеинато» заказал еще «эплпай» из меню.
– Только без взбитых сливок, – добавил он, – Я сливки не ем.
– В нашем кафе мы поддерживаем лоу-кост…, – завела амели свою шарманку. Проговорив слова, смысла практически не имеющие, она затем повторила названия напитков и блюд и после нашего молчаливого одобрения утопотала.
– Кофе без кофеина, пирог без сливок, – произнес Николаша будто бы задумчиво, – Вы, наверное, и пиво безалкогольное предпочитаете, – он покосился на Марка.
– Я пиво вообще не пью, – сказал тот.
– Молодец, значит, не станешь, как я, буйной алкоголичкой, – сказала Манечка, улыбнувшись довольно кисло. Перспектива выпить воды, а не ликеру, ее не очень вдохновляла.
– А вы тоже буйный, когда пьяный? – поинтересовался у Марка Николаша.
– Он буйный, когда трезвый, – встрял я, – А пьяный он добрый.
– Я всегда добрый, – сказал Марк.
– М-да? – Николаша иронически улыбнулся, – Разве?
– Слушайте! – громко сказала Манечка, – А вы в курсе, что я могла стать настоящей княгиней?
– Да, все уж в курсе, – сказал Николаша и поглядел в сторону амели, вздрогнувшей за стойкой, – Только какая из тебя аристократка, – усмехнулся.
– Аристократы разные бывают, – возразил Николаше Марк, – Я однажды гостил у одного немецкого барона, так он на вид настоящий крестьянин. И не подумаешь, что барон. Шреклих-щит.
– Шреклих-что? – уточнил Николаша.
– Он сапоги резиновые не снимает целый день. У него замок и поместье с лошадями, он туда экскурсии пускает, на то и живет.
– В сапогах по замку, – прикинула вслух Манечка, – Это мило. Познакомь-ка. Давно я с баронами не спала.
– Он занят уже, – сказал Марк, – У него есть друг.
– Друга не «Марусей» зовут? – осведомился Николаша.
Марк смерил его взглядом, враждебности уже не скрывая.
– Вильфрид – очень хороший человек, добрый. Он меня на лошадях ездить учил.
– Шенкелям учил? – сказал Николаша, – Галопу?
– Он мне смирную лошадь дал, старенькую. А молодые бывают очень злые. К ним лучше сзади не подходить, как дадут по лбу копытом, и все, можно даже скорую не вызывать. Шреклих…, – свою любимую присказку Марк не договорил.
– Озлобленные и молодые. Какое-то кощунство природы, – сказал я.
Доморощенная белка-амели принесла нам всего, чего заказали.
