Леонид Филатов - Как хоронили Караваева (сборник)
– Это потому, что она доступная, – Алла продолжает обсуждение недавних событий. – Мужики это очень ценят. Ты можешь быть какая угодно страшная, но если ты подвижна на секс…
– Алл, не завидуй! – Нина старательно выводит на выбеленной щеке черную розочку. – Танька красивая. От нее еще в институте все дохли…
– И-их, дурынды! – не выдерживает Сима. – Зла на вас не хватает!.. Мы же революционный театр, на нас билетов не достать, а у вас все разговоры на уровне гениталий!..
– При чем тут гениталии? – вяло обижается Аллочка. – Тут человека чуть не убили!.. Вы же не видели, а говорите…
– Ужас, ужас! – без всякого ужаса подтвердила Ниночка. – Когда Лев Александрович выскочил с топором, я прямо чуть не описалась!
– Вот они, борцы за идею! – стонет Сима, схватившись за голову. – Шеф кровью харкал, чтобы создать театр, а они превратили его в бордель!
– Будем объективны, Симочка, – не поворачивая головы, ровным голосом произносит Елена Константиновна. – Рыба, как известно, гниет с головы. Нельзя руководить театром, находясь полгода в Англии…
– Ах, вот ты как заговорила! – у Симы в глазах запрыгали зеленые сатанинские огоньки. – Хозяин за дверь – лакеи гуляют?.. Или тебя в другой театр поманили, независимая ты наша?..
– Сима, если вам не трудно, давайте останемся на «вы», – также бесстрастно произносит Елена Константиновна. – Никуда меня не поманили. Просто я не люблю патриотического кликушества.
– Видали, девки? – Симе нужна аудитория, и она незамедлительно берет в союзницы Аллочку и Ниночку. – Корабль еще не тонет, а крысы уже бегут с корабля!..
* * *В другой гримуборной, сложив руки на коленях и опустив очи долу, сидит умытый и причесанный Игорь Гордынский. Весь он исполнен смирения и покорности, как монастырский послушник, случайно опоздавший к молитве, и видно, что он себе в этом качестве чрезвычайно нравится. Перед Игорем гневно вышагивает Федяева, которая за маской вполне убедительного гнева тоже никак не может скрыть удовольствия от нечаянно выпавшей ей общественной нагрузки.
– Ты учти, ситуация накалилась до предела, – говорит Федяева. – Актеры тебя терпеть не могут. В особенности мужчины!
– Зато женщины меня терпят, – застенчиво улыбается Игорь. – А женщины – лучшая половина человечества…
– Ты не юродствуй! – пытается осадить его Федяева. – Еще один скандал – и вылетишь из театра. Это я тебе обещаю!
– Неисповедимы пути твои, Господи! – вздыхает Игорь. – Может, и вылечу. А может, и все вылетим…
– Это что за намеки? – настораживается Федяева, и лицо ее покрывается пунцовыми пятнами. – Что ты городишь?.. Куда это вылетим?..
– В трубу, Лидия Николаевна! – Игорь впервые отрывает глаза от пола и смотрит на Федяеву. – Би-Би-Си слушать надо!..
* * *В следующей гримуборной происходит бурное объяснение между Левушкой и его женой Татьяной. Вряд ли по ее поведению мы смогли бы определенно заподозрить ее в супружеской неверности – нет, она ведет себя так, как в подобной ситуации вели бы себя все остальные жены, но что сразу бросается в глаза, – это то, что она действительно очень красива.
– Нет, было!.. – Левушка бьется в истерике, но бьется, так сказать, шепотом, памятуя, что на крик опять могут сбежаться участливые коллеги. – И не смей мне врать!.. Господи, да пусть бы это был кто угодно, только не этот пошлый дурак с оловянными глазами!..
– Левушка, ну перестань себя мучить! – Татьяна разговаривает с мужем тоном, каким терпеливые няньки уговаривают, увещевают избалованных дитятей. – Дать тебе валокордин?.. Что я должна сказать тебе, чтобы ты успокоился?
– Я уже никогда не успокоюсь! – огромное тело Левушки сотрясается от рыданий. – Я обречен носить в себе этот ужас всю жизнь! Ты меня убила, понимаешь?..
– Ты сам себя убиваешь, – Татьяна украдкой смотрит на себя в гримерное зеркало и незаметно поправляет локон. – Сейчас у тебя подскочит давление, и ты не сможешь репетировать. А все из-за твоего больного воображения…
– Я тебя понимаю! – сквозь слезы разглагольствует Левушка. – У тебя толстый, лысый, некрасивый да еще и ревнивый муж!.. Если бы у меня была такая жена, так я – я бы ее ненавидел!..
– А вот я тебя обожаю! – Татьяна мгновенно и точно принимает кокетливый Левушкин пас. – Такой уж у меня испорченный вкус. Глупенький ты мой, глупенький… Ну, иди ко мне!..
Татьяна с силой привлекает мужа к себе, и он утомленно затихает у нее на груди, как ребенок, изнуривший себя долгим плачем, причину которого он уже успел позабыть…
* * *По бесконечным театральным коридорам стремительно и сосредоточенно движется молчаливая группа людей, чей облик сразу же выдает в них представителей иного, не театрального мира. Шляпы, плащи, галстуки, кейсы. На лице у каждого – выражение брезгливой усталости. Как ни схожи они между собой, но среди них можно выделить главного – у него брезгливые складки ярче, чем у остальных. При некотором напряжении в группе можно разглядеть и женщину – ее выдает отсутствие шляпы и высокая прическа. Сопровождает группу директор театра. Он хорохорится, развлекает гостей, много и бестолково говорит – словом, изо всех сил пытается выглядеть хозяином положения, но по его растерянному лицу видно: пришельцы явились не с добром…
* * *Актерский буфет – это место, которое дает, пожалуй, наиболее выразительное представление о том, что такое театр изнутри. Простой человек с улицы вряд ли с ходу разберется, кто эти люди. Персонажи средневековой мистерии, маски комедии дель арте, обитатели иных миров или выходцы из преисподней – нечто разноцветное, буйное, орущее, из которого глаз не способен выхватить ни одного нормального лица, ни одного обычного костюма. Есть тут и малый мир, гомонящий, визжащий, путающийся под ногами – это актерские дети. Впрочем, малый мир внешне почти не отличается от взрослого – те же экстравагантные лохмотья, те же размалеванные лица…
– К вам можно? – к одному из столиков подходит лохматый молодой человек в цепях и набедренной повязке. Это Боря Синюхаев, вечный театральный кочевник, летучий голландец сцены, неугомонный искатель удачи, сменивший уже шесть театров и готовящийся расстаться с седьмым. – К вам можно? Благодарю вас. Ну что, Андрей Иваныч, финита ля комедия?.. Вы уж, если что, возьмите меня в зайчики, ладно?..
Андрей Иванович Нанайцев, сосредоточенно поглощающий котлету, не сразу улавливает драматический смысл сказанного.
– В какие зайчики, Боря?
– А в елочные. Ну-ну, все же знают, что у вас отработанный номер. Вы – Дед Мороз, Элла Эрнестовна – Снегурка. А я мог бы зайчиком, хоть седьмым от начала…
– Ты, Боря, не мог бы! – обрывает с другого столика Тюрин. – Зайчик – серьезная роль. Надо же все-таки взвешивать свои возможности, нельзя же так зарываться!..
– А в связи с чем вас потянуло в зайчики? – интересуется Элла Эрнестовна.
– А в связи с закрытием театра! – Боря удивленно поднял брови. – Товарищи, вы что, с Тибета?.. Читали последнее интервью нашего главного в английской газете «Гардиан»?
– Мы «Гардиан» не выписываем! – гордо сообщает жена Тюрина.
– Вы еще скажите, что и Би-Би-Си не слушаете! – Боря пытается привлечь внимание сидящих за другими столиками. – А я слушал. Случайно. Всего не разобрал, но смысл у них такой: министерство культуры – говно, управление – само собой говно, и вообще все начальство – говно!..
– Яркая мысль! – индифферентно констатирует Элла Эрнестовна.
– Но самое-то интересное, – продолжает Боря, – он там и нас приложил. Артисты, мол, ленивые, невежественные, лишены, мол, гражданского чувства. За точность не поручусь, но в целом примерно так…
– А что вы имеете возразить? – печально спрашивает Андрей Иванович. – Такое уж мы племя!..
С грохотом летят на пол столовые приборы и тарелки, и над одним из соседних столиков вырастает разъяренная Сима.
– Где это ты слышал, подонок? – слова ее обращены к Боре, но тот благоразумно делает вид, что увлечен едой. – Ну кого вы слушаете? Он же платный стукач, а вы тут развесили уши!
– Ну, пошло-поехало, – вздыхает жена Тюрина. – Тронули какашку!
– Сима, окстись! – Федяева вмешивается в разговор, как всегда, вовремя, ибо безошибочно чувствует, когда наступает заветная минута воспитывать и определять. – Ты что, полоумная? Человек не сам это придумал, а слышал по радио!
– Ни черта он не слышал! – заходится Сима. – Это все кагебешные штучки! Это ему такое задание дали – распространять поганые слухи!.. У-у, стукачина!
– Серафима Михайловна, – тихо говорит Элла Эрнестовна. – Ну зачем вы так?
– Да Борька не обижается, – успокаивает Эллу Эрнестовну Тюрин. – Мы у нее все стукачи, причем все платные. Вот черт, весь театр стучит, а жить все равно не на что!
– Надо срочно раздобыть телефон шефа! – голосом, не терпящим возражений, заявляет Федяева. – Я имею в виду лондонский телефон!
