Владислав Картавцев - Восемнадцать часов дурдома
Увидев собственными глазами свидетельства ночной оргии, профессор впал в состояние душевного катарсиса, немедленно проявившееся в рукоприкладстве со всеми вытекающими последствиями. Борис Абрамович поуверенней перехватил поношенную клюку, обмотал ее конец любимым носовым платочком с вензелем (подарок Берлинской Академии Наук!) и методично принялся обстукивать студентов по головам, монотонно приговаривая:
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по гистологии! Это я Вам обещаю!
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по анатомии! Это я Вам обещаю!
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по психиатрии и наркологии! Это я Вам обещаю!
Спящих бедолаг, не вовремя попавших под раздачу, была ровно дюжина, и для каждого у профессора нашлось доброе слово. Закончил побудку он предсказанием:
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по военно-полевой хирургии! Это я Вам обещаю!
Среди прочих не остались обделенными и офтальмология, и оториноларингология, и пропедевтика внутренних болезней, и медицинская реабилитация, и биопсийно-секционный курс, и клиническая аллергология и иммунология, и общественное здоровье и здравоохранение, и даже радиационная медицина.
Зато Андрею профессор пожал руку и обещал замолвить словечко перед деканом насчет него – как доказавшего в боях свою преданность и профессионализм. Стоит ли говорить, что после такого конфуза проштрафившиеся студенты шарахались от колхозниц, как черт от ладана, и те всем скопом насели на Андрея – как на еще неохваченного.
Прямо после ужина в местной колхозной столовой вечером сего же дня девушки взяли Андрея в оборот, выставив ультиматум: либо каждую ночь – новая в порядке жребия, либо работа сутки через трое, но со всеми сразу. Конечно, по молодости лет Андрея бил энтузиазм, но животное чувство самосохранения взяло верх, и он остановился на первом варианте, логично предположив, что только так сможет дотянуть до момента окончания уборочной страды.
Когда в конце месяца студенческий отряд уехал обратно в Москву, Андрея провожали всем селом. В числе его амурных побед числились: Аксинья, Борислава, Василиса, Голуба, Дарья, Евпраксия, Желя, Забава, Исидора, Капитолина, Любомила, Мавра, Нимфодора, Олеонелла, Пульхерия, Руфь, Сбыслава, Таисия, Ульяна, Фотинья, Чеслава, Эдита, Юнона и Ядвига.
Андрей увозил с собой в Москву не только приятные воспоминания, но и общее цветное фото 30 на 45 см. с автографами колхозниц. Немедленно после возвращения в столицу он купил подходящую рамку, и фотография заняла подобающее ей место на рабочем столе Андрея у него в квартире. А интересующимся он всегда отвечал, что на фото – женский истребительный танковый батальон и он – инструктор, подготовивший девушек для проведения подрывных операций в глубоком вражеском тылу.
Целый месяц Андрей пытался избавиться от ледяного страха быть побитым внезапно протрезвевшими мужьями – искомый страх за время колхозного существования пропитал его насквозь. Андрей даже подумывал обратиться за помощью к психологу, но потом стиснул зубы и дал себе слово, что сам справится. А поскольку клин клином вышибают, он решил перевести всё в смех, для чего как-то вечером сел и написал поэму под названием «Колхозные вечера».
Не слышны в саду даже шорохи,Все здесь замерло до утра!Если б знали вы, как мне дорогиТе колхозные вечера!
В понедельник – Аксинья,Почти совсем не синяя,Почти совсем трезвая,Умелая и резвая.
Во вторник – Борислава,По колхозу о ней идет слава —Умелица, бывшая сиделица,Горяча – особенно после строгача!
В среду – ВасилисаС лицом хитрым, как у лиса,С короткими седыми волосами,С раскосыми игривыми глазами.
В четверг – Голуба,Умела, люба!Пришла в валенках,Ушла распаренная.
В пятницу – Дарья,Не шути – ударит!Кулаки, как молот,А в глазах – холод!
В субботу – Евпраксия,Смешливая, не плакса,Любит так и вот так,Да только не лезет никак!
В воскресенье – ЖеляС запахом «Шанели».Сама в шинелиОт мужа офицера.
В понедельник – Забава,До ласки справна,До любви охоча,Домогалась всю ночь!
Во вторник – Исидора,Ох и баба вздорна,Ох и баба с перцем —Ни души, ни сердца!
В среду – Капитолина,Откопалась из нафталина,А все туда же —На старости лет поддалась половой блажи!
В четверг – Любомила,Страшнее крокодила,Зато без зубов —Без коренных и клыков!
В пятницу – Мавра,Родственница Ставра —Кучера колхоза,Монополиста по навозу.
В субботу – Нимфадора —Кувыркается на сене здорово.Одно плохо —Иголки колют в жопу!
В воскресенье – Олеонелла.За ночь со мной на десять кило похуделаИ стала всего сто двадцать,Отработал – не к чему придраться!
В понедельник – Пульхерия,Попыталась разобраться, могу ли я,Оказалось – могу!От страсти чуть не удавила меня в стогу!
Во вторник – Руфь,Судить не берусьСтрого,Оказалась почти недотрога!
В среду – Сбыслава,Настойчива, упряма,Выпила все соки,Едва не помер – не могу больше, увольте!
В четверг – Таисия,Скорострельная, быстрая,С такими скоростями —Присматривать за малолетними поросями!
В пятницу – Ульяна,Настолько была пьяная,Что всю ночь проспала,И я рядом – слава Аллах!
В субботу – Фотинья,Настоящая скотина,Заставляла ходить по спине голышом,Угрожала ножом, в общем, чувствовал себя полным козлом.
В воскресенье – Чеслава,Почет ей и слава,Успокоила после Фотиньи —Настоящей скотины!
В понедельник Эдита,Пришла сердита —Муж не пускал,Мужа избила – и ко мне на сеновал!
Во вторник – Юнона,Прозрачная, тощая до звона,Покормил булкой, положил спать,Уснул рядом, слава Аллах опять!
В среду Ядвига,Так ягодицами двигала,Что истратил все, что имел,Переступил и вышел за предел —Памятуя, что завтра четверг,А значит, прощай колхоз-миллионер!
Андрей трудился несколько дней – подходящая рифма все никак не шла в голову, зато когда закончил, остался очень доволен. Страхи покинули его сами собой, и он с непередаваемым чувством облегчения закинул фотографию на антресоли, где ее вскоре съели крысы – да и бог с ней!
***– Да, интересно, какая же она? А вдруг еще и с гешефтом, в смысле, если папа богатый, вдруг чего-нибудь перепадет? – Андрей вспомнил Крамарова и его: «Куплю пиджак с отливом – и в Ялту!», громко фыркнул и не менее громко чихнул. – И почему всегда так: если девушка прекрасна телом, то нет ничего за душой, а если прекрасна делом, то страшна, что Квазимодо твой?
– А вдруг у нее папа извращенец? Вдруг всем ухажерам своей дочери он предлагает сначала познакомиться с ним? – рассеянные, неконкретные мысли бродили в голове Андрея, фоном оттеняя грандиозную постельную сцену с его – Андрея – участием.
Девушка сидит в отороченной лисьим мехом прозрачной брендованной ночной рубахе на краю итальянской кровати и капризно надувает губки. Весь ее вид говорит о том, что только олигарх достоин разделить с ней ложе. Голос за кадром:
«Она еще не знает, что ждет ее впереди!»
«И что же?» – кричат зрители из зала.
– А вот что! – внезапно рядом с Анжелой материализуется невесомая тень – в ярко-оранжевых в цветочек трусах и в очках Gucci. Тень медленно раскачивается в воздухе, открывает рот, и изо рта вываливается длинный язык, на котором написано: «Добро пожаловать в секс-вселенную Корявого! Секс и еще раз он, и масса незабываемых впечатлений – и даже без папы-начальника!»
Девушка от неожиданности испуганно дергается, резко выбрасывает левую ногу вперед, случайно обнажая нежную розовую плоть, и наступает на жадно тянущийся к ней язык.
«Что это?» – кричат зрители из зала.
«Спокойно! – отвечает им бестелесный голос за кадром, – сейчас возникшее недоразумение будет устранено, и действие продолжится!»
Под давлением ноги язык отваливается и быстро уползает за шкаф, откуда периодически высовывается и показывает Анжеле кончик.
Немая тень увеличивается в размерах, она нависает над девушкой, трусы приобретают пурпурную окраску, а Gucci трансформируется в Prada с треугольными линзами. Одновременно уши тени растут и вскоре начинают напоминать слоновьи – и по форме, и по содержанию. Тень заворачивается в них полностью, подпрыгивает, из отверстия сзади вырывается реактивное пламя, и тень летит к потолку. Взрыв – подобно петарде! Тень превращается в Андрея в строгом черном трико, планирующего на пол на парашюте.
