Лариса Райт - Королева двора
– Нет, доктор. Тут знаете, как говорится: на Бога надейся, а сам-то тоже будь любезен. Я уж лучше наверняка. Чтоб уж навсегда в завязке, а уж потом ей расскажу, и уж пусть решает, казнить али миловать.
– Как скажете.
Справки, выписки, рецепты, направления и опять призывное: «Следующий!»
– Я ж как рыба об лед, доктор. У меня же кровинушек двое и мама старенькая парализованная лежит, а этот ирод все из квартиры тащит. Уже и мою зарплату из кошелька вытянуть норовит.
– Вы раньше куда-нибудь обращались?
– Так куда только ни обращались, голубушка. И серьгу прокалывали, и торпеду зашивали. Так он вытаскивает все, и опять за свое. А по Довженко, думаете, не кодировала его? Не действуют на ирода никакие гипнозы.
Ирод взирал на Веру испитыми, нахальными глазами, не забывая время от времени бросать на свою несчастную жену уничижительно-презрительные взгляды.
– И чего же ему не хватает, доктор? Я же и готовлю, и убираю, и стираю ему, и обглаживаю, и на работе пашу больше ихнего, а ни помощи никакой, ни слова ласкового, одни вот такие вот благодарности у нас. – Женщина закатала рукава простенькой кофточки и продемонстрировала Вере свежие синяки и ссадины. – И как же мне быть, а?
Вера посмотрела на мужчину. Его нисколько ни смутила и не пристыдила демонстрация женой последствий его рукоприкладства. Он продолжал восседать в кресле, как царь и бог, и равнодушно наблюдал за происходящим.
– Бросьте его, – спокойно ответила Вера.
– Что? – опешила женщина.
– Что? – забеспокоился «царь и бог».
– Гоните этого урода в шею. Воспитывайте детей, лечите маму. Других рецептов у меня для вас нет.
– Но как же, доктор? – Женщина и растеряна, и возмущена. – Это же форменное безобразие. Мы же заплатили. Я на вас жаловаться буду.
– Как угодно.
– Пойдем, дорогая! – Ирод галантно протянул жене руку и вывел ее из кабинета, не забыв метнуть в Веру последний торжествующий взгляд.
– Думаете, она его выгонит? – не удержался журналист от вопроса.
– Нет, конечно. Скорее, он ее убьет.
– Но почему?
– А потому что бабы – дуры. И еще лошади. Впряглись в телегу и тащат, и надрываются, и думать не смеют, что часть поклажи можно и сбросить, как будто их кто-то понукает или заставляет этот воз тащить.
– А вдруг что-то все же подействовало бы, а? Ну, например, – Оршанский взглянул в свои записи, – групповая терапия или двадцать пятый кадр?
– Валерий, я ведь не спрашиваю вас, что вы там записываете, и не говорю, как из этого сделать статью-конфетку, потому что не сомневаюсь: в этом вы разбираетесь гораздо лучше меня. Ну, а вам лучше не лезть в наркологию. Это моя епархия. Мы с ней, можно сказать, срослись. Она у меня и на работе, и…
– И где еще?
«Ох, уж эти журналисты. Ты им палец, а они всю руку откусить норовят! Где еще? Еще… еще…»
– Еще подождите, говорю вам. Может, объявится? – Дежурный милиционер смотрел на Веру участливо, но делать ничего не делал.
– Как же так?! – возмущалась она уже не в первый раз. – Человек пропал, а вы ничего не предпринимаете.
– Женщина. – Милиционер устало вздохнул. – Пока нет заявления об исчезновении – и дела тоже нет.
– Так возьмите, я вас прошу, я же все написала.
– Заявления принимаем от близких родственников, а вы сами сказали, что не жена, не сестра и вообще никто. Да и с чего вы взяли-то, что он пропал? Вы вместе живете?
– Да не живем мы вместе. Я в Москве живу.
– Вы ненормальная, да? – В голосе молодого милиционера определенно прозвучала догадка, а Вера растерялась:
– Почему «ненормальная»?
– Вы давно из Москвы приехали?
– Третий день.
– А… А его дома нет, да? Приятеля вашего?
– Да! Вот видите, вы же все понимаете! Пропал он, искать надо!
– Он инвалид?
– Нет.
– Склерозом страдает?
– Нет.
– Слепой? Глухой?
– Да нет же!
– Женщина, идите отсюда, а! Подняли панику на пустом месте!
– Почему на пустом? У меня есть все основания…
– Да нет никаких оснований! – Милиционер скосил глаза в бумажку, которую Вера таки положила перед ним. – Мужчина, молодой, между прочим, несколько дней не ночует дома – это, я вам доложу, вполне нормально, гражданочка! Ненормально, когда наоборот. – И он хохотнул, сопроводив смешок скабрезной ухмылкой. – Закрутил шашни, пошел гулять. Ну, не доложил вам, так что с того? Вы же сами говорите: «Живу в другом городе, его знать не знаю».
– Я знаю, что ему плохо. И гулять он пойти не мог. – В Верином голосе появился металл. Нет, она совсем не злилась на милиционера. Наверное, со стороны ее утверждения о пропаже человека, которого не видела несколько лет и с которым даже не общалась, действительно кому угодно показались бы нелепыми, но она ведь не сразу в милицию побежала. Она и соседей опросила, и знакомых, и выводы сделала не на пустом месте, а исходя из профессионального опыта. И если теперь просительные интонации она сменила на требовательные, жесткие нотки, то только потому, что если бы продолжала умолять и клянчить, то просто не выдержала и разрыдалась бы при этом, в общем, вежливом, но непоколебимом представителе закона.
– Девушка, ну откуда вы это можете знать? Вы пять минут назад утверждали, что приехали пару дней назад.
– Я от своих слов не отказываюсь. Ни от каких, – с нажимом произнесла Вера. – Я повторяю: ему плохо, и его надо найти, потому что в этом состоянии больные… – Она осеклась.
– Так он все-таки болен? – тут же встрепенулся дежурный. Все же, наверное, он был неплохим милиционером, раз умел так быстро реагировать на получаемую информацию.
Вера замялась:
– Ну, не то чтобы болен, но и не совсем здоров.
– Так… Либо вы говорите все, как есть, и мы вместе думаем, чем ему можно помочь, либо вы больше не отнимаете моего времени.
– Извините. – Вера просто развернулась и вышла из отделения. Большая часть детской наивности все же проходит с годами, и уж никак не может остаться в человеке та ее часть, которая позволит хотя бы предположить, что лучшие силы Новосибирска могут быть брошены на поиски запойного алкоголика.
Когда она вернулась в квартиру, входная дверь была открыта, а из комнаты доносились странные звуки: то ли плач, то ли стон, то ли храп.
– Явился, – мрачно бросила Вере, проходя мимо, соседка, милостиво впустившая ее в чужие «хоромы» два дня назад.
– Спасибо, – шепнула Вера и ужом скользнула в сотрясаемую от непонятных звуков комнату.
Ее не испугало увиденное. Не могло испугать. Ей уже неоднократно приходилось видеть и опустившихся, и грязных, и вонючих, и самых разных непотребных личностей, которые на самом деле на личности никак не тянули. Ужасным было то, что тех, других, она иными не знала. Все они были в ее сознании несчастными оступившимися слабаками, нуждающимися в помощи. И она им ее оказывала, не утруждая себя раздумьями о причинах, доведших людей до такого состояния. Она не интересовалась прошлым, ее целью было светлое будущее. Прошлое же человека, лежащего на диване, закрывающего лицо руками и трубно воющего в эти сложенные руки, было ей отлично известно. И в нем он был личностью – личностью незаурядной, интересной и востребованной. И от этого внезапного осознания зыбкости той черты, за которой достойный человек может очень быстро превратиться в неприятное существо, о котором если и говорят, то в третьем лице и непременно нечто вроде давешнего брезгливого: «Явился», почувствовала Вера, что вернуть ему утерянное – это не просто ее профессиональный долг, а дело, которому, если будет нужно, она посвятит всю жизнь. И она тут же начала посвящать: отмыла, побрила, постирала, отутюжила, накормила, выходила.
– И откуда только ты столько рецептов-то знаешь? – через несколько дней поинтересовалась та же соседка, когда застала Веру готовящей на кухне очередной отвар.
– Из книг, – коротко улыбнулась Вера.
– И помогают?
– Помогут.
– Мне бы такие книги в твои годы…
– Зачем?
– А у меня и муж, и брат запойные были. Ох, я теперь алкашей этих на дух не перевариваю. А ты, смотрю, бойкая, подход к делу знаешь. Получится у тебя все: отогреешь его.
– Это не главное. – Вера печально вздохнула.
– А что же главное-то? – выпучила глаза соседка.
– Главное – удержать, – решилась произнести Вера вслух то, что мучило ее и не давало спать, и заставляло страдать и переживать, и сомневаться. Да, она была отличным врачом – специалистом своего дела. Она прекрасно знала, как нужно выхаживать и лечить. Она была хорошей хозяйкой, и ей не составляло никакого труда отлично справляться с домашней работой. А еще Вера была женщиной, но не мадонной и не дьяволицей. Она была Колобком, не смыслящим ничего в премудростях удержания мужчины. Ну, а в наркологии она разбиралась превосходно.
– На работе, – беззаботно улыбнулась она журналисту. – На работе у меня наркология. На работе, и снова на работе, и опять на работе. И работу, кстати, эту пока никто еще не отменял.
