Михаил Юдсон - Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях
— Игры разума! В ссылке — в стукалку, в загранке — в рулетку, в Адлаге — в поддавки на сковородке…
— О, блатная музыка сфер — «симфеня»! Она прошлепывает нас, размораживает полуфабрикаты мыслей — туфта-наледь сплетует-отвалится, а квартет, как ни садись, «На Конец Времени» — останется… На языке сей Зонии счастливой!
— По Ханне, Лаг — геенна. Аиды — оттуда.
— Зато какая, глядь, Блатека! Кому-то — нудство, ан нам — манна! Писчая писча!
— Льнешь к словам, стараясь доскребстись корочкой до дна… К вашему сведению, семантика симана з/к — это вовсе не «заключенный каналарамеец», возводитель зик/куратов за колючекой, закладывающий камешинки в вершину — а метка, значок кобла мифологических чудовищ-трозиблей, зин/кам… Вот откуда истошно вышивается, берет начало дело…
— Аттракции, звуки… Где он чичас, могучий певучий лагерный язык, раскатистые льдистые гекзаметры древнего Римгорода?! Осталась ж лишь обуженная лужа, одна воркутня…
— Взыскуя безыскусности, внецитатности, отползая от циркуляров начетничества, бежа «книжной речи» — ты попросту конструируешь очередной безнадежный Самлаг, полный новоязв… Как то: адон, послушно доношу, бакшиш о ту шану, в тот год уродился зело гадоль меод, я «Сефер Кесеф» выменял за грош, дав агору сребром, открыл главу «Креди!» и принялся ликрать…
— Просто, ясно, отсебятно. Финики всем хороши, только их есть нельзя.
— Мороженые ассиги! Воспрянет сброд в людской — суки быкуют. А надо быть мудрым, властным морозным зыком…
— Знаешь такое крепкое дедовское слово — хавлага, то есть сдержанность. От Самлага до Хавлага!
— Ну, возроптаешь ты восемь раз — и никакого результата. Терпилово надо в себе свить. Мессия, то ись амнистия-избава, не придет в одночасье и не наступит враз Залагье, как наивно думают иные, а проступит мало-помалу, лаг-лаг, постепенно, зэколюционно. Как пустые бочки, должны пархи-солагерники из околелых земель — еле-еле душа в теле — кудыкаться, телепаться по подземным пещерам на Елеонскую гору, на последнюю поверку — там уж спросят о судьбе своих узников!
— Активно поспрошают… Мол, ну, зэчня, что скажете? Затянуться не желаете? И по губам, по губам — чтоб не забывали! Окурок — уро́к урок…
— Шнурки вытянут, душу вымотают… Какие-то непонятные понятые толкутся, крылом задевают… Йом Оё! Старший майор геттобезопасности на дверях — все, помнится, выспрашивал, как брелось сквозь ледяную баланду зимы, снежную крупу пурги — как же так, почему, сука, не съели тебя…
— Бог попал в Лаг и не выжил…
— Божества будут какие-то неизвестные, грозные, креозотные, как кондуктора, к примеру — Парторг Второй Дистанции.
— Да, БВР — Постлаг, метагетто, пусть без желтых лат. Ты возвратился сюда после того, как долгие годы пас свинарей у москвалымьянцев.
— Вся Москвалымь — это Колымлаг. Вот уж место намоленное! Просто вместо лапсердаков — черные ватники. Родной покрой — валяй, ваняй! Северосвинск!
— Вселенский Север! Каменноугольный период. Поселок Голова Угла.
— А правит там по-прежнему этот, как его, Тарщ Ктан… Лай-лама! Хозяин!
— Бел клык, мил-человек… Закон-проволока!
— Это стряслась как-то апокалиптическая битва добра и зла, мелкого, но много — сошлись две расы, орусы и мцы. А на самом деле в облаках над куклами героев сражались Лаг и Конц. Вот тебе и марлены, народы-исполины: «Здорово, Гули! — Приветик, Лили!»
— Есть схоласты, спорят не сходятся: что-кто первичней — Лаг в колючке или Лазарь в «каганке». По-моему, мы имеем данность… конца-краю нет… и не нашего ума размером с клубень… сверхнижние чины… шпалы в петлице…
— Железной птице железная и дорога! Упряжка тогда бежит ровно, когда наст тверд, хорей жасмин, а ямбуй древян…
— Так и вижу полустанки саманные в снегу и обочь убегающие вкривь верстовые столбы с натянутой сверху проволокой… Раньше-то не задумывался, а теперь дотумкал, что проволока некогда была сплошная, донизу, но с годами порезали, растащили, осталась наверху только — не дотянулись…
— Мидраши излагают, как благостно сиделось в Александровском саду-заводе, вдали от Ксантипповны — на ужин подавали холодную мочалистую говядину с крупной солью, сосали кагор и со скуки (а шо делать?) читали вечерами вслух, тяня дни в трудах и причудах. Каторгка!
— Город Солнца! Соцгородок!
— Пускай работает железная пила и купно с ней такое же кайло! Закон работотехники!
— Железная Колымосква, слезная железа…
— Да-а, кормили жутко, не лезло в глотку, особенно по утрам, лаг им в плоть… Овсянка на воде и эггсы в общем гаме… Ложечка джема и хэм белым кружочком на черном лехеме, дольке буханки. Пищеблок в абсентно-желтых тонах. Обсценные маты отовсюду. Эстеты, клерки кирки, вкушающие в ушанках, забинтованных справа…
— Так я же говорю — лаг с ними со всеми!
«Безобидные хрычки в сюртучках, — хмуро думал И. — А вот ежели с них на шмоне кору содрать — охнешь! Ай, не дай лаг — змея вытатуирована по всему телу до пят, до корочек… Семеро Коронованных! Избры!.. Казалось бы, на тебе разум — иди и живи. А разума скупо дано и не равно. Кто — Лазарь, а кто — провизор. Хоть картуз и нацепи, а мысли на цепи. Оковы, во как. И в голове — одна клетчатка. Когда-то в младости в Могучрати кормили ячневой кашей — она слипалась в кастрюле в огромный скользкий ком и, будучи переворачиваема для интересу, тяжело шлепалась на стол. Лекпом Кутка божился, что она напоминает наши мозги. Боже правый и левый и наизнанку! Ходит, тая, маятник… Там, в снеговьях, прячутся в Люке и славят Лед. Здесь, в жаркой Иеговии — таятся в Ерусалиме-Космополисе и веруют в Лаг. Господи, мир — исподен, я понял, гля. Здесь — Бур, там — Люк. Полюса! Пиит, бурлюк этакий, крякнул бы грустно: «Не ребячься в мечтаньях! Вряд ли кто-нибудь там об изгнанниках помнит на зоне… Рисова бумага, водяные знаки, сквозь ледыню Лага прорастают злаки, и ночными днями, и цинготным летом перетрем корнями златозерность эту». Прав типовой пиит, нет ни И., ни Мудрецов, ни Колымосквы — лишь Лаг витает над замерзшими водами… И смысл жизни — выживанье. А пархи отроду живучи, поскольку конформны и аморфны. Желе-саранча! Зная две страсти — спать и в пасть! Впадающие в сомнение и вечно не верящие. Они не имеют ничего своего, но владеют «фомкой». Они проникновенны, текучи и писучи. Они усвоили один устой — лагерь — и потихоньку-полегоньку, лаг-лаг — стали им. И меня засадили стоймя… Э-э, опять! Да слушаю я, повинуюсь и слушаю».
6— Эй ты, кубастый! Вот ты, пирамидыч, наверняка сейчас думаешь, что ни тебя, ни нас не существует, а в черной отрицаловке летит Лаг да снег. Это не так. Наоборот. Только ты и есть, в уме, про себя, а кругом — минусень, развертка небытия.
— Странно, что вас столь волнует это массовый обман зрения, оптина пустынь — так называемый замерзаемый мир.
— Интересно, как у них там, на болоте мирового зла — крокет длится?
— Ты хочешь знать, кто победит — добро иль дубарь? Но их же нет…
— Зуб даю — дадут дуба оба-два. Задолбала уже эта борьба добра со злом — бобра с козлом. Первое-то побыстрее плавает…
— Еще Фридман, этот Плинер-младший, говорил о закрытой модели мира. Действительно — пульсирующая Вселенная. Оптимум! Энергия хезанья охеренная! Спрятался и дрожи! А то Ехинья съест!
— В первом Снаружи — давно одни аразы. Уже надо туда входить без обуви, как не знаю куда… Не мир нам несут, а меч… еть!
— Не дотащат. Вот вы, И., наверное дивитесь — зачем мы держим аразов. Казалось бы, пустил хец, коц — и зец! Ставь зет — вымарывай! Но аразы необходимы — они живая колючка, непомерная изгородь, заслоняющая от излучения Горелых Земель. Конечно, эти сучисты мечтают вырваться за ареал, но мы их за хвост, ну, за суффикс держим…
— И другие народы в следующих Снаружи тоже нужны. А то вот где-то сдуру истребили птиц — так расплодились жуки и пожрали посевы. А истребили жуков — тем самым развели ваньков, и далее по нисходящей. Экологъя! Биосилос! Природа как единый организм, фио, взаимосвязанная и сбалансированная система…
— Кстати, по Книге небо и земля были не созданы — это худой перевод — а вырезаны из Хаоса. Если вы устраните, вырежете кусок мира, скажем воспалившуюся Колымоскву — вы будете смеяться, но многое развалится. Да и не нам решать, кого вырезать…
— Ибо любым действием своим, каждым чихом мы создаем новую ветвящесть вселенной, расщепляем хью-Лучину — либо на рассказ настоятельницы, ино на рассказ о Его голубятне. Поэтому отринь мир. Отрежь это. Не тронь.
— Так я же говорю — гуманизм должен быть обращен вовнутрь, а внешнему суждено задуть свечку, прекратить существование. Отщепы летят! X-лучины! По договору с Богом пархи обязуются владеть всем, а остальные — всем остальным.
