Наталья Горская - Мальчики-мальчишки
– Ох, как мы рубили руки-ноги и горячие головы где-то под Гагрой! – пьяно орал на вечере встречи выпускников школы наш бывший звеньевой Валька Мочалкин, который проходил армейскую службу в воевавшей тогда с самой собой Грузии. – Я-то раньше думал, что грузины – они все одной крови, а на самом-то деле они там делятся на мегрелов, сванов, аджарцев, абхазцев, кахетинцев, гурийцев и так далее, и все друг на друга зубами клацают… Ну прямо, как мы меж собой! И тоже все на одну харю, как в поговорке, что хохла от москаля в бане друг от друга не отличишь. Нам приказ дали не допустить кровопролития между их этническими группировками, но без применения оружия, какие же мы на хрен миротворцы! А они на нас своими чёрными глазищами сверкают: какого, мол, чёрта вы лезете в наши разборки? Вот уж точно сказано: двое дерутся – третий не мешай. С такой ненавистью ка-ак пошли друг друга разделывать да кромсать, даже детей не жалеют. А наши командиры нам в оба уха орут приказ их разнимать! А как эту сволочь разнять без оружия-то? Вот мы их сапёрными лопатками, лопатками по их окровавленным лапам, по харям их, по харям руби направо и налево, пока ноги не увязнут в своём же дерьме… Нарубили несколько куч, как турнепс в совхозах. Я сначала так обделался, а потом в тако-ой р-раж вошёл! Кайф лучше, чем с бабой!
Девчонки смущённо хихикали и отодвигались подальше от Вальки, когда он яростно размахивал вилкой за столом, рубя воображаемого противника.
– Мочалкин, каким же ты психом стал! – скептически отнеслась к его рассказу бывшая староста нашего класса Светка Ерёмина. – А я-то ещё за тебя замуж собиралась.
– Да нужна ты мне! Да что вы, бабьё, можете понимать в жизни! Вам бы тут только ноги раздвигать перед всеми, чтобы вас хоть кто-нибудь замуж взял, пока мы там кровь проливаем!.. Я там таких девок видел, которые раненых на себе выносят под пулями! Медсёстры сутками от операционных столов не отходят, чужие кишки штопают, а вы… Я вас всех ненавижу, страшно ненавижу, потому что вы настоящей жизни не видели, потому что у вас на уме только тряпки да бирюльки, суки тупые! – Валя заплакал, а Светка стала язвительно его высмеивать:
– Поду-умаешь: в армии он побывал! Ну, давай бабы за вас будут в армии служить, раз вас так это травмирует. Бабы вас и так уже по всем пунктам заменили! Уже непонятно, чем вы от бабья отличаетесь, потому что вы только и умеете теперь свои сопли на кулак наматывать да всем размазывать о каждом своём шаге под видом небывалых подвигов. Мой дед всю войну прошёл, потом ещё в сталинском лагере отсидел пять лет и никогда не скулил о том, как ему там трудно было, особенно перед бабьём… Нет, ну что за мужики пошли? На кривой кобыле к ним не подъедешь скоро! Один войной бредит, у другого любовь к водке все остальные чувства вытеснила, а нам, русским дурам, теперь только и остаётся на грузин рассчитывать. Мочалкин, ты не всех их там лопаткой-то своей сапёрной перерубал, хоть что-нибудь от них осталось? Ха-ха-ха!
Валька смотрел на неё, и глаза его наливались кровью. Вдруг он резко вскочил, схватил со стола тарелку с пирожными и с такой силой метнул её в свою, теперь уже бывшую невесту, что тарелка, пролетев мимо вовремя отскочившей цели, шмякнулась в стену, разбившись на куски, да так и прилипла на основе сливочного крема от пирожных. Мочалкин с вилкой в руке погнался за Светкой. Поднялся визг, хохот, слабые увещевания, но никто не сказал бы точно, чем бы всё это закончилось, если бы наш военрук Эдуард Александрович не скрутил Вальку и не сунул его головой под струю холодной воды на кухне столовой.
– Валентин, прекрати! – внушительно посмотрел он ему в глаза.
Валька ещё какое-то время хныкал, потом перестал плакать и с довольным видом сказал:
– Ох, до чего же хор-р-рошая вещь эта сапёрная лопатка! Кто придумал её, не знаю, но как в масло входит! Кайф… Лучше, чем с бабой!
– Тьфу! – окончательно разочаровалась Светка в своём женихе, которого она два года ждала из армии, и ушла домой.
– Валя, ну что ты такое говоришь?! – не верила своим ушам наша Анна Ивановна. – Мальчики, у вас же сейчас самые лучшие годы жизни! Вам надо дальше жить, учиться, а вы совсем дикими становитесь.
– Зачем мне учиться? – изумлялся Валька. – Мой старший брат вот ЛГУ закончил, а теперь перегоняет подержанные машины из Польши. Спрашивается, зачем заканчивать университет, чтобы выполнять работу, которую любой пэтэушник сделать может? Мне на днях батя говорил: иди в соседний совхоз на тракторе навоз по полям развозить – там вместо зарплаты хотя бы пол-ящика водки дают, а где-то даже такой лафы нет. А сегодня этот совхоз уже ликвидировали за ненадобностью государству. Не-е, я к Вожатому в банду пойду: говорят, что ему такие кадры нужны.
– Ах, мальчики-мальчишки, что же вы творите-то? – вздыхала Анна Ивановна и качала головой.
– Анна Ивановна, не слушайте Вы его! – успокаивали мы нашу шокированную учительницу. – Он же пьяный, он же отчёта себе не отдаёт!
– Так ведь пьяный как раз и говорит всё, что думает, – заметил военрук и многозначительно добавил на латыни, как он любил это делать на манер русской интеллигенции XIX века: – Ин вино веритас, или по-нашенски, «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Не получится из тебя разведчика, сержант Мочалкин.
– Да плевать! – воскликнул Валька, бывший круглый отличник. – Анна Ивановна, а помните, как у Булгакова генерал Хлудов говорит, что когда у нас, отдавая себе отчёт, говорят, то ни слова правды не добьёшься?
– Помню, Валя, – и разговор постепенно стал уходить с тропы войны.
Учителя наши с ужасом наблюдали, как мы, их вчерашние ученики, пробиваемся теперь в жизни. Больше всего их ужасало, что в стране постепенно стало исчезать само понятие профессии. Они же принадлежали к поколению, воспитанному по принципу, что человек должен обладать какой-то определённой профессией, для чего необходимо потратить немалое время на обучение и опыт. И работа человека в этой профессии обязательно должна приносить пользу людям, иначе человек не может считаться гражданином своего общества, своей страны. Их так воспитали, что человек должен приносить пользу обществу своим трудом, а не абы где сидеть от и до, абы чем заниматься, лишь бы «бабки» капали. Тогда ещё великий Райкин шутил, что есть такие профессии, что если их обладатели перестанут ходить на работу, то большой беды ни для отдельных предприятий, ни для страны в целом не будет. Он имел в виду чинушей и бюрократов и даже не догадывался, что дал точное определение занятиям будущего общества своей страны, так называемого «общества третьей волны».
Наше же поколение было внуками тех советских граждан, которые сумели добиться от государства для своих детей, наших родителей, если не лучших жилищных условий по сравнению с теми, в каких прожили они, зато хорошего образования. И они думали, что мы тоже станем инженерами, врачами, учителями, рабочими. А мы-то стали чёрт-те чем! Я понимаю, что теперь, когда Россия стала страной одних только менеджеров, многим не верится, что люди когда-то считали эти профессии уважаемыми и престижными. Когда моё поколение заканчивало школу, то многие прежние взгляды на жизнь, царившие до этого в обществе, кардинально поменялись на противоположные. Иногда казалось, что они поменялись даже не ради чего-то определённого, а просто автоматически были повёрнуты на сто восемьдесят градусов, потому что «ветры перемен так надули». Я не хочу никого обижать, но хорошо помню, как первые лица государства тогда заявляли, что не надо много лет тратить на обучение, а надо просто заниматься тем, чем хочешь, и прямо сейчас. То есть делай, что хочешь, а умеешь или не умеешь – не имеет значения. Сумел куда-то пролезть, пробиться, проползти – вот и молодец. Во всех этих призывах опять сквозил русский идеал свободы: что хочу, то и ворочу. Не делаю даже, а именно ворочу. Иначе и не назовёшь всё то, что потом было наворочано.
Опять-таки не хочу оскорблять чьи-то чувства, но именно тогда, на рубеже 80-ых и 90-ых годов, зарождалось вот это отношение к труду, к работе, к профессии, которое мы видим сейчас. Откуда у нас теперь столько людей, которые, не имея ни соответствующего образования, ни талантов, ни навыков, вообще ничего, совершенно беззастенчиво занимаются не своим делом? Это всё плоды 90-ых годов, когда у многих людей зародились такие представления, что петь на эстраде можно вовсе без голоса, производить и продавать лекарства имеет право любой пэтэушник, а возглавить любую администрацию способен человек с уголовным прошлым. Всё правильно: сумели пробиться, прорваться, просочиться – медаль им на шею за это. Они же всё это ради нашей пользы, чтобы мы теперь «любовались», как они поют на эстраде, по совместительству управляют какой-нибудь компанией или банком, снимаются в кино и пишут мемуары про «лихие 90-ые» и такое же лихое участие в них. И не поймёшь, где у них досуг, а где дело. Теперь какая-нибудь барышня, о которой известно только то, что она после школы приехала в Москву, удачно попав там в «хорошие руки», мелькает и там, и сям, и практически не осталось мест, где бы она ещё не промелькнула. Вроде певица, так как иногда поёт хриплым и слабым подростковым голосом какие-то глупенькие песенки с эстрады; вроде светская львица, так как была замечена на каких-то шумных презентациях, а теперь ещё и в реалити-шоу поучаствовала. В интервью наивно рассказывает, что ей всё так интересно, что она хотела бы ещё и в кино сниматься. Если её спросят: «Зачем вы поёте, если не умеете?», то она наивно улыбнётся и объяснит: «Ну мне же нравится! Мне нравится петь на эстраде, и в кино мне хотелось бы сняться… – А вы умеете? – Что? – Сниматься в кино, играть на сцене. – А чё там уметь-то! Надо просто по жизни заниматься тем, что нравится, и всё будет в шоколаде». А нравится таким только себя показать да на других таких же поглазеть. Людьми движет не умение, знания и талант, а голые амбиции. Вероятно, мало кто из таких личностей получает удовольствие от своих занятий. И окружающие не чувствуют его. Всем подобным неумехам важен лишь результат – большие деньги.
