Рута Юрис - В тени малинового куста
Пока в августе варится царское варенье, пока жив малиновый куст, а муж признается мне в любви с другой стороны земного шара, пока при виде моей машины Митяй берет под козырек – жизнь прекрасна и удивительна! И она продолжается, моя счастливая жизнь под малиновым кустом.
Я достала пульт из бардачка, и ворота поехали вверх…
* * *Билет я купила на третье число. До встречи с Женькой мне хотелось просто погулять по Парижу, посидеть в уличном кафе на набережной Сены , побродить по блошиному рынку в поисках чего-нибудь интересненького. Мне предстояло решить, что же я скажу ему, и хватит ли сил у меня сказать, что я его простила. Простила – но было ли что прощать? Просто мы были половинками разных яблок. А что же нас так связывало все годы? Как там в песне поется?
«Хочу тебя забыть, да, видно, не получится,
Сплетаются в года моей печали дни.
Я отдала тебе, Америка-разлучница,
Того, кого люблю, храни его, храни».
* * *А люблю ли? Любила ли? Или это был мой юношеский каприз? Если возникает такой вопрос, то любовь висит в шкафу в чехле с нафталином. А может быть, она просто превратилась в скелет на плечиках?
* * *Я не была в Париже три года. В последний раз прилетала в июле на серебряную свадьбу к своей однокласснице Маргоше, выскочившей в институте замуж за красавца француза, оказавшегося владельцем виноградников и небольшой очаровательной виллына Лазурном побережье.
У Марго в Париже была крошечная квартирка-студия, где я могла остановиться на несколько дней. Я позвонила ей, чтобы спросить разрешения, и была приглашена после утряски всех своих проблем к ней на виллу на какое-то семейное торжество. Маргоша сказала, что курьер принесет мне билет на скоростной экспресс на десятое сентября. Все складывалось просто отлично!
Париж встретил меня летним теплом, запахом жареных каштанов и безоблачным небом. Консьержка открыла мне квартиру и пожелала хорошо отдохнуть после дороги.
Я попросила ее заказать для меня свежих круассанов и ежевичного джема.
* * *Утром я отправилась гулять по городу. Погода стояла чудесная. Уличные кафе попадались на каждом шагу и, решив передохнуть, я села за столик под тентом и заказала капучино.
Осень в Париже. Такой осени у меня еще не было. Или это еще одна глава из моего будущего романа о бабьем лете? Красно-рыжие деревья, щемящие звуки аккордеона и запах дымка жарящихся каштанов. Ну вот, с этого, пожалуй, я и начну свою главу. Но она, увы, не обойдется без Женьки.
В этот момент моих раздумий у меня перед глазами появилась рука в белой лайковой перчатке, держащая связку шаров в виде сердечек. На соседнем стуле сидел Арлекин с нарисованной до ушей улыбкой и горящими озорными глазами, серебряная слезка под правым глазом смотрелась пикантно.
– Madame, s'il vous plaét!
Я наугад выбрала себе шарик.
– Merci!
Арлекин потянул меня за руку, и я оказалась в центре группы артистов уличного театра. Здесь были акробаты, жонглеры, танцоры. Один из артистов виртуозно наигрывал веселые мелодии на концертино.
Я засмеялась и пошла вместе с ними. Сколько уж улиц мы прошли, не могу сказать, но везде к нам присоединялись прохожие, туристы. Так мы и шли, приплясывая, по улочкам Парижа.
Но вдруг мой шарик лопнул и из него выпала какая-то бумажка, свернутая в трубочку. Я наклонилась и подняла ее. Развернув, прочитала – Alex. Меня словно током ударило. Откуда они знают имя моего мужа и что все это значит? Я словно оглохла.
Оглянулась. Вокруг никого не было, артистов словно ветром сдуло. Я прошла чуть вперед по улице и попала на блошиный рынок. Чего тут только не было! А я не знала, что я ищу.
Наконец, в одном ряду я увидела картины, старые книги, статуэтки. Меня окликнул кто-то. Я обернулась. Это была старушка в чистеньком пальто по моде шестидесятых годов прошлого века и в шляпе с вуалеткой. Лицо ее было густо напудрено, на нем ярко выделялись губы, накрашенные алой помадой.
– Мадам! Посмотрите, пожалуйста! – старушка приглашала меня к своему раскладному столику.
– А почему Вы решили, что я говорю по-русски? – спросила я удивленно. Старушка, прикинувшись глухой, продолжала: «Вот посмотрите старинные открытки, вот альбом моего отца с эскизами. Мадам ведь умеет рисовать?»
Умею. Но откуда она это знает?
Ничему уже не удивляясь, я перебирала альбомы, открытки. И вдруг мне попался совершенно чистый альбом с бумагой для акварели. На таких листах я любила рисовать простым карандашом. Альбом был в переплете из тонко выделанной кожи крокодила.
– Сколько? – спросила я.
– Я дарю его Вам, – сказала старушка,
– Нет, я заплачу! Сколько?
– Умирая, – сказала старушка, – мой отец наказал мне отдать этот альбом русской женщине в черно-белом костюме, и чтобы глаза ее были похожи на крыжовник, из которого варят царское варенье.
На мне был черно-белый костюм. И у меня глаза – зеленые. Мой отец всегда называл их – крыжовины. Но царское варенье – это уже слишком! Мне стало не по себе. А старушка вложила альбом мне в руки.
Я схватила его и в ужасе бросилась бежать вон с блошки. Сердце просто выскакивало из груди. Отдохнув немного на скамейке, я решила внимательнее рассмотреть альбом.
В альбоме было тридцать, ТРИДЦАТЬ! листов. На внутренней стороне обложки было написано «Женщине по имени Ирина». Господи! Где мой валидол?!
Я решила вернуться к старушке и отдать ей альбом.
Но на том месте уже никого не было. Только молодой мужчина предлагал всем фигурки из гипса. Пока у него не было покупателей, он ловко лепил их, словно пирожки.
Я не говорю по-французски и спросить о странной даме в вуалетке не могла. Просто стала рассматривать фигурки. В одной из них по ярко-красным губам я узнала старушку. Я хотела взять эту фигурку, но она рассыпалась, превратившись в горку сухого сероватого гипса.
– Pardon! – воскликнула я, отдернув руку, но скульптор даже не взглянул на меня.
Я положила альбом в пакет и пошла скорее прочь с блошиного рынка.
* * *Ночью ко мне пришла Мэрим. Она села на краешек кровати и ласково погладила меня по голове.
– Девочка моя, послушай меня внимательно. В этом альбоме тридцать листов, ровно столько, сколько ты прожила без него. До вашей встречи есть еще время. Вспомни все, что тревожило тебя. И нарисуй. А когда будешь на побережье, попроси старого Патрика, он из наших , чтобы вывез тебя на катере подальше от берега, привяжи к этому альбому камень и брось в воду.
И больше ты никогда не вспомнишь про свои печали. Твой муж не позволит тебе этого сделать. И не узнает, что ты летала в Париж.
Мэрим достала из кармана карандаш и положила на альбом. Она еще раз погладила меня по голове и растаяла мерцающим облачком в углу комнаты.
* * *Утром, прихватив альбом, я спустилась на улицу в кондитерскую «Paradise» в доме напротив. Меня встретил хозяин: «Nice to meet you, madam! Cofee оr tea?» Мсье Фонтень не забыл меня. Он немного говорил по-английски, и мы могли пообщаться.
– Nice to meet you! Green tea, please!
– Новый роман? – спросил он меня.
– О, нет, я просто отдыхаю и сегодня я – художник.
– Я всегда восхищался талантами русских женщин, мадам!
– Мерси!
Так, за несколько дней я заполнила рисунками весь альбом. На первом листе была статуя Свободы на фоне моего малинового куста, на втором – Генуэзская крепость, потом синичка, сидящая на форточке, потом, потом…
На последнем было изображено основание Эйфелевой башни, и мужчина с женщиной, стоящие спиной друг к другу.
Это означало, что решение для себя я приняла окончательно.
Накануне нашей встречи в Париже пошел дождь. Я сидела у окна и любовалась городом.
Только вчера над этими улицами разносился запах жареных каштанов, слышались из приоткрытых дверей кафе звуки аккордеона и милый женский смех. Но за ночь город сменил свой наряд.
Художница-осень раскрасила город всего лишь в два цвета – серый и желтый. Серые кубики домов на полупустых улицах и золотистые пятна каштанов. Все это казалось сквозь туман и дождь размокшей декорацией, забытой бродячим театром, уехавшим догонять лето и солнце.
Лишь иногда мелькал то там, то тут яркий купол зонта. И было удивительно, сколько оттенков серого нашлось у осени на палитре.
Осень в Париже...
Я любила этот город в любое время года. Миллионы оттенков серого цвета под моросящим дождем. Да, осень в Париже была особенно хороша! Словно нежная песня об ушедшем лете. Жаль, что мне приходится уезжать именно сейчас.
Можно было бы сварить еще кофе и сесть у окна, откуда открывается чудесный вид на город, и наблюдать, как опускаются осенние сумерки, пустеют улицы. Включаются фонари, которые кажутся сквозь дождь размытыми, и множество лучиков делает их похожими на желтые астры, что продает на углу элегантная седая цветочница.
Эту даму я прозвала мадам Осень.
Весной и летом на этом месте работала красивая молодая женщина, смешливая и задиристая Вивьен, с которой мы подружилась, я частенько покупала у нее нежные розовые фиалки. Три года назад я провела июнь и июль в Париже, дописывая очередной любовный роман. Подруга любезно предоставила мне свою квартирку.
