Сергей Дигол - Пантелеймонова трилогия
Тогда он менял тактику и, расстелив по просьбе зевающей жены постель, включал на кухне ноутбук, извещая засыпающую в кресле супругу о том, что перед тем, как лечь, он еще попишет часок-другой. Минут через десять, когда Гелена уже видела сны, он мимо детской комнаты осторожно пробирался в ванную. Из душа выходил и вовсе на цыпочках, завернутый в полотенце на голое тело. Полотенце он бросал на кресло, останавливаясь у изголовья кровати со спящей супругой. Немного постояв, уходил на кухню, так и не одевшись. Садился за ноутбук, открывал файл с рассказом, в котором из планировавшихся пятнадцати страниц успел написать лишь первые два абзаца.
План был такой. Поработать еще часок – время, прикидывал он, достаточное, чтобы написать треть рассказа. Потом – к супруге под одеяло. Главное, не спешить: Гелена терпеть не могла ранних домогательств, ей надо было поспать час-полтора. Приходилось держать паузу, вот только рассказ, увы, не шел.
Серджиу зевал, выключал ноутбук и, уже покрываясь гусиной кожей и чувствуя себя беззащитным из-за наготы, плелся в комнату к супруге. Неслышно заползал под отдельное одеяло и ложился на спину – испытать перед сном, пожалуй, самые приятные минуты за прошедшие сутки. Это было особое время, когда карты сами собой ложились вверх тузами. Он смотрел рассказ как киноленту, сюжет разматывался клубком, выныривавшим из темного лабиринта, и Серджиу даже различал слова и целые предложения, которые легко складывались в абзацы. Первым желанием было вскочить и бегом ринуться на кухню, врубить ноутбук и записывать, пока слова в голове не испарились, подобно невидимым чернилам. Но Викол не шевелился. Он знал, что наутро ничего не вспомнит и точно знал, что будет дальше. Ему пришлют новый заказ, очередную халтуру по переписыванию очередного сайта, попутно предложив в лучшем случае сто евро за всю работу. Торговаться он не станет, но и работу будет делать мучительно, тянуть неделями, придется отвечать на напоминания. Поначалу любопытствующие, потом настойчивые и даже раздраженные напоминания заказчика насчет оговоренных сроков. Он будет раздражаться, срываться на жене и на детях, пока одним вечером, разругавшись с Геленой, не засядет за ноутбук и не будет печатать каждый вечер до трех часов ночи в течение трех дней.
Обычно этого хватало, чтобы написать большой рассказ.
* * *– Рассказы? – воскликнул Пантелеймон. – Да это же целые доносы!
Он оглянулся. В своем рабочем кабинете депутат Берку был один. Он стоял у стола и не мог поверить в то, что все происходящее – не пьяный бред. Увы, ноутбук на столе работал, и его экран предательски светился, облучая депутата информацией, убивающей сразу и наповал почище любого Чернобыля.
– Что за доброжелатель такой? – прошептал Пантелеймон, снова садясь в кресло, с которого он, как ошпаренный, вскочил с минуту назад.
Между тем подписавшемуся доброжелателем незнакомцу было явно неведомо чувство жалости, и прежде всего к своему адресату. Нет, все более-менее логичные формальности, связанные с письмом обычного человека в адрес высокопоставленного народного избранника были соблюдены. Электронное письмо начиналось с верноподданнической надежды на то, что только истинный патриот страны, такой, как депутат Пантелеймон Берку, может понять рядового патриота, в которые, разумеется, записался так и не назвавший себя автор письма. Сразу за этим следовала совсем малопонятная белиберда, читая которую, Берку недоуменно нахмурил брови и теперь уже жалел, что вовремя не отправил письмо в мусорную корзину в углу монитора. Литературный процесс в Молдавии, как информировал депутата анонимный автор письма, находится в стадии глубокой стагнации, и если государство в ближайшее время не вмешается, о развитии молдавской литературы придется надолго забыть. Был предложен и целый перечень конкретных мер, в числе которых Пантелеймону запомнились фестиваль этнической лирики и кружок независимых литераторов Молдавии, заседания которого предлагалось еженедельно проводить за счет Министерства культуры в одном из ресторанов Кишинева. Больше Берку ничего не запомнил – настолько проветрилась память после ознакомления со второй частью послания, в котором автор впервые назвал конкретное имя.
– Серджиу Викол, – прочел вслух Пантелеймон, чувствуя, что это имя, как клеймо, навсегда отпечаталось в его памяти. – И откуда он только взялся?
Взялся он из Интернета, по крайней мере, ссылками на рассказы Викола пестрило сообщение анонимного доброжелателя. Четыре рассказа в журнале «Окна Магадана», название которого напугало Пантелеймона, но, конечно, не так, как два рассказа с сайта проза. ру, читая которые Берку тер глаза, расстегивал и застегивал пуговицу на вороте, дрожащей рукой подносил ко рту стакан с водой, шептал проклятия и задыхался, как пенсионер после стометровки.
– Ублюдок! – стукнул он кулаком по столу, мысленно соглашаясь с хотя и более расплывчатыми, но, безусловно, верными характеристиками, данными Виколу автором письма.
А тот, ни много не мало, называл Викола посредственным проходимцем и псевдолитературным выскочкой. И главное, добавлял доброжелатель, этот так называемый писатель своими, с позволения сказать, произведениями фактически ведет подрывную работу против молдавской государственности и отдельных ее официальных представителей.
– Даже не поспоришь, – с горечью пробормотал Берку, расстраиваясь в том числе из-за недоступной ему самому точности формулировок.
Начать свою подрывную деятельность против Молдавии Серджиу Викол решил с депутата либерал-социалиста Пантелеймона Берку. Рассказ излагал подробности жизни Пантелеймона, о которых сам он предпочитал забыть и которые уж точно нельзя было найти в его официальной биографии. Все, что было связано с его отъездом в Испанию восемь лет назад, каждое его действие, даже те, свидетелем которых был он сам, и, что самое ужасное, даже его мысли, все это теперь хранилось на сайте и – о, ужас, – могло быть прочитано кем угодно.
– Этого просто не может быть, – все еще не верил Пантелеймон, понимая, что никакие связи со спецслужбами, даже прямой доступ к базам данных ФБР, ЦРУ и ФСБ не способны были обеспечить этого чертова Викола всем тем, что он теперь выдавал за достижения своего литературного таланта.
Получалось, теперь у Пантелеймона есть враг. Он знал его по имени, и его совсем не утешало то, что этот враг, по видимости, даже не догадывается, что Берку знает о его существовании. А впрочем, для него это, похоже, такой пустяк. Это даже нельзя было сравнить со слежкой. Пантелеймону казалось, что из его рук, ног, из спины и макушки выросли невидимые нити, посредством которых кто-то очень ловкий управляет им самим, как марионеткой. Он даже забыл про неизвестного автора письма, от которого узнал о Виколе – наверняка какой-нибудь завистливый графоман, таланта которого хватает лишь на то, чтобы бухать и плакаться собутыльникам на заговор против гения. Черт с ним и с его неизвестной фамилией, и то и другое канут в вечную неизвестность. А вот жизнь Берку, вся его просвеченная, как рентгеном, жизнь, может стать предметом скандалов, сплетен, насмешек и даже уголовных преследований.
Даже на собственную тень Пантелеймон теперь оглядывался с опаской. Ему казалось, что повсюду за ним наблюдают внимательные глаза. Через объективы фотоаппаратов и камер слежения, через черные очки темных личностей, через проклятый внутренний взор литературного таланта, открывающего вид на все подробности прошлого, настоящего и даже будущего. Кошмар наяву, который теперь всегда был с ним.
На заседаниях парламента, в выступлениях докладчиков и в репликах депутатов он слышал относящиеся к нему лично намеки – в отдельных фразах, а то и просто в подозрительных интонациях. Ему пожимали руку и улыбались в лицо, а он чувствовал холод в ладонях и видел насмешливые взгляды. Он больше не мог так жить и, хочешь не хочешь, вспомнил о генерале Бланару.
В первый раз их пути пересеклись несколько лет назад, когда Пантелеймон Берку, к своим пятидесяти четырем лишь начинавший путь в большой молдавской политике, решил при первой же возможности припомнить обиду таможенникам из аэропорта. К тому времени он уже был знаком с генералом Службы информации и безопасности Бланару и понял, что лучшего союзника ему не найти. Вернуть украденное Берку не надеялся да и не собирался. Его согревала другая мысль: что, оказавшись в западне, таможенники больше всего будут мучиться от двух неизвестных: кто их подставил и что теперь с ними будет.
С Бланару пришлось поделиться частью откровения. Добыв фотографии всех кадровых сотрудников таможни кишиневского аэропорта, Пантелеймон отобрал девять нужных и бросил их на стол перед генералом.
