Татьяна Успенская - Главная роль
Стала объяснять Гоги, как она понимает, что значит – уходит муж. Жизнь рушится. Есть только «до», «после» нет.
А Гоги встал и пошёл к ней на сцену. Он встал на место её «мужа» и сказал его слова. И смотрел на неё, не мигая. И в его лице не было того, что он уходит, а было то, что он не может уйти, что он вернулся, что он навсегда с ней. Так он смотрел. И она улыбнулась ему. «Ну вот… это то, что надо. Теперь говори: “Доешь борщ, пока он тёплый”».
Сейчас Гоги улыбается ей. Он сидит так прочно на их с Алесем тахте и смотрит на неё так, что ясно: он здесь навсегда.
А она зябнет плечами. Сквозняк гуляет сквозь неё. Алесь никогда не сидел так навсегда на их тахте. Алесь – мальчик. Алесь любил лежать на спине, раскинув руки, словно под солнцем, и смотрел на неё: как она поливает перед сном цветы, и как подбирает его вещи, развешивает их по стульям, и как ложится, и первым движением, прежде чем укрыться, берёт книгу.
Алесь улыбается и смотрит на неё.
Звенит звонок.
Глава седьмая
1Вчера Варвара принесла на завтрак блины с яблоками.
Алесь пытался восстать против её подношений – гуляшей и рассольников, сырников и куриных котлет, но Варвара отрезала: «Ты мне муж».
«Фиктивный», – перебил он.
«Не лезу же я к тебе в постель?! И в твою хату жить не переезжаю. А уж жрать принести… уж ты подвинься… в этом моя обязанность. Ты мне, я тебе».
«И чего же я тебе?» – возразил он.
«Здрасьте, ваше величество! Ты со мной оформил отношения. Я, можно сказать, первый раз замуж пришла».
«Фиктивно», – снова прервал он её и замолчал – так зависимо и так благодарно смотрела она на него!
А заговорила грубовато:
«Чего с тебя смоется-то, коли я по-своему поблагодарю тебя? Накормлю, обстираю, уберу. Тебе не в убыток, мне – в удовольствие».
«Тебе настоящую семью надо успеть построить, детей народить».
Ничего не сказала Варвара, выскочила из квартиры, хлопнула дверью.
И он смирился. Ну, носит и носит. Ну, моет раковину с туалетом и моет. Он лишь грязное бельё спешит сам сунуть в стиральную машину – нечего ей мараться! И рубашки сам в чистку сдаёт.
Блинчики с яблоками в одну минуту исчезли. Сегодня, Варвара сказала, первая его получка.
И не наработал ещё на неё, а зарплата – вот! Всю её он вручит Варваре.
Лизе бы хоть сколько-нибудь! Но деньги не его. Пока не рассчитается с Варварой за партнёрство, Лизе помогать не сможет.
В кабинете возле телефона – голубой конверт с вензелем «В. и компания». Открыл и ахнул. Да он никогда столько не держал в руках! Тем более доллары это!
Не успел удивиться сумме, вошёл Херувим, аккуратно прикрыл за собой дверь, кошачьим шагом прокрался по ковру, сел в кресло.
– Ну, отсчитал мою долю?
Блинчики словно в камни превратились – под их тяжестью Алесь осел в кресло.
– Хочешь, вместе посчитаем для верности? Я возьму только то, что мне причитается. – И Херувим потянулся к конверту рукой.
Розовая, детская, эта рука явно никогда никакой работы не справляла. На ней – обрубленный мизинец.
– Чего уставился? Это мои университеты. Меня ведь тоже чему-то учили. – Он осклабился. – Качественно научили, урок выучил. Сделал выводы. Или меня, или я. Выбрал: я! Усёк?
Лишь вошёл Херувим, поползли по спине ледяные змеи пота, щиплют.
У Юрия Олеши когда-то прочитал: «В жизни моей, по существу говоря, было удивительное обстоятельство только то, что я жил… главное, что я каждую минуту жил».
Он жил с мига встречи с Лизой. Ни до не жил, ни сейчас не живёт. И больше «жить» не получится. Так чего же он дрожит кроликом под взглядом удава?
Не сметь дрожать! Прекратить праздновать труса!
Прежде всего – стряхнуть с себя струи постыдного пота. И он вздрогнул спиной, и свёл вместе лопатки, и выпрямился. И своей рукой прихлопнул конверт с деньгами. И сцепился с взглядом Херувима.
Тот убрал руку.
– Если над вами издевались, если вас унижали… – Алесь оборвал себя.
Хотел сказать, что у Херувима нет права издеваться, унижать других. Хотел сказать: здесь нет ни одного его доллара, все должен отдать Варваре. А если бы деньги были его?!
Зачем вообще разговаривать с Херувимом?
Херувим убьёт его? Пусть. И так не живёт. Ни Лизы, ни сына.
– Брезгуешь разговаривать, стерилизованный интеллигентик? Ошибочку совершаешь. Я люблю душевно поговорить. Даёшь или не даёшь мою долю?
Алесь услышал звон колоколов.
С Лизой и Грифом поехали гулять в лес. Тропа вела через деревню и через взгорок мимо церкви. Ступили на опушку золотистого осеннего утра. И в этот миг зазвонили колокола. Глаза Грифа. Глаза Лизы – в них пляшут отсветы бардовых, жёлтых листьев.
Причём тут Херувим?
Ещё мгновение Алесь смотрит в слепящее Лизино лицо, ладонями ощущает горячую шерсть Грифа, слышит колокольный звон. И встаёт. Крепко зажав в руке конверт, идёт мимо Херувима к двери.
– Стой! – стегнул его голос, таким тоном Херувим говорит с Васей. – Я сказал: стой!
Алесь выходит из своего кабинета. И колокольный звон, и Лизин взгляд ведут его к Варваре.
Варвара кричит в трубку:
– Я тебе заморожу, так твою мать! Даю двадцать четыре часа на решение проекта! – Увидев его, бросает трубку на рычаг. – Ну, выскочило… – И сердито: – Совсем ты меня стерилизовал.
Слово Херувима. В одну кучу их обоих!
Кладёт на Варварин стол конверт с деньгами. Недоумевая, она достаёт деньги, пересчитывает.
– Не поняла.
– За партнёрство, квартиру, тряпьё, еду. Начинаю отдавать долг.
Секунда тишины, и она орёт:
– Что за самоуправство?! Ты пахал!
Он облегчённо вздыхает: пот на спине сразу высох.
– Спасибо за блины. – Алесь дышит, как в тёплой воде, купается в крике Варвары, и снова невесом живот.
– Ты спятил?! Без бабок… ни книг, ни кино! О Лизе не сходи с ума. От твоего имени кой-чего послала. Сейчас ей везут.
Он опускается в кресло – под звон колоколов.
– Чего уставился? С ума не съехала. Уж очень она у тебя тощая! И пацан на ветру звенит. Отъесться надо. И одеться, небось… – бодро нанизывает слово на слово Варвара. – Свитер с юбкой обтёрханные. Не модница она у тебя, нет!
«Она у тебя» обожгло. Не случайно, дважды сказала.
Вошёл Аполлон.
– Ты стучаться когда-нибудь научишься? – заорала Варвара. – Какой вид мне выдаёшь, чего рожу кривишь? Я тебе где быть велела? – И тут же миролюбиво и покорно: – Чего явился, ну?
Аполлон на него не глядит, тяжёлой походкой идёт к Варваре, беспечно сидящей в кресле, подносит к её лицу кулак, чуть не такой же величины, как её лицо.
– Это видела, сука? Ещё раз не пустишь к себе, убью!
Варвара захохотала. Аполлон отшатнулся. С разинутым ртом смотрит на неё.
Так заразительно смеётся Варвара, что и Алесь невольно улыбнулся.
Но вот она проглотила смех, как подавилась. Со скрежетом отъехала от стола, встала с кресла. Мимо Аполлона прошла к окну.
– Пока отставки тебе нету. У меня месячные, ясно? Спать хотела, с тобой делать было нечего.
– А с кем есть? С ним, что ли? Его принимала? – Он кинулся к ней, ухватил за плечо.
Она, не обернувшись, скинула Аполлонову руку.
– Эх, приняла бы его с дорогой душой, только он ко мне ну никогда не придёт! Ясно? – Варвара повернулась к Аполлону, упёрла руки в боки. – Орать на меня не смей, недоумок! Отставка тебе может выйти никак не из-за него, а из-за твоей тупости. Через три дня милости прошу. Что там с ездками на завод? Почему вчера только две? Где ещё две?
– Ты что вздумала – контролировать меня? – взревел было Аполлон и тут же буркнул: – Сломался. Чинился у Тёмыча. – Не прибавив ни слова, вышел из кабинета, изо всех сил саданув дверью.
С Аполлоном сложились странные отношения. Аполлон, как и приказала Варвара, сдувает с него пылинки. Распахнув перед ним дверь мусоровоза, как старику, помогает влезть на сиденье, хотя никаких проблем с этим нет: Алесь лёгок, спортивен, и ничего не стоит ему подтянуться на руках. Усадив его, Аполлон на колени кладёт ему бутылку с водой и бутерброд. И всю дорогу развлекает: то включает радио, то травит анекдоты, то про зону рассказывает, то учит, как с бабами обращаться. «В напарниках у меня был один умелец, про физиологию болтал. Как разложить бабу, поворот найти, какие места ошешивать, какие точки давить. Начнёт баба извиваться, сознание начнёт терять от охоты до тебя. У Варьки все точки знаю. Горит она под моими пальцами. Так-то, муженёк!» «Хошь научу, как машину выбирать?» – И начинает разглагольствовать в другой раз об иномарках.
Первое время Алесь только слушал. А потом стал вопросы задавать и жадно впитывал в себя чужую судьбу: про беспризорное детство, про родителей, которые одну науку знали – пороть, про школу – как возвышался над всеми молчащим моргающим столбом – ни задачи решить, ни двух слов связать – одна стыдоба! Получался разговор. Как-то стало жалко Аполлона, сказал ему: «Не ревнуй и не злись: твоя – Варвара!» – «Ну…» – пробурчал Аполлон.
