Алексей Ефимов - Бездна
Вам понравилось бы здесь. Вы не знаете это сейчас, трясясь от страха, и, к сожалению, никогда не узнаете. Ибо мыслит только тот, кто есть, а если его нет, то нет и мысли. Гениальная шутка смерти. Шутка Бога – так можно было бы сказать, если бы Бог был.
Но и его нет.
Есть только я.
Кто я?
Зовите меня как угодно – все равно не найдете точное слово, и даже трактаты в сто тысяч слов не помогут вам стать ближе. У вас нет даже чувства – что говорить о словах, ласкающих слух обманчивыми гармониями?
Просто идите ко мне
В ЗАБВЕНИЕ.
НАВЕЧНО.
Я вас жду. Я никуда не спешу. Я всегда с вами.
Во всякое мгновение я ваша тень, которую вы боитесь.
Я ваша навязчивая мысль, сдавливающая сердце.
Листая свои молитвенники и не находя в них спасения, вы думаете обо мне».
Максим. Умный мальчик из 8-го «В». Его отец был обеспеченным человеком, но сын не только не кичился этим, но, напротив, стеснялся. Он хотел быть как все, но не мог: дядя с комплекцией Шварценеггера привозил его утром на «Лексусе», а после уроков встречал у школы. Зачем, спрашивается, «Лексус», если живешь в пятнадцати минутах ходьбы от школы? А от громилы все равно нет толку – охрана в школе такая, что пробраться в нее несложно, а физкультура проходит на улице. Ни к чему это шоу, а у мальчика травма: с ним ходит здоровый нянь с физиономией гангстера. Однажды Максим даже полез в драку из-за этого: посмеялся над ним кто-то, вот и не выдержал. Он всем доказал, что может сам за себя постоять и не нужны ему няньки-охранники.
Он доучивается в школе последние дни и со следующего учебного года переводится в лицей, лучший в городе, куда сдал вступительные экзамены на все пятерки. Это одно из немногих учебных заведений, о котором не скажешь ничего плохого, если ты объективен и не предвзят. Обучение там не бесплатное, но деньги берут разумные, учителя сильные, программы хорошие и с материальным обеспечением проблем нет: доски новые, из окон зимой не свищет (пластиковые), и приятно бывать в туалетах. Если встретишь того, кто поливает их грязью (ничего, мол, особенного, много гонору из ничего, мы бы тоже могли, если б учили за деньги), то причина этому – зависть.
Перед началом учебного года он справлялся там о вакансиях, но, к сожалению, по его профилю не было. Неудивительно. Зарплаты у них достойные, а контингент учащихся не идет ни в какое сравнение со школами – к ним валят валом умные дети из школ. Балбесов, слава Богу, не принимают за деньги.
Он вдруг почувствовал холод и сырость.
Это напомнила о себе смерть. Это ее дыхание.
Интересно, о чем он подумал бы, увидев киллера? Бессмысленно умолять о пощаде. Это конец. Через мгновение он отнимет у тебя твою единственную жизнь, которую когда-то дала тебе мать. Она кормила тебя грудью, радовалась твоей первой улыбке, первым шагам и звукам, заботилась о тебе, когда ты болел, водила тебя в детсад и в школу, поддерживала тебя, когда ты сдавал экзамены в ВУЗ и устраивался на работу; она вложила в тебя всю себя, она любила тебя с первого мига твоей жизни, все эти сорок лет, – а сейчас он убьет тебя. Если бы знал заранее, разве не отдал бы все, что у тебя есть, все свои деньги, не бросил бы их врагам как подачку? Деньги мертвому не нужны. Ты был богат и всегда хотел больше, чем у тебя было, ты был тщеславен и жаждал власти – ты БЫЛ. Тебя убивают из-за бумажек с цифрами, что лишают людей разума. Палец на спусковом крючке, миг и —
все.
Ты не узнаешь, что умер. Останутся жена и дети, машины, недвижимость, счета в банках, береза на аллее у дома, – все это продолжит быть без тебя. Из трупа с простреленным черепом сочится кровь, он в неестественной позе лежит на ступенях подъезда, и скоро ему окажут все почести так, словно это ты, но это уже не ты. Ты исчез в тот миг, когда свинцовая пуля пробила кость черепа. Тебе не было больно. Мозг не успел сообщить о боли. Это была мгновенная смерть.
Она не страшна. Ее нет.
Страшно ждать.
Как справиться с мыслью о ее неизбежности и необратимости? НИКОГДА этот человек не откроет глаза, не пошевелится, не скажет ни слова. Еще секунду назад он был, а теперь его нет. И даже самый упорный, активный, неистовый будет однажды лежать холодный и коченеющий. Исчезнет Вселенная, доступная для исследования лишь в крошечной части и погибающая вместе с загадками и тайнами миллиардов своих галактик.
Мертвого похоронят живые. При взгляде на красный гроб с землистого цвета усопшим появится сильное душевное чувство: здесь и страх, и скорбь, и осознание конечности собственного бытия, и ощущение нереальности происходящего. Играет траурный марш, и вереница людей медленно идет за гробом по улице. Заплаканные глаза. Бледные лица. Кого-то поддерживают под руки – это жена и мать.
Вот и кладбище.
Поцеловав покойника в лоб и в последний раз взглянув на него, гроб накрывают крышкой и заколачивают. Удары молотка означают, что возврата нет. Все закончилось, и даже это тело никто никогда не увидит.
НИКОГДА.
Под аккомпанемент плача гроб опускают в прямоугольную яму могилы. Укладывают сверху доски и закидывают землей. На осыпающемся свежем холмике прилаживают восьмиконечный крест из дерева. Расставив венки, уходят молча.
Здесь территория смерти: разномастные оградки и памятники, даты рождения и смерти, фото юных и старых. Здесь особенно остро чувствуешь, как скоротечна и мелочна жизнь. Однажды и тебя доставят сюда с комфортом и положат в могилу. Вопрос только – когда? Через полстолетия? Через год? Через неделю? Кто знает? Если не хочешь лежать в земле и кормить своей плотью червей, есть вариант с огнем. Это не больно – гореть. Горстка пепла в урне – все, что останется от тебя. Нет? Хочешь и после смерти быть? Человечишка! Ты не можешь увидеть извне свою жизнь, ее начало и окончание, мир до себя и мир после. Она – это ты. А если так, то не все ли равно, что будет: элитное кладбище, простое поле с деревцем или урна?
В небытии все равны. Все остальное иллюзия.
Он подошел к окну и, отодвинув в сторону горшок с засохшим цветком, раскрыл окна настежь.
Оттуда пахнуло весной. Он услышал, как поет птаха и как смеется ребенок.
Так лучше.
Кто-то умер, но ты жив. Не закапывай себя прежде времени, а иди-ка ты лучше домой и подумай о чем-нибудь светлом. Сегодня надо любить, а не грустить. Не надо думать о смерти и о грымзах, плюющихся желчью. Их уже не исправишь – как и тебя. Ты мог бы сдержаться и не поддаться на провокацию, но вместо этого ты ввязался в бессмысленную дискуссию. Религиозные споры никогда не доводили до добра – знаешь ли это? Кровопролитие сопровождает веру на протяжении всей истории человечества, в том числе и сегодня, когда мы осваиваем космос и разводим детишек в пробирках, штудируя Дарвина. Еще немало жизней будет принесено в жертву, прежде чем закончатся религиозные войны. Рано или поздно все стихнет. Может, через пятьсот лет. Пока же это тема, которую лучше не трогать, и тем более не нужно о ней спорить. Слишком она личная. Это дело каждого, во что верить и как, и веские доводы разума бессильны против чувства верующего, корни которого много глубже, чем ты думаешь.
Во что же веришь ты? В чем твоя вера? Что для тебя Бог? У Бога много имен, и хотя бы одно приемлешь?
Однажды он услышал такие слова на вопрос о том, есть ли Бог.
«Кто сомневается, тот одновременно силен и слаб, – сказал ему седобородый еврей у Стены Плача. – Он отрицает Бога, но не может отвергнуть его полностью».
Он задумался. Если бы несколько лет назад его спросили, верит ли он, он ответил бы – нет – но сейчас он сказал бы так только о Боге, которого ему навязывали, угрожая расправой. Будь с нами, иначе гореть тебе вечно в геенне огненной, где плач и зубовный скрежет. А как вам это: не женись на разведенной, ибо это прелюбодеяние и захлопываются пред тобою врата в царство Небесное? Но что если у нее двое детей и ты заменил им отца и вырастил их людьми? Грех? Или же древняя Библия, при всем уважении к ней, не несет вечную истину в каждой строчке? Будучи очищенной от мха и крайностей, от чрезмерной жесткости и жестокости, мораль, заложенная в священных текстах, может быть принята. В отличие от официальной религии и законсервированных столетия назад догм, она проста.
В каждой религии (и философии) есть мудрость и есть перегибы. Можно взять от каждой самое лучшее для своего собственного Бога, для своей веры, для своего видения мира, а остальное оставить истово верующим. Один предпочитает одну крайность, другой – другую; и то, что первый считает правильным, будет отторгнуто вторым, а иному мудрому – он не сторонник крайностей – нужны обе точки зрения: зная их, он отыщет свой собственный путь. Человек человеку рознь. У каждого есть что-то, что он впитал с молоком матери; уникальное мировоззрение, сложившееся в силу особенностей воспитания, условий жизни и опыта предшествующих поколений – и если попробует он взглянуть как бы извне на свои ценности, на веру или безверие, он вскоре почувствует, как мозг становится ватным и картинка уходит из фокуса. Это не обычное самосозерцание, а созерцание себя – да и в чем-то всего человечества – изнутри-снаружи. Как насчет того, чтобы увидеть ущербность шаблонов и выйти за них? Это не легче, чем отрезать себе гангренозную ногу. Индивидуум, способный изменить не только себя, но и других, способный прорваться к новому мировоззрению, – он рождается один раз в несколько сотен лет.
