Александр Иличевский - Анархисты
В Березичах тоже было нескучно. Безвестный владелец построил конезавод, уподобляясь Истомину, дореволюционному хозяину имения, блестящему придворному офицеру, который поразил свет тем, что после женитьбы в возрасте двадцати пяти лет предался отшельничеству в своем поместье: выстроил шотландский замок, стал собирать библиотеку, коллекционировать искусство Возрождения (ходили легенды о картинах Боттичелли, Рафаэля и статуях Челлини, вывезенных им из Рима при пособничестве княгини Волконской и сгинувших в восемнадцатом году после расстрела его престарелых дочери и сына) и разводить кабардинских скакунов. В соседствующем с Березичами Сивцеве живал и писал Сумароков, в Марфине работал передвижник Иванов, с которым горячо сошелся и скоро рассорился Левитан; на Ладыгинских холмах Андрей Белый и Сергей Соловьев ходили с мальчишками в ночное, дремали у костра, чтобы встретить зарю; а в недалеком Тимашове князь Маклаков, отравившись в Гейдельберге и Нойшванштайне романтизмом, решил насадить на калужской земле Вагнера – выстроил псевдоготический замок с башенками и на высоком берегу Оки разбил парк с холмом и прудом на его макушке, со сложенным из италийского мрамора гротом, с дощатой площадкой, на которой Вагнер часами мучил домашний оркестр; в патетических местах партитуры по отмашке хозяина пускались фейерверки, а черные и белые лебеди на пруду, разделенные мостками, распахивали от испуга подрезанные крылья, гоготали и шипели. Зрители располагались внизу на реке – на стульях, стоящих на заякоренной барже, выкрашенной белилами. Теперь в маклаковском замке гидрометеорологический техникум, студенты его запускают зонды, за которые нашедшему положены две бутылки твердой валюты. Случилось однажды и Соломину их заработать, сняв под Петрищевом с елки клеенчатый куль с каким-то прибором.
XII
Следующая любовная трагедия постигла Чаусова только после сорока (молодая крестьянка, муж пришел к Чаусову с топором и, беснуясь на пьяную голову, спалил сарай во дворе), после чего он поспешно отправился в очередную северную экспедицию, где и встретил февраль и октябрь 1917 года. Восстание генерала Пепеляева, сбросившего террористическую власть большевиков в Якутской губернии, остановило пытавшегося решиться на бросок к границе с Китаем Чаусова на территории Верхоянского уезда, подчиненного Временному Приамурскому правительству Дитерихса.
Бывшие солдаты Сибирской армии генерала Пепеляева составляли теперь добровольный повстанческий корпус. Якутию охватило подлинно народное восстание. Под его занавес экспедиция Чаусова вынуждена была просить продовольствие у партизан, отряд которых возглавлял корнет Коробейников, отчаянный юноша, управлявшийся с сотней вооруженных якутов. Узнав в заросшем бородой по глаза человеке великого анархиста, потрясенный Коробейников приказал отряду сопровождать исследователей до жилых мест. Отряд, теряя людей, отступал на Аян. Войска Пепеляева тонули в еще не вставших реках, вязли в болотах, жестоко голодали; многие бойцы уже разошлись по улусам. Чаусовскую экспедицию и отряд Коробейникова спасло сочувствие тунгусов, поделившихся порохом и дробью в обмен на пуговицы и отрезы материи. Ветер, снег, мороз и непроторенная дорога стали неодолимым препятствием для людей и оленей с десятью пудами груза. Ночевали в палатках с железными печами. Переход через хребет Джугджур отнял два десятка жизней. Люди умирали от истощения, случались смертельные исходы от заворота кишок, вызванного недоваренным зерном.
После одной ночевки Чаусов обнаружил у лагеря следы гигантского животного: некий великан топтался неподалеку от палаток, оставляя на деревьях клочья серой длинной шерсти. Ученый обнаружил, что следы идут через тайгу по утоптанному, умятому брюхом животного тракту. Чаусов рассказал корнету про «черта» и повел отряд по следу, значительно облегчавшему продвижение и оборвавшемуся только через сорок верст у ледовой кромки озера, на другом берегу которого дымилось тунгусское зимовье. А еще через неделю обмороженные, еле живые люди Чаусова и Коробейникова добрались до села Нелькан.
Теперь Чаусов наконец получил возможность вести дневник: «Вышли из Нелькана с оставшимся: 11 пар оленей с оружием, продовольствием; мануфактурой, водкой, чаем, солью – для обмена с тунгусами. Отправились вверх по реке Мая, потом вправо по реке Уй, которую переходили несколько раз, из-за ее извилистости. В открытых ото льда местах набрасывали лесины, на них ветки. 18 мая, пораженные дикой красотой гор и отвесных скал по берегам, прошли пороги Ульи. 27 мая дошли до устья реки Давыкта, которая уже вскрылась. На ней за четыре дня построили плот, оставили проводников с оленями и начали спуск к берегу Охотского моря. Вечером плот наскочил на льдину, чуть все не утопли. Легкие вещи уплыли, тяжелые утонули, остались кто в чем был. Едва удалось освободить плот из ледового затора и причалить к острову, чтобы обогреться у костра. Днем достигли берега, где на стойбище тунгуса Николая Громова обсушились, отдохнули, восполнили необходимые запасы и отправились в Охотск, уже взятый большевиками. Там же корнет Коробейников с горечью прочел покаянное письмо Пепеляева. Генерал обращался к своим бывшим солдатам с призывом не противодействовать Красной армии, которую он раньше считал шайкой босяков. Теперь он призывал казаков влиться в доблестные красноармейские ряды».
Коробейников пытался отравиться морфием, Чаусов сдал его в лазарет и сел на пароход, торопясь вернуться в Петербург через Мурманск. О пепеляевском своем походе Чаусов нигде не упоминал. Турчин узнал о нем из дневников анархиста, которые они с Дубровиным добыли в РГАЛИ и теперь готовили к печати.
XIII
Чаусову не случилось быть первооткрывателем, но не раз приходилось исследовать первым – и озеро Зайсан, и горы Тарбагатай, и Большой Хинган, и монгольскую котловину Больших Озер. Опыт походной жизни он приобрел в южной Сибири, в экспедиции, определявшей координаты российских пограничных пунктов. Еще студентом в долине Черного Иртыша Чаусов собирал гербарий, зоологические коллекции, изучал географию. С 1901 года анархист почти ежегодно бывал летом в Горном Алтае. Он пересек Джунгарскую Гоби и доказал независимость горных систем Алтая и Тянь-Шаня. Троекратное пересечение Чаусовым Монгольского Алтая позволило ему описать орографию хребта и его протяженность с северо-запада на юго-восток. В честь Чаусова названы один из хребтов Нань-Шаня, ледник на Алтае и род растений Chausovia Rosa – кустарников с мелкими розовыми цветками, эндемиков Западной Монголии; среди прочих цветов они были привезены экспедицией нынешних анархистов и высажены в чаусовской усадьбе перед бюстом их первооткрывателя.
Для подтверждения своих анархических идей о естественном устройстве общества Чаусов исследовал механизмы взаимопомощи среди алтайских племен и тунгусов (пример тунгуса Громова, снабдившего экспедицию всем необходимым для преодоления пути до Охотска). Чаусов написал исследование понятий рода и общины, провозвестников современных форм объединения людей, связанных с естественнонаучным прогрессом. Также он положил начало исследованиям научного сообщества, чьи объединительные функции ученых-индивидов подчинены идее поиска научной истины. Чаусов предлагал на основе научного мирового сообщества создать модель «человеческого собора» вообще и задумывался о том, что могло бы стать аналогом научной истины в науке об обществе. Высказанная в этой работе мысль о том, что государство есть главное препятствие на пути создания значимых идеалов, не пользовалась популярностью у большевиков, и Чаусову пришлось-таки в 1932 году опубликовать труд, в котором государству приписывалась формообразующая функция при создании общечеловеческих идеалов, но не говорилось прямо, что у объединенного человечества исчезнет нужда в государственном строе. Зайдя в логический тупик, Чаусов принял обет сосредоточиться отныне исключительно на научных интересах.
Чем объяснить неистовость естественнонаучного интереса Чаусова? Турчин усматривал в этом метафизическую основу. Для Чаусова, как и для многих в его поколении, не прошла бесследно встреча с символизмом. Поездка философа Соловьева в Египет для встречи с Софией, «мировой мудростью», в поисках присутствия Бога в мироздании, персонифицированном в женском образе, произвела на него огромное впечатление. Благодаря этому его личные метания по бескрайним просторам Евразии получили опору.
Турчина однажды осенило, и он понял, что именно его учитель искал в Монгольском Алтае, понял, откуда взялось неистовое, необъяснимое стремление к горизонту, которое вытянуло Чаусова из жестоких объятий Гоби.
Турчин развесил над рабочим столом листки, на которые каллиграфически выписал из дневников Чаусова 1920-х годов вот что:
