Юлия Зеленина - Татьянин день
– Те цветные пилюли – вовсе не витамины? – тихим голосом произнесла Дуня, с трудом сдерживая слезы.
– Нет, не витамины.
– И ты уже не выздоровеешь?
Карасева надела головной убор и отрицательно покачала головой, после чего тихо выдавила:
– Осталось месяца два. Может, чуть больше…
Дунаева закрыла глаза, чтобы сосредоточиться и осознать сказанное лучшей подругой. «Обретая, потерять!» – пронеслось в ее голове. От беспомощности она постучала по столу кулаком, совсем негромко, чтобы не нарушить сон сопящей Бали. Дуню охватила злость, ярость, обида, в несчастной женщине бушевала буря эмоций.
– Как же так, Танечка? – выдохнула Дунаева, уже не сдерживая крупных соленых капель. – Это завод?
– Да кто его знает? Врачи говорят, что завод. С другой стороны, у нас там, на пенсию столько народу поуходило. Они всю жизнь на заводе проработали и ничего – живут и нянчат правнуков.
– Девочкам скажешь?
Карасева поспешно поправила произведение больной дизайнерской фантазии, а чтобы скрыть следы расстройства, она начала интенсивно постукивать подушечками пальцев под глазами.
– Не знаю… Не могу я что-то… Как о таком скажешь? И зачем? Ты им скажи, потом, как бы между прочим, – с трудом выдавила Карасева. Меньше всего ей хотелось вкушать на десерт жалость на встрече одноклассниц. Она все знала и без излишних причитаний: рак – это серьезное испытание, это несправедливость, свалившаяся на нее и что итог в этой непростой схватке с недугом, к сожалению, предсказуем – смерть. Таня страдала и до ужаса боялась рубежа. Долгая борьба с болезнью вымотала ее и сделала очень уязвимой, восприимчивой к колебаниям настроения собеседников. Вот и в данный момент слезы Дуни заставили ее сожалеть о том, что она открыла свою тайну. Зашевелилась Баль. Заметив это, Дунаева поспешно вытерла глаза вытянутым рукавом и усилием воли заставила себя успокоиться.
– Я, конечно, дико извиняюсь, но я все слышала, – проскрипел голос из тарелки.
– Не вовремя ты проснулась, Баля, – тихо выругалась Карасева и добавила: – Ты не болтай за столом, ладно?
– Карасик, я тебя хоть раз того? Подводила? Обижаешь, командир!
– Может, помочь чем-нибудь? – Участливо произнесла Дуня, жалобно смотря под шляпу подруги.
– Боюсь, что уже ничем. Хотя… вы приезжайте, когда… ну, ты понимаешь, – торопливо произнесла Карасева, с опаской глядя на приближающихся к столику Таню и Ксюшу.
– Куда? Куда приезжать? Я все слышала! Скажите остальным! – взвизгнула Борковская и подскочила к Карасику в ожидании ответа. Сидящие за столом женщины недовольно уставились на самую любопытную Таню, но она не унималась и продолжала блажить на весь зал кафешки:
– Нет, вы тут о чем-то тихонько договариваетесь прямо у нас под носом, а кто-то вообще не в курсе!
– Заткнись, Борковская, – со злостью процедила сквозь зубы Таня Баль.
– Не хамите, женщина! Ты лучше лист петрушки со щеки убери.
– Ты, Танька, как всегда: слышишь звон, да не знаешь где он. Недаром тебя колокольчиком звали, – усмехнулась Баль, предвкушая очередную скандальную грозу. – Хочешь, чтобы твою тайну знал весь город? Таня Борковская – колокольчик – самый надежный радиоузел!
Баля взяла салфетку и неторопливо вытерла лицо, не сводя глаз с неугомонной одноклассницы.
– Это неправда! – обиженно взвизгнула Борковская, возмущенно размахивая руками. – Я никогда не трепалась. Дуня, скажи ей… Ну?
– Я не знаю… Просто было несколько случаев, – промямлила Дуня и отвела глаза. Ксюша уселась на свое место, чтобы было удобней наблюдать за очередной разборкой.
– Каких случаев? – Таня Борковская пытливо уставилась на Дуню, в ожидании разъяснений и в полной готовности к очередной дуэли.
Карасева почувствовала начинающийся приступ: ее снова бросило в жар, острый дефицит воздуха вызвал головокружение. Она чуть склонила голову, чтобы оказаться в укрытии – под полями спасительной шляпы. Остальные были в напряжении и ждали продолжения истерии Борковской, никто не заметил страданий больной женщины. Через мгновение волна удушья прошла, и Карасева, взяв себя в руки, строго произнесла окрепшим голосом:
– Хватит, девочки, концертов по заявкам телезрителей! Встретились в цивильном месте спустя много лет, чтобы бесконечно ругаться?
Таня Борковская, выпрямив спину и высоко подняв голову, степенно прошла к своему стулу и, водрузившись на него с таким достоинством, словно это трон, что-то проворчала себе под нос, как трогательная старушка в печали, после чего демонстративно отвернулась от столика. Все замолчали.
– Выпейте чаю, – спокойно предложила Ксения. – Все острые проблемы лучше решать без алкоголя.
– Опять мозгоклюв врубился! И теперь решит все проблемы.
– Решить – вряд ли, а разрулить могу, – улыбнулась недовольной Бале.
Чтобы не участвовать в очередной стычке Ксения капитулировала, вскинув руки вверх. С этой минуты она дала себе слово, что не станет никого провоцировать, дабы не случилась драка с участием нескольких разъяренных кошек. В ней прорастало новое зернышко, из которого, как она надеялась, вырастет большое раскидистое древо и в тени его ветвей и листвы ей наконец-то станет спокойно.
Глава 13
Дело Лаврентьевой
В зале кафе стоял гул голосов, в эту симфонию вливалась приятная фоновая музыка. Одноклассницы не смотрели друг на друга и по-прежнему не произносили ни звука. Никто из школьных приятельниц не решался начать разговор, все чего-то ждали, какого-то нового поворота. Ксения посматривала на экран своего мобильного телефона, чтобы контролировать время, которое просачивалось сквозь пальцы, и надеялась на очередной спасительный звонок. Она могла уйти в любую минуту, но не могла этого сделать без причины, потому как почувствовала ответственность за происходящее за этим погрустневшим, чуть расшатанным от проявлений чувств, столом. Звонок бы спас ее, и она смогла бы сбежать с несостоявшегося праздника жизни по уважительной причине и не выглядеть крысой, бегущей с тонущего корабля.
– Лаврик? Это ты? – хрипло и раскатисто почти пропела женщина, проходившая мимо печалившейся компании. Ее серое помятое лицо (видно было, что дама злоупотребляла алкоголем) засветилось искренней почти детской радостью от встречи с приятельницей.
– Что такое? – растерялась Баль. «Лаврик» – это слово грубо резануло по ее слуху. Таня озадаченно уставилась на замершую возле столика посетительницу кафе, затем, узнав ее, обеспокоенно скользнула взглядом по бывшим одноклассницам, которые растерянно смотрели то на незнакомку, то на Балю в ожидании пояснений.
– А я смотрю: знакомая морда из салата торчит. Как житуха? Проблемы есть? Если чего – поможем! – рубила слова знакомая Бали, не давая ей встать с места, чтобы интеллигентно пообщаться в сторонке.
– Все хорошо. Спасибо, Нина, – подчеркнуто вежливо произнесла Таня, давая понять своей знакомой, что в данный момент ее жаргон неуместен.
– По поводу чего сабантуй? – бесцеремонная потрепанная жизнью дама игнорировала скрытые сигналы и продолжала радоваться встрече. Баля прекрасно знала, что хамить этой даме не стоит, их слишком многое связывает и как аукнется ее негатив никто не знал. Призрак прошлого Бали, о котором она мечтала забыть, брезжил возле столика, делясь новостями:
– Слушай, я тут Рогалика встретила и Маню Сушеную, их тоже…
Нервы Баль сдали и она, вскочив с места, подхватила женщину под руку и практически поволокла к выходу, что-то бубня ей на ухо.
– Оригинальный экземплярчик! – оценила Борковская странную знакомую своей подруги. – Встретила Рогалика и Маню Сушеную… Не знаю, что и сказать! Может из театра женщина?
– Да уж… Все руки в наколках – очень театрально, – добавила Дуня. – Я сразу обратила внимание – привычка смотреть на кисти.
– Надеюсь, она там не укокошит нашу Балю! – обеспокоенно произнесла Карасева, глядя на дверь кафе.
К столику подошла официантка и небрежно уточнила, не желают ли дамы сделать еще заказ. Женщины проигнорировали попытки сотрудницы кафе быть услужливой, они словно под гипнозом, смотрели на входную дверь, дожидаясь возвращения Бали.
– Принесите мне чай! – воскликнула вслед удаляющейся девушке очнувшаяся Ксюша. Та лишь еле заметно кивнула в ответ и затерялась в суете наполненного людьми кафе.
Тем временем колокольчик взвизгнул, и вошла Таня. Она двигалась к столику медленно, словно шла к месту своей казни, Баля предвкушала обилие вопросов, которые хотелось бы миновать.
– Лаврик?! Это что, твоя приятельница из детского сада? – открыла конференцию Борковская.
Баля молчала. Сев на свой стул она уставилась в тарелку, ожидая продолжения допроса.
– Причем тут детский сад? – откликнулась как всегда сопереживающая Дуня. Заметив, что Бале неприятно повышенное внимание и любопытство, связанное с необычной женщиной – призраком из ее неблагополучного прошлого, Дунаева с укоризной посмотрела на блистающую украшениями подругу и знаками показала, чтобы та успокоилось, но Борковская отмахнулась, притворяясь, что не видит пантомимы и продолжала делиться свои умозаключениями:
