Юлий Крелин - Очередь
– Допинг на случай продолжения игрищ.
– Не ври. Это нитроглицерин. Я же врач. Узнаю. Часто принимаешь?
– Много знаете, барыня.
– Это да. Что знаю, то знаю. Давно принимаешь?
– Да нет. Как-то раз прихватило. На работе мне товарищ дал. Он пользуется.
– Помогло?
– Сняло боль.
– Плохо, что сняло. Значит, спазм А сейчас?
– А сейчас и не болит почти. Это от возбуждения. Решил принять.
– К врачу не ходил?
– «Если я заболею, к врачам обращаться не стану». Только если бюллетень нужен. Ты уж прости, доктор.
– Знаю. Есть такая псевдоинтеллигентская бравада. Сейчас болит?
– Нет. Все. Не до болей. Перетопчемся. Смотри-ка, Борис!
Около них появился Борис с девятьсот шестьдесят первого места. Бровь была рассечена, но, тем не менее, он улыбался с тем же радостным, победным видом, что и Валерий Семенович.
– Что с тобой, Борь?
– Увидел большую игру, вспомнил, что это твоя сотня, решил помочь тебе. Да и поиграть заодно. Дурак и есть дурак. Поскользнулся.
– Не дурак – кондотьер. Ну, ты оперативен! Доктор, это мой старый товарищ. Посмотрите, пожалуйста, что у него.
– Покажите-ка, товарищ кондотьер. Да чего там. Ерунда.
– Ерунда – это пока алкоголь действует.
– Какой там алкоголь! Я чуть-чуть.
– Посмотрим. Пойдемте в машину, к свету. Она повела Бориса, ругая себя за пренебрежительное отношение к выпившему человеку, понимая, что когда бывает пьян ее муж, она не позволяет себе говорить с ним снисходительно. Говорит, злясь, ругаясь, негодуя, плача, наконец, но никогда с пренебрежением. «Компенсируюсь, наверно?» И, наверное, была права: компенсировалась.
Включила свет. Подставила голову под луч фары, вырвав из темноты рану около двух сантиметров прямо над бровью. Кровь уже не шла.
– Ерунда, товарищ кондотьер. Конечно, неплохо одну скобочку положить, но не обязательно: на голове все быстро заживает.
– Я же говорил. Пойдемте туда.
Может, все-таки лучше бы им съездить в больницу да наложить один шовчик, но обстоятельства не допускали такого излишества. Крайней необходимости не было. Если говорить по совести, то попади подобный больной к Ларисе на дежурстве, она, безусловно бы настояла, чтобы рану зашили.
Но всегда существует нечто главное в сегодняшней жизни, определяющее действие человека в каждый момент его бытия. При этом и мышление его, может быть, истинное, правильное, загоняется в подсознание, а на поверхность для необходимого поступка вытаскиваются доводы якобы целесообразности.
«Надо бы в больницу. Зашить» – такая идея даже мельком не проскочила в голове у доктора. Чрезвычайные обстоятельства вроде бы смазали в ней безусловные реакции профессионала. Ситуация необычна – необычность непредсказуема. Однако такое поведение Ларисы Борисовны предсказать можно было бы, вернее, предположить (если предварительно думать), ведь ничто – дом, улица, работа, – ничто не умеряло основную заботу, приведшую ее на этот пустырь.
Но можно и другое предположить (если думать). Ведь оторвавшись от этой нынешней заботы, записи, от машины, от очереди, уехав с пустыря в больницу, она страстно захотела узнать, что же у той спорной больной в животе, кто оказался прав: они, хирурги, или терапевты?
Она некоторым образом доказала, а может, и сама только узнала, что и невероятные обстоятельства полностью настоящего профессионала не вырвут из его естества.
Но что тогда победит?
Обстоятельства?
Естество?
Что сильнее?
(Если предварительно думать.)
Впрочем, может быть, все это зависит и от существа профессии?
Они подошли к месту прошедшей «дискуссии». Вновь ораторствовал Валерий Семенович:
– Теперь уже точно нам достанется запись. – И засмеялся: – Если только запись состоится.
Раздался общий громкий хохот.
Мужчины победно стояли, сбившись в кучу. Им было легко, свободно, радостно. Они заслужили хорошее к себе отношение.
Но вот вскоре поодиночке, совсем не огорченные, стали подходить и бывшие «оппоненты». Они подходили и вместе с недавним своим неприятелем дружно скалили зубы, вспоминая минувший эпизод.
Они все с поразительным легкомыслием, с дружеским и радостным ощущением сиюминутного их положения разбирали только что сыгранную партию, как два шахматиста после ожесточенного многочасового сидения за доской, после жгучей непримиримости и вынужденного рукопожатия начинают спокойно анализировать игру, и снова к ним возвращаются истинное, не деланное спокойствие и дружелюбие. Впрочем, это не всегда и не у всех. Так и сейчас: не все противники сошлись, не все смотрят друг на друга спокойно; иные, махнув рукой на все планы и надежды, просто ушли домой.
Когда прошло возбуждение, стало ясно, что в Ларисе этот спор за место в очереди оставил неожиданный след. Уже не было того непреоборимого вожделения: хочу новую машину. Все вокруг повернулось своей необязательной стороной. На чашах весов она увидела машину и нормальную, спокойную человеческую жизнь. У нее, конечно, не появилось желания махнуть рукой и уйти, но и пропало трагическое ощущение возможного неуспеха столь длительного бдения. Появилось, что ли, чувство непроизводительной потери времени… И диссертация, и сын, и дом, и больница с больными – все оставалось, как раньше, да она отрешилась от них душой. А сейчас душа затрепетала и потянулась во все стороны, душа вновь открылась всему.
Вот уже и свет. Рассвет. Естественно, спать не хотел никто. Давно уже здесь перемешались части суток – когда ночь, когда сумерки, рассвет, день – все приобрело одну окраску. Из соседнего жилого дома вышли несколько человек, живущих в стабильных условиях и не потерявших ощущения времени. Они были в тренировочных костюмах, поэтому трудно сказать издалека, какому полу принадлежали эти фигуры, прикрытые одинаковостью спортивности. Кое-кто из них делал гимнастику рядом с домом, кто-то побежал по своим оздоровительным маршрутам.
Откуда-то появилась целая стайка собак. Все – беспородные симпатичные дворняжки. Впереди трусила не спеша большая, серо-рыжая в пятнах. За ней еще две – рядом, нос в нос. Следом еще две, но уже не бок о бок, а отставая на полкорпуса, и потом еще три гуськом – нос к хвосту, нос к хвосту, нос к хвосту. Они подбежали к мусорному баку. Одна стала что-то ворошить мордой на земле. Хвост ее покачивался из стороны в сторону. Еще две так же дружно уткнулись носами во что-то валяющееся и то ли стали есть, то ли нюхать, и их хвосты демонстрировали довольство жизнью. В поисках своей удачи две собаки продолжали бегать вокруг мусора, также высматривая выброшенное жемчужное зерно. Остальные крутились вокруг друг друга, устраивая какую-то свою незлобивую игру.
Лариса умилилась, хотела поделиться своим наблюдением, но никого вокруг не оказалось. Тогда она отвлеклась от собак и подумала, не стоит ли и ей поразмяться, тоже сделать какие-либо движения.
Валерий, уже не назначенный, не выбранный – признанный лидер, держал речь:
– Громодяне! В ознаменование одержанной победы предлагаю провести перекличку. Вынести из списка невыдержавших и сбежавших.
Бурными криками восторга это предложение было принято и тут же, исполнено. Вновь, но на этот раз с самого начала, каждая фамилия встречалась тушем. Несмотря на исходное желание уменьшить очередь при каждой перекличке, радость была сейчас как раз оттого, что потерь нет и их сотня в полном составе оказалась на месте. Радовались и бывшие недавние супостаты. Не все, конечно: не все присутствовали и не все радовались.
Кирилл стоял рядом с Ларисой.
– Неправильно все это.
– Что неправильно? Что выпихнуть нас пытались? Конечно, неправильно.
– Надо было так дать, чтоб хребтины им переломить.
– Почему? И так ведь ушли. И милиция тут.
– Непорядок потому что. Чтоб неповадно было. Мы честно заняли место раньше – и нечего. Это справедливо. А они, подонки, не пришли же раньше.
– А что ж у нас-то честно? Мы что, по совести получили сведения, что здесь запись будет?
– А они? По радио, что ли? Мы шустрее, пришли раньше – и все.
– А что, шустрость всегда честна?
– Ладно, Лариса Борисовна. Я за эту машину знаете как вкалывал! И чтоб она мне не досталась?
Стало совсем светло, и Лариса пошла к автомату позвонить.
– Алло, Стас?
– Я. Доброе утро.
– Это я, Стас. На тебя можно рассчитывать?
– Я только проснулся. Сейчас соображу.
– Стас, ничего не надо соображать, не надо лишних слов. Да – да, а нет – так нет.
– Радость моя, ты устала, раздражена. Я ж тебе еще ничего не сказал.
– И не говори. В конце концов, машина не первая необходимость.
– Это правильно. «Машина не роскошь, а средство передвижения». «Ударим машиной по бездорожью и разгильдяйству!»
Ах, эти стандартные шутки-цитаты его поколения! Пора бы уже и отстать от них. Может, это алкогольная инертность мышления, памяти?
– Ну вот. Кажется, просыпаешься.
