Елена Вернер - Купальская ночь

Путешествие подходило к концу, на растущей луне он собирался вернуться, и все чаще радостно думал об этом. Он вспоминал родные места, сидя на корме и перекидываясь словами с земляком, который отправился странствовать вместе с ним. Здесь, на реке, где встречались разные люди, говорящие на разных наречиях, поговорить с земляком было особенно приятно. Но и ему воин не рассказывал о самом сокровенном образе, являвшемся во снах. Пока не наступил тот самый день. Воина не мучили предчувствия, не являлись предзнаменования. Когда ладья пристала к высокому берегу, он выбрался и зашагал в лес, дыша ароматами диких трав. И не заметил, что нога его ступает на камень, на котором пригрелась змея. Один миг – и все было решено. Он, хромая и превозмогая огонь, растекающийся по венам, добрался до ладьи, но ни его спутники, ни знахарь из ближайшего поселения ничем не смогли помочь. Воина уложили на берегу, и он смотрел в небо, на старый, съеденный наполовину месяц, и знал, что узенького и нарождающегося ему уже не увидеть. Как не увидеть темноглазую деву, плетущую косы на утесе у реки. Никогда. Он просил своего земляка найти ее и сказать, что видел во сне только ее, всегда только одну ее. И земляк обещал. На следующем закате тело воина предали огню, а кости захоронили, положив рядом верный меч и поставив возле черепа слепленную накануне глиняную чашу. Таков был обычай. И ладья поплыла дальше. А земляк спустя несколько лун вернулся в родные земли, нашел черноволосую красавицу и поведал, что воин решил остаться в чужой стороне, где незакатное солнце и вечное лето. И уже сам стал по вечерам приходить к девушке и рассказывать о своих удивительных странствиях и приключениях, половины из которых, конечно, и вовсе не было. Скоро девушка стала его женой. И в утро свадьбы, заливаясь горючими слезами, выбросила с утеса, на котором расплела девичьи косы, свою лебединую флейту…

Катя сидела, стиснув руками колени, не в силах проронить не звука, и глядела на луга за рекой. Костя тронул ее за плечо, легонько, мимолетно.

– Эй.

Она увидела, что каштановый локон прилип к его вспотевшему лбу.

– Откуда ты все это знаешь? – хрипло пробормотала она. – Прямо песнь о вещем Олеге. Это местная легенда?

– Вполне могла бы быть!

– То есть это неправда?

– Правда – то, что знает наша Юла. Но она не секретничает даже с мавками, – усмехнулся Костя.

Рассказанная история была довольно банальной, а что действует на девушек в семнадцать лет лучше, чем банальности?

– Но ведь почему-то ты решил, что такая история была? – не сдавалась Катя.

– А почему бы и нет? У нас в окрестностях раньше частенько находили курганы и селища, стоянки древних людей. За Лисановкой, в Марфино… Тут кипела жизнь. А однажды, когда хлебозавод в 60-е строили, копали фундамент и там нашли захоронение с мечом и чашей. Воин, видимо. То, что чаша слеплена была небрежно, говорит о спешке. Своего так не похоронили бы, значит – чужак. А дальше…

– А дальше ты все придумал.

– Правду об этом воине мы не узнаем в любом случае. Захоронение быстренько сровняли с землей и продолжили строить хлебозавод.

Костя невесело усмехнулся и цокнул языком:

– А ты говоришь – песни… Какое кому дело до песен, когда не хранят и кости?

Катя медленно опустилась на спину, устроившись на песке рядом с ним. Они вдвоем глядели в светлеющее небо. Их плечи случайно соприкоснулись. Катя почувствовала жар, идущий от его сухой кожи. От этого прикосновения она покрылась мурашками под своим легким батистовым сарафаном.

Они очнулись от самого утреннего из всех звуков, бодрого петушиного крика. Ночная пелена спала, и оказалось, что уже рассвело, от воды тянет свежестью, которая исчезнет с первыми лучами июльского солнца. Птицы сменили томные напевы на звонкое чириканье. И наперекор утреннему пробуждению природы, на Катю наплыла дремота. В теле, в каждой косточке, почувствовалась ломотная усталость.

– Ты спишь совсем. Пойдем, – Костя опять сжал ее руку. Они встали, наспех отряхивая мелкий песок.

Как не хотелось расставаться! Всю дорогу до калитки Катя поглядывала на своего спутника, стараясь разобрать в его чертах хоть намек на такие же переживания. Но Костя был спокоен и умиротворен. Может быть, эта долгая прогулка не произвела на него впечатления? Или он сотню раз водил девушек на берег и заучил эту сказку про воина, чтобы впечатлить их? Катя не хотела признавать, что вообще-то такие разговоры не свойственны ее знакомым парням. Так может, это тщательно отрепетированная роль, чтобы выгодно от них отличиться и произвести эффект? Она нахмурилась.

Костя вдруг улыбнулся:

– Когда ты хмуришься, ты похожа на ежа. Только надо еще сердито сопеть. Вот так.

И он стал быстро втягивать носом воздух. С этим шутливым сопением улетучились и все ее страхи. В такое чистое, умытое росой утро, когда все остальные спали в своих кроватях, а мир встречал солнце, не существовало ничего дурного. Тем более что все дурное только недавно сгорело в кострах.

– Желание-то загадала? – вдруг вспомнил Костя, останавливаясь у калитки ветлигинского сада, и Катя даже не удивилась, что он знает дорогу к ней. – Двенадцать наших заборов…

– Да! – соврала она.

– Ну и хорошо. Спокойной ночи…

С едва заметной заминкой он отступил и побрел прочь. Катя зашла в сад, но тут же встала на цыпочки и заглянула за калитку, чтобы глазами проводить его сутулую спину. Она поняла, что всю ночь была так увлечена его присутствием, что даже не рассмотрела его толком. Он только что ушел, а она не могла вспомнить его лица, но помнила каждое мимолетное ощущение, что он пробудил в ней. Они провели вместе целую ночь, одни. Интересно, что скажет мама, когда узнает об этом?

Катя охнула. Она начисто забыла, что на свете вообще есть Алена, которая просила не задерживаться допоздна. Не дай Бог она не спит, и если посчитает Костю виновником е такого позднего возвращения, то…

– Если примета про заборы работает, то пусть Костя понравится маме, – второпях взбираясь на холм, на котором раскинулся их сад, пробормотала Катя.

Когда она зашла в дом, вставало солнце. От бессонной ночи и переживаний, таких острых, почти болезненных, все вокруг приобретало радужные оттенки. Она видела маслянистый ореол вокруг каждого предмета в комнате, и вглядывалась в обстановку до рези в глазах, как будто все это происходило уже во сне. Казалось невероятным, что в этом доме все по-прежнему, и пол, и потолок, и расположение комнат, и все-таки спящая Алена, потому что ничего прежнего в Катином мире не осталось.

Все изменилось за эти пять часов купальской ночи.

Глава 3. Вторая могила

Когда Ольга открыла дверь, на Катерине лица не было. Но на все ее расспросы она только отмахнулась:

– Ничего не случилось, просто… Не по себе как-то там. Не могу.

И сдавшись окончательно, прошептала:

– Можно, я у тебя переночую?

Ольга, конечно, была рада-радешенька. Она, отгоняя вертлявую собачонку свою, постелила Катерине там же, где и днем – в комнате сыновей, на постели старшего, Сережи, и убедившись, что больше ничего не нужно, оставила. Звяканье посуды, шум текущей из крана воды, запах чистого белья, высушенного на солнце, поскрипывание кровати, когда она ворочалась, цокот собачьих когтей по деревянному полу, приглушенное бормотание телевизора – все это успокаивало Катерину лучше, чем любые слова.

Она ничего не знала о призраках. Не то, чтобы она в них совсем не верила, просто никогда об этом не задумывалась. После того, как ее жизнь в одночасье сломалась, Катерина вообще предпочитала не задумываться, где причины и где следствия, это все казалось перепутанным в такой тугой клубок, что и концов-то не найти. Хотя догадывалась, что мир устроен как-то сложнее, чем говорили в школе, что есть неведомые ей, но от того не менее непреложные законы, которые всем и управляют. Божьи ли они, дьявольские ли, или Аллаховы, или законы Мироздания и Высшего духа – только их не вызубрить, вот и все… И то, что теперь она увидела саму себя в старом доме, было из той самой области, непонятное, неправдоподобное и пугающее.

Не двойник, ведь двойники просто очень похожи на оригинал, и не привидение, потому что привидений живых людей уж точно не существует. Она, она сама, только семнадцатилетняя, давно забытая и вытравленная из памяти. Длинноволосая, угловатая. Еще Катя, а не Катерина. Пока Катерина покрывалась холодной испариной и не могла и шелохнуться, девушка задумчиво глядела на закатное зарево, а потом спрыгнула с подоконника в сад. Оцепенение спало, Катерина подскочила к окну, но не разглядела в сумерках никого, и тогда, не помня себя, бросилась прочь. Она добежала до дома Дубко меньше чем за две минуты, как будто следом гнались все исчадия ада.

Теперь она постепенно успокаивалась и прислушивалась к себе. На что похоже сумасшествие, бред, галлюцинации? От чего они происходят? Где грань между «может быть» и «не может быть»? Поскольку физически Катерина чувствовала себя здоровой, она решила, что это последствия напряженного ожидания, которое по приезде вылилось в ничто. Игра воображения, не более.