Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
Но Виола обнаружила совершенно феноменальную реакцию, круто вывернув руль вправо, когда до гибели оставалось не более двух метров. А затем, когда до придорожной канавы было, наверное, сантиметров 30, так же круто вывернула влево. Она совершила этот сумасшедший зигзаг как опытнейший каскадер-автогонщик и, что самое удивительное, с абсолютно неизменившимся лицом. На ее лице продолжала сиять все та же победная улыбка, с которой она полминуты назад расстегивала брюки Александра Юрьевича. И затем она так же невозмутимо помчалась дальше по шоссе, прибавляя скорость.
Александр Юрьевич, не успевший даже толком испугаться, только сейчас начал понимать, что его ожидало. И только сейчас всеми фибрами своей задрожавшей души почувствовал, что его жизнь могла только что оборваться молниеносно. Крупные капли пота, выступившие на благородном челе Александра Юрьевича, выдавали его состояние, но испарившееся было мужество вновь постепенно вернулось, чтобы это состояние скрыть. Не хотелось как-то терять лицо перед нахальной девушкой Виолой, которой свершившийся дорожный инцидент только прибавил азарта в глазах и адреналина в крови. Поэтому Александр Юрьевич, аккуратно промокнув платком пот на лбу, тоже постарался улыбнуться и сказал:
– Да-а, лихо у вас получилось…
– У тебя, – вновь поправила Виола, явно не желая разрушать ту близость, которой она уже добилась. – Что? Испугался? – засмеялась она. – Не бойся, если я чего и не вижу, то чувствую, – и через минуту, как ни в чем не бывало: – Так останавливаемся?
Похоже было, что опасность, экстремальная ситуация – ее стихия, что все подобное только подстегивает остроту ее желаний, тем более что предполагаемый неординарный секс в лесу с известным телеведущим тоже был бы своего рода экстремальной ситуацией. Очень хотелось ей теперь овладеть Александром Юрьевичем. Еще больше хотелось. Наверное, идеальной обстановкой для соития с поэтом был бы для нее парный затяжной прыжок на одном парашюте. Чтобы они сумели слиться в совокуплении, еще не раскрывая парашюта. Вот это был бы стоящий оргазм! Классный! Но и только что происшедшее вполне годилось для приличного возбуждения. И Виола, нетерпеливо ерзая на сиденье, повторила:
– Ну что ты молчишь? Останавливаемся!
И она начала тормозить.
Но вернувшееся мужество уже прочно закрепилось в Александре Юрьевиче. К тому же оно вернулось не одно, а в сопровождении куратора, давнего знакомого Александра Юрьевича, его ангела-хранителя. Давно они не общались. Давно Саша не получал от него никаких намеков на коррекцию поведения. Видимо, жил до сих пор правильно, и его ангел с ним теперь уже не мучился. Но, видно, наступил момент, когда слабеющую, готовую сдаться без боя душу поэта следовало поддержать. Наверное, ангел с естественным неодобрением наблюдал с небес весь эпизод с участием подопечного и молоденькой ведьмы, и когда ему стало совсем противно, решил послать фургон. Для того чтобы этот немощный духом слабак, в которого было вложено столько сил, пришел наконец в себя. Сам уже не можешь сопротивляться? – На тебе фургон! Поэтому некстати встрепенувшийся Шурец быстренько увял в Александре Юрьевиче, и последний сумел правильно оценить капкан, в который чуть было не угодил. Чуть было не случившаяся катастрофа – это намек, знак. Не столько против самого блуда (хотя и он, ясное дело, не входил в нравственную концепцию ангела-хранителя), сколько против еще одного путешествия в преисподнюю с еще одним, противным ангелу существом в качестве штурмана. «Виола-Виолетта, – подумал Александр Юрьевич уже без всякого юмора, – надо же соображать! А не плыть по течению! Большой уже мальчик, надо же было в самом начале понимать, что и сочетание имен – тоже неспроста. Однако надо быть теперь предельно осторожным.
Надо же как-то ухитриться, чтоб довезла хотя бы до Кольцевой, и по пути найти в себе силы не уступить мощному сексуальному прессингу юной ведьмы, не оскорбляя ее при этом решительным отказом. Как?!»
Виола остановила машину, и вновь (в который раз!) ее рука потянулась туда же, где совершала развратные действия, попирающие честь и достоинство поэта до появления фургона перед их носом. Глаза ее блестели в темноте, как у кошки в апофеозе охоты на мышь – азартно, вожделенно и целеустремленно.
– Так на чем мы остановились? – хрипло и вместе с тем игриво прошептала она и расстегнула «молнию» на брюках Александра Юрьевича. Но он был уже вооружен вновь открывшимся знанием, поэтому его орган мирно лежал там, где ему положено, и вставать не собирался.
– Что, испугался все-таки, глупыш? – рокотала Виола, обращаясь скорее к органу, чем к его владельцу, и залезала поглубже, пытаясь рукой пробудить его к жизни.
Слово «глупыш» возмутило орган еще больше, а сказанное омерзительным хриплым шепотом, оно тем более превращало попытки Виолы в пародию на сцену из низкопробного порнофильма с одержимой нимфоманкой в главной роли. Поэтому он принципиально остался лежать, категорически отказываясь подниматься. Виолу, однако, это не смутило.
– Ничего, ничего, – шептала она, вступая уже в прямой диалог с непокорным органом и все чаще дыша, – сейчас мы тебя разбудим.
Она расстегнула верхние пуговицы на своей кофточке и положила руку Александра Юрьевича себе на грудь. Его рука, солидарная с органом, тоже осталась там лежать неподвижно в знак протеста.
– Главное, не спешить, – рассудительно сказала Виола себе и упрямому объекту своего вожделения – члену… Союза писателей. Затем она изящным движением откинула волосы назад и нагнулась к нежелавшему вставать собеседнику.
Вот тут Александр Юрьевич, понимая, что дальше сохранять инертность будет труднее, – остановил ее. Он мягко отвел ее голову назад и поцеловал, но не в губы, а рядом. Почти отечески.
– Не надо, – сказал он, – пожалуйста. Не здесь и не сейчас.
Ему самому стало на миг смешно от того, что он сейчас озвучил то же самое, что подумал за мгновение до несостоявшейся катастрофы; от того, что он уже бесчисленное количество раз видел и слышал то ли в кино, то ли еще где – вот это девичье «только не сейчас, только не здесь», произносимое со страстью, которую девушка сдерживала якобы из последних сил, одновременно раздеваясь. Будто это самое «только не здесь» хоть что-нибудь меняло по существу. И вот теперь он, как типичная экранная девушка, произнес невольно то же самое. Александр Юрьевич еле сдержался, чтобы не рассмеяться, что было бы для Виолы совсем обидно.
– Как так, не здесь? – все еще не желала она отступать, не веря в самую возможность отказа в такой момент. – А где же еще?
– Мы встретимся, – вдохновенно врал Александр Юрьевич. – Мы специально встретимся. Для этого. Я обещаю.
– А сейчас ты правда не хочешь? Совсем-совсем?
– Совсем. И не только не хочу, но и не смогу.
– Сможешь, я тебе докажу.
– Ну, пожалуйста, Виола. Не надо ничего доказывать. У меня ведь все от головы идет, от воображения.
– Не понимаю.
– Как тебе сказать. Этот встречный трейлер совсем выбил меня из колеи. Теперь уж у меня точно ничего не получится.
– Получится, – упрямо повторила она и снова попыталась нагнуться. И снова Александр Юрьевич мягко отстранил ее:
– Не надо, Виола, я-то точно знаю, что не получится.
– Почему? Почему ты знаешь?
– Да вот точно так же у меня было один раз. Давно, еще в молодости. Новый год встречали. В сумасшедшем доме. И одна девушка, медсестра, красивая девушка, хотела быть со мной. И я хотел. А потом вдруг увидел себя со стороны, и где мы находимся, и среди кого, – и мне тут же расхотелось. Так что все у меня из головы идет. Мне настрой нужен.
Тут Саше даже врать не пришлось. Вспомнившийся эпизод с Зиной оказался весьма кстати. Нужно было, очень нужно, чтобы она поняла и отказалась от своей навязчивой идеи. И она, кажется, начала понимать.
– А ты меня не надуешь? – спросила она, совсем как медсестра Зина тогда.
– Нет, что ты, конечно, нет! – с той же убедительностью в голосе, что и в ту ночь, ответил он. Только с тем отличием, что Зину он тогда не обманул, а сейчас Виоле врал, как блефующий игрок в покер. У него и в мыслях не было продолжать с ней знакомство.
– Хорошо, а как мы встретимся, когда? – уточнила Виола.
– На той неделе. Вот прямо на этой неделе, что начинается, ладно? Сейчас решим. – Он вытащил карманный ежедневник и стал прикидывать удобный день свидания, которого не будет. – Так, понедельник. Нет, в понедельник невозможно, надо смонтировать новую программу к четвергу. Значит, вторник и среда – тоже мимо. Вот! В четверг давай. Отличный день! Четверг.
– После дождичка? – подозрительно осведомилась Виола.
– Ну что ты! – засмеялся он, от всей души надеясь, что ее (как и у Виолетты) необычные способности не позволят ей догадаться о лжи. – Если тебя смущает четверг, давай в пятницу.
– Меня ничто не смущает, – гордо сказала Виола, – а телевидение ты мне покажешь? Останкино?
