Наринэ Абгарян - С неба упали три яблока. Люди, которые всегда со мной. Зулали (сборник)
– Это когда? – отшатнулся он.
– Десять лет назад.
Виктор Петрович посуровел лицом:
– За рулем?
Да.
– Видать, хорошо научил, раз до сих пор живая и за рулем.
Совсем не изменился.
Помню, при первом знакомстве он повел себя странно – вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку с валерьянкой, мощно отпил.
– Третья баба за день. Прут и прут. Садись!
Я, конечно, была озадачена таким приемом, но виду не подала.
– А на какой машине вы меня будете учить?
– Вооон та бордовая пятерка. – Виктор Петрович махнул рукой в сторону сильно побитого «жигуленка» с жеваными боками. Рядом с нашей пятеркой вальяжно развалились три достаточно новые и вполне импозантные на вид машины – семерка, девятка, и даже «форд».
– А почему наша такая старенькая? – расстроилась я.
– Постареешь тут с вами, – хмыкнул Виктор Петрович.
Он сел на пассажирское сиденье, глубоко вдохнул, а потом медленно, с чувством выдохнул.
– Сейчас я буду объяснять тебе, как заводить машину. На пальцах. Вот на этих, – пошевелил он перед моим носом растопыренной пятерней левой руки.
Удостоверившись в том, что полностью овладел моим вниманием, он сложил большой палец и мизинец, оставив торчащими указательный, средний и безымянный.
– Смотри сюда. Это педаль газа, ей мы газуем, – пошевелил он указательным пальцем. – Это педаль тормоза, ей мы тормозим, – тут он подергал безымянным. – А это педаль сцепления, – он пошевелил средним. – Знаешь, зачем она нам нужна? – Виктор Петрович сделал многозначительную паузу.
– Чтобы демпферы в поднятом положении держать? – пошутила я.
– Я тебе дам демпферы! – рассердился Виктор Петрович, но сразу же смягчился: – Пианистка?
– В некотором роде. В музыкальной школе училась.
– Я тоже учился в музыкальной школе. Правда, давно и недолго. Так вот, когда я буду шевелить пальцами, ты должна будешь все это делать: газовать, тормозить и жать педаль сцепления. Запомнила?
– Наверно, – пискнула я.
Виктор Петрович глянул на меня искоса, смягчился.
– Ладно, давай машину заводить.
Несмотря на его терпеливые объяснения, ни с пятой, ни с десятой попытки завести машину мне не удалось.
– Неужели так трудно запомнить? – взрывался после каждого моего фиаско Виктор Петрович. – Поднимаешь ручник, надавливаешь на педаль сцепления и поворачиваешь ключ! Поняла?
– Ага, – кивала я точь-в-точь как девочка из мультика «Фильм-фильм-фильм».
– Раз поняла – заводи.
То ли я ничего от страха не соображала, то ли педаль сцепления меня невзлюбила, но пятерка кашляла, чихала, чадила и наотрез отказывалась заводиться.
Когда она каким-то чудом наконец завелась, я готова была сплясать от радости на ее капоте канкан.
– Какое счастье! У меня получилось!
– Погоди радоваться, – охладил мой пыл Виктор Петрович, – теперь будем учиться ездить.
Ездить?! К такому повороту событий после знакомства с педалью сцепления я была не готова.
Первые три выезда в город совсем не помню. Судя по черным провалам в памяти, творила несусветное. Однажды, например, обнаружила себя заглохшей поперек трамвайных путей. С одной стороны надрывался один трамвай, с другой, извините за тавтологию, другой.
Рядом тихо закипал Виктор Петрович, бывший, между прочим, танкист.
– Заводи машину, – шипел он.
– Не заводится! – заскулила я после десятой попытки справиться с зажиганием.
– Значит, останемся тут. На веки вечные!
– Виктор Петрович, миленькыыыыыыый!
– Не смотри на меня такими глазами! Все равно не куплюсь. Заводи, говорят!
– Ыаааааа! – заголосила я.
– Слышь, мужик! – свесилась из окна водитель трамвая – могучая женщина в бандане и оранжевом жилете.—
Ты чего над девушкой издеваешься? Ну-ка убери машину с путей!
– Да щаз! – вызверился Виктор Петрович. – Кругом бабы, спасу от вас нет!
– Вот и убирай машину, раз спасу нет. Ишь, раздухарился!
Виктор Петрович побухтел, но высадил меня и машину все же завел. Пока он отъезжал в сторону, водитель трамвая улыбалась и делала мне успокаивающие пассы руками. От умиления я обильно прослезилась. Женская солидарность – страшная сила!
Нужно признаться, что в первые дни я доводила Виктора Петровича буквально до белого каления. Поэтому в особенно критические минуты он переходил на иностранный русский:
– Я тебе говорю тормози или я тебе говорю газуй? Я тебе говорю что? – надрывался он.
– Говорите что? – пугалась я.
– Ну и ехай, раз говорят тебе что! И смотри у меня, еще раз переключишься с первой скорости на четвертую – урою!
Однажды, всего лишь однажды, на улице Виктора Петровича случился праздник – в нашу группу бешеных амазонок (одна медсестра, два филолога, инструктор по плаванию, преподаватель географии, химик, студентка и авиадиспетчер) затесался молодой человек Аркадий. Аркадий ездил уверенно, даже залихватски, тормозил с визгом. Виктор Петрович отдыхал с ним душой, провожая, едва сдерживал слезы. Я же нашего инструктора очень даже понимала и жалела, но ничем помочь не могла. Доводила до исступления идиотскими вопросами, упорно путала рычаги. На каждом повороте, например, шерудела дворниками – якобы поворотник включала. Виктор Петрович терпел-терпел, а потом взрывался. В минуты гнева в нем просыпался бывший танкист, требовал от меня невозможных вещей – например, тормозить задней ногой. Я старательно искала в себе задние ноги. Не найдя, искренне расстраивалась.
Но успехи у меня, несомненно, были. К шестому занятию, например, я научилась крадучись ехать по правому ряду за рейсовым автобусом, терпеливо останавливаясь на остановках. Умела также пунктиром разогнаться и затормозить за пять метров до светофора – боялась проскочить на красный. Но особенно прекрасно мне удавалось замереть на подъеме. А чтобы опять тронуться в путь, оборачивалась к машинам и показывала рукой, чтобы подали назад. Иначе, мол, за себя не отвечаю.
Виктор Петрович в какой-то момент смирился с моим стилем езды и даже пытался между состояниями аффекта, в которые я его постоянно вводила, рассказывать истории из своей жизни. Про какую-то Варюшку рассказывал, мол, красавица была неимоверная, глаза раскосые, сама стройная, тонконогая. Боясь спугнуть его лирический настрой, я мчалась в неведомые дали за рейсовым автобусом номер 275. «Только бы не заезжал в депо», – молила Бога.
– Ласковая, ручная, – вздыхал Виктор Петрович.
«Ручная, – передразнила я про себя. – Ишь, сатрап какой!»
– А расстались-то чего, раз такая ручная была?
– Как это расстались? С кем?
– Нус Варюшкой вашей. Почему не поженились?
Виктор Петрович чуть не поперхнулся сигаретой. Долго кашлял и крутил пальцем у виска. В общем, оказалась Варюшка лошадью, с которой ему в детстве пришлось расставаться по причине переезда из деревни в город.
– Вот ведь горе горькое! – ругался Виктор Петрович. – Ни ездить, ни слушать не умеешь. Кто тебя такую замуж возьмет?
– Так ведь уже! – встопорщилась я.
– Бедный твой муж!
Расстались мы ласково. Виктор Петрович пожал мне руку, пожелал удачи.
– Это. Не поминай лихом.
– Хорошо.
– Мужа береги!
– Обязательно!
Оставшись без родного инструктора, я какое-то время ездила с коллегой Леной. Лена упиралась быть моим штурманом, мотивировала отказ наличием сына, мамы и тети-шизофренички.
– Кто о них позаботится, если не я? – била себя в обширную грудь Лена.
– Ну как хочешь, сама справлюсь, – вздохнула я.
В конце рабочего дня я застала ее возле машины.
– Поехали, что ли?
– А как же тетя-шизофреничка?
– Поехали, говорю. – Лена закинула сумку за заднее сиденье, села на переднее, пристегнулась. Поискала еще какие-нибудь ремни, чтобы дополнительно пристегнуться, не найдя, вцепилась в дверцу.
Штурманила она две недели. Все это время мы проездили в машине с запотевшими стеклами – не могли кнопку кондиционера найти. Рисовали ладошкой узоры на лобовом стекле.
– Торгази! – кричала Лена, обнаружив в опасной близости габаритные огни другой машины.
– Так тормозить или газовать? – огрызалась я.
– С тобой заикой станешь!
Однажды мы с Леной видели женщину. Всю из себя ухоженную, в дорогих туфлях, узкой юбке и декольте. Она плакала посреди проезжей части, облокотившись о капот своей машины. Мы подумали, что человека постигло страшное горе, и она выскочила, душевно расхристанная, на перекресток. Объехали ее, припарковались и вышли утешать.
Оказалось, что женщина только позавчера села за руль. А кругом ездит такое количество черствых мужиков! Так и норовят матом рассказать маршрут, по которому ей надо на своей машине проследовать.
– Девочки, а вы, когда перестраиваетесь, куда смотрите? – сквозь слезы поинтересовалась она.
Я села в машину, стала показывать, куда смотреть, когда перестраиваешься. Лена наглядно прыгала то справа, то слева. Изображала проезжающие машины. Проезжающие взаправдашние машины крутили пальцем у виска и посылали нас матом в разные места. Нам было начхать. Мы творили благое – спасали человека от нервного срыва.
