Анатолий Андреев - Девять

Было очевидно: я потерял над собой контроль. Сил сопротивляться «абсолютной нравственности» не было, и я старался быть распятым своими же руками достойно. Старался не поддаваться греху отчаяния.

Вдруг отворилась дверь – и вошёл свежий Веня, самый нежеланный свидетель дурацких мук моих (но он-то наверняка предвкушал зрелище, и просто не мог его пропустить). Вошёл, взглянул на меня и сказал: «Понятно».

Это прозвучало примерно так: он (я, то бишь) такой же, как все; он ничем не лучше других; он такой же слабак, который мне в подмётки не годится. Лузер.

Стыд и раскаяние вновь показали мне свои длинные языки.

Но Веня на сей раз был великодушным палачом. Он достал пилюлю (где-то в поясе у него была вшита таблетница), разломил её надвое и подал мне.

– Что это?

– Цианид.

Впрочем, мне было всё равно. Вопрос я задал так, из вежливости, а также из чувства приличия: хотелось предстать перед хозяином не окончательной свиньёй.

Таблетку я проглотил (не помню, как).

Минут через десять («через девять, секунда в секунду», – заявил Веня) я переродился. Живая вода – просто парное молоко по сравнению с этим колдовским зельем.

Первое, что вернулось ко мне вместе с крепостью мышц, – чувство уверенности и отдельно чувство уважения к себе. Сразу два, нет, три чувства. Я отчётливо вспомнил всё, что было накануне, и обрёл почву под ногами: мне нечего было стесняться самого себя. Кажется, я относительно чистым выбрался из Содома и Гоморры (вопрос «а стоило ли появляться в этом вертепе?» был решён заблаговременно: стоило; так было надо). Я поблагодарил Веню (он лукаво улыбался), позвонил Алисе и стал раскланиваться с хозяином.

– Рекомендую уложить в постель Алису прямо сейчас.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я уже был в состоянии оберегать свою личную жизнь от любого нескромного вмешательства.

В этот момент в предбанник вошла Венера в чёрном купальнике (ёе сходство с Алисой заставило меня вздрогнуть и покраснеть), за ней – очень здоровая, белотелая девушка, идеальная натурщица для купальщицы, с выбритым лобком и молочными железами таких размеров, что их разводы напоминали мордашку упитанного младенца.

Веня сбросил с себя халат и указал на разногабаритных и разномастных спутниц – на то, что было тайным смыслом его слов. Впечатляло. Женщины смеялись.

– Присоединяйся, – сказал Фантомас.

– Оставайся, – по-свойски сказала Венера, не глядя на меня, но и не сбрасывая пока лоскутков купальника (кусочки обгоревшей ткани на смуглом теле). Она была в облике жгучей брюнетки, ногти её были выкрашены в чёрный цвет.

Во рту у меня пересохло. Венера не просто была похожа на Алису – она была страшно на неё похожа, была её двойником, и глаза прятала точно так же, как это делала бы Алиса. Здоровая девушка (работающая под псевдонимом Прасковья, как потом выяснилось) навалилась на меня и вдавила в кошму под визг, хохот и аплодисменты честной компании. Когда я выбрался из-под неё, хохот усилился: моё мужское достоинство – ракетоносец, рвущийся в небеса – предстало их взорам во всей красе. Женщины аплодировали с особым чувством. Фантомас выжидающе улыбался.

Когда я выходил из предбанника, напоминавшего уютный банкетный зал и альков одновременно, Венера стояла уже обнажённой перед Прасковьей, к которой сзади козлом подбирался Барон. Моей особой, судя по всему, никто особо не интересовался. Их сознание уже было изменено.

Я устремился к Алисе. Мне так важно было обнаружить её в другом месте, убедиться, что она – это не Венера. (Это смешно, я знаю; но иногда ничего с собой не поделаешь, пока не убедишься в очевидном, не требующем никаких доказательств.)

Мы провели с ней в постели весь день. Нам было хорошо, просто замечательно, но мне никогда больше не хотелось повторять этот трюк с таблеткой. Было в нём что-то неестественное и стыдное – словно к нам с Алисой присоединялся некто третий, благодаря которому мои сексуальные способности усиливались в невероятной степени. Я уже был не равен себе: в чём-то лучше, а в чём-то и хуже. Под воздействием этих микстур натура во мне стала перевешивать культуру. Кстати, не могу сказать, что Алиса была в полном и окончательном восторге; нам бывало и лучше, ох, как бывало; её, скорее, несколько раздражала моя «не моя» сила. Стоит ли быть сильнее, чем ты есть на самом деле? У чужой, взятой напрокат силы нет неистощимого резерва – твоей слабости, которая позволяет оживить культурный потенциал, то, что женщины ценят в мужчинах больше всего. Пьют таблетки лишь те, кто испытывает проблемы с разумом – кто не делает его центром своей вселенной. Стимуляторы для мыслящего человека унизительны.

Вынужден вернуться к началу начал: во всём соблюдай меру.

Долгое время я таких таблеток не пробовал – впрочем, Веня и не предлагал. В тот раз он просто приоткрыл занавес, чтобы я мог оценить масштаб его могущества.

Он, как всегда, запугивал. Подавлял. Побеждал.

Он на самом деле был Великий Диктатор.

Вене-Дикт.

Итак, я проглотил таблетку…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

2

«Когда Филя пришёл в себя (о нём, увы, нельзя было сказать «открыл глаза», ибо вместо глазных яблок и зрачков у него были пустые глазницы, прикрытые дрожащими веками), то первым делом попросил ручку (жестами) и, получив короткий толстый тёмно-синий карандаш, написал в приобретённой по такому случаю школьной тетрадке большими печатными буквами, вкривь и вкось: «УБЕЙТЕ МЕНЯ, БЛЯ БУДУ. ПОЖАЛУСТА. МАЛЮ».

Вместо этого его взбодрили, оживили и заставили говорить (под воздействием препаратов, сам Филя по доброй воле наотрез отказывался сообщать что-либо заботливому палачу Барону).

По поводу «говорить»…

Во рту у Фили шевелился только обрубок языка; по воле всемогущего Барона для важного свидетеля раздобыли специально для подобных случаев разработанную компьютерную установку, которая считывала гортанные мышечные импульсы и воспроизводила звуки русской речи – «разговаривала» подобием человеческого голоса, чем-то напоминавшим монотонную электронно-механическую воркотню пришельца (зелёного или фиолетового, как водится).

– Кто выколол тебе глаза? – был первый вопрос Босса.

Веки у Фили задёргались, тело напряглось, покрылось испариной и изрекло с модуляциями чревовещателя:

– Ведьма. Ведьма.

– Спокойно, Филя, расслабься – сказал Барон. – Как она выглядела?

Утробный голос бесстрастно сообщил:

– Красивая баба.

– Одета в чёрное, космы, клыки?

Филя отрицательно покачал головой:

– Сиськи и нежные пухлые руки.

– Этими руками тебе и выкололи глаза?

– Нет.

Филя вновь несогласно дернул головой.

– Чем же?

– Ничем.

– Поясни.

– Они просто взорвались. Лопнули, как воздушные шарики.

– Больно было? – сочувственно спросил Барон.

– Не знаю, – глупо сообщил чревовещатель.

– Так. О чём вы говорили?

Тело вновь напряглось и заскрипело.

– Давай, Филя, давай. А то я тебе яйца отрежу.

– Их уже нет, – чёрный юмор неплохо сочетался с нечеловеческим спокойствием звуков.

– Когда это произошло, Филя?

– Секунду назад.

Встревоженный Барон распорядился. Филю тут же осмотрели (догадка больного полностью подтвердилась: он был лишён самого ценного по самое некуда, однако обошлось без вульгарного кровотечения – чудеса!) и обнесли его просторную комфортабельную кровать щитами, лучше сказать, специальным защитным экраном, ограждающим от излучений всякого рода, – получилась комната в комнате, квадрат в квадрате. Всё строго по космическим технологиям. Там-то, возле прямоугольной кровати, и продолжалась волнующая беседа.

– Филя, меня очень интересует вот этот бесконтактный способ общения, гм. Что говорила тебе ведьма? Я пришью тебе язык, восстановлю всё, Филя. Накуплю тебе лучших тёлок на пять лет. Хорошо, продлю телок на десять. Только дай мне информацию. Такие свидетели, как ты, на вес золота.

– Я хочу Ведьму, – сказало то, что говорило вместо Фили.

– Которая отхватила тебе всё твоё хозяйство с языком впридачу?

– Да, – был звук.

– Филя, блядь, ты в своём уме?

– Да.

В этом месте Филя впервые улыбнулся – пустым чёрным ртом и оскаленными зубами.

– Как она выглядела, твоя Ведьма? Голая?

– Нет. В вечернем платье. Светлые волосы, голубые глаза. Декольте. Пахнет духами.

– Какими?

Филя пожал плечами и опять улыбнулся во весь рот.

– Филя, скажи мне… Чего ты хочешь?

– Как говорил Вася, когда ещё был жив, прошу смерти.

– Погоди, Филя. Мы же давно знаем друг друга. Всякое бывало. У нас есть шанс изменить историю. Давай, поможем друг другу. Я же чувствую: ты что-то знаешь.

– Они везде, – прочревовещал Филипп и перестал жить.

Толпой сбежались врачи (по знаку босса, разумеется, то бишь Босса). Бледная Фатима была под рукой.

– Что? Ну, что? – время от времени вскрикивал Барон, держась в стороне от остывающего тела.