Юрий Чудинов - Порядок вещей
34. Лабиринт
Виталий вновь бежал переулками. На нем была чужая одежда. А вокруг все так же проваливались под землю люди, разрушались здания. То и дело приходилось переступать через ручейки крови, огибать трупы, видеть похожих на тени праздно шатающихся безумцев.
Виталий не чувствовал усталости, бежал ровно, механически поглядывая на облака.
Неожиданно он оказался на краю города. Дальше была Стена. За Стеной, насколько хватало глаз, виднелись исполинских размеров деревья.
У Стены Виталий заметил кучку разношерстно одетых людей. Это были первые на его памяти люди, которые никуда не спешили. Они просто стояли у стены.
Приблизившись, Виталий увидел, что они стоят перед двустворчатой калиткой, заслоняющей единственное отверстие в этой бесконечно долгой Стене. Калитка была выкована из толстых, железных прутьев. Запором служил амбарный замок, стягивавший приржавевшую к прутьям цепь.
– Ну? И что же вы ждете? – удивился Виталий.
– А вон, – ответил старец с лицом аскета.
Тут только Виталий заметил, что между створками калитки и людьми стоят две девушки.
– Ну? И что?
– Они здесь стоят уже тысячу лет, – сказал человек и засмеялся, демонстрируя отсутствие передних зубов.
Девушки выглядели абсолютно одинаково, как близнецы. Но одна из них дышала. Вторая была неподвижна, как статуя.
Сместившись вправо, Виталий оказался на расстоянии вытянутой руки от той, которая дышала. Дыхание девушки было идеально ровным. Сначала чуточку приоткрывался рот, затем оживала шея, потом от живота к груди следовал плавный подъем. В общем, исключительно точно, раз за разом повторялось одно и то же.
«Неужели кукла? – думал я. – Неужели внутри механизм, как в клавесинистке мастера Дро или во флейтисте Вокансона?»
Нечто тонкое, гибкое, сделанное из мельчайших, синих колец, полностью покрывало тело, как кольчуга.
Внезапно я обнаружил, что Виталий стоит один. Люди исчезли, как будто их ветром сдуло. В этот миг он коснулся рукой плеча девушки, и «картинка» на мониторе растаяла. На экране клубился серый дым.
Какое-то время ничего нельзя было разобрать. Затем дым рассеялся, и я увидел, что Виталий бежит по другую сторону от стены. Он был там вместе с девушкой. Они удалялись от стены. Держась за руки, бежали по листьям, устилавшим землю у них под ногами.
35. Утро
Смирнов Петр Николаевич сказал, что полетов не будет, но просил пока не покидать общежитие. Я стал уже собираться в кино, когда Николаич подкатил на крытом грузовике и велел нам срочно паковать вещи:
– У вас две минуты!
– У нас лежит чей-то спальник, – сказал Паша Смирнов. – У Сереги под кроватью.
Это был спальник Орлова. Я узнал его по двум вкладышам, торчавшим из перетянутого веревкой чехла.
– Передайте, что я забрал. Пусть возьмет мой.
Паша согласно кивнул.
Вошел Крикунов, увидел спальник и сказал:
– Бери, а там разберемся.
– Конечно. О чем речь?
Появился Юрка Преснецов:
– Нашел?
– Да, это спальник Орлова. Придется взять его.
– Угу…
– Продукты и приборы уже в машине, – сказал Крикунов. – Пошли.
Я кинул спальник в кузов грузовика и влез под тент сам. Машина тронулась. Юрка, Ленька, Боря Шарапов и Паша Смирнов стояли, обмениваясь короткими репликами. Я сидел без очков и не видел, куда были направлены их взгляды.
Через двадцать минут мы были у вертолета. Среди поджидавших нас людей я узнал Леху Воронцова, который только что прибыл из тайги.
– Сколько был в Вартовске? – спросил Воронцов.
– Один день.
– Почему так мало?
Я развел руками.
– Идем в «Лайнер», – предложил Крикунов.
– Идем.
– Вы куда? – спросил пилот. – Надолго?
– В «Лайнер» – пообедаем.
– Хорошо. Потом возвращайтесь сюда.
Большинство названий в меню были зачеркнуты черным фломастером. Не зачеркнутыми оставались только два блюда: холодец и рыбные котлеты. Я взял котлеты, Крикунов – холодец. Заморив червячка, вернулись к вертушке.
Подошел механик. Появились пилоты, громко обсуждая неполадку в двигателе. Подкатил легковой автомобиль, и пожилая гражданка с избытком косметики на лице принялась уговаривать летчиков сделать дополнительную посадку в поселке Радужном. Пилоты молча слушали ее минуты три, затем один из них спросил:
– Мы можем уменьшить число точек?
– Нет, – сказал Крикунов.
– Это же случается раз в жизни! – воскликнула девушка в белом платье, которую можно было принять за невесту. – У нас же свадьба!
– А у нас работа.
– Мы бы вас напоили, и водкой, и шампанским, сколько войдет.
– Мы не пьем.
Лицо Вовки, мясистое, с массивным подбородком, маленьким носом и маленькими, серыми глазками, выражало имперскую непреклонность.
– Это же рядом! – возмутилась женщина.
– Это в другой стороне.
Пилот добавил, что на такой крюк у нас все равно не хватит горючего. Посоветовал обратиться к другому экипажу. Второй вертолет готовился к вылету на соседней площадке. Поднимая фонтаны снега, легковушка помчалась к соседям. Мы заняли места в салоне, и через час приземлились в Агане, где нас поджидали нанятые недавно Ануфриевым рабочие: Рудольф, Николай, Владимир и Лева.
Рудольф (Андреич). Лицо: слегка европеизированная африканская маска. Кожа смуглая, как будто он хорошо загорал на юге. Начинает лысеть. Волосы черные, без седины, хотя ему уже за пятьдесят. Глаза темно-карие. Говорит басом, как будто трактор рокочет. Смачно матерится. Носит очки, когда пытается читать, то есть крайне редко.
Коля Белоглазов. Из Армавира. Приехал на заработки и застрял. Глаза расположены несимметрично. Волосы длинные, светлые, с желтизной, редкие и грязные, висят сосульками. Лицо вытянутое, симпатичным не назовешь, но и не отталкивающее. Худощавый. Низкого роста. Кожа бледная, как бумага.
Вовка. Низкорослый. Плотно сложен. С грубыми чертами лица. Волосы русые, редкие. Глаза серые. Кожа светлая. Грудь, спина, руки и ноги, даже колени в тюремных татуировках.
Лева. Сложен плотно. Среднего роста. Кожа смуглая, желтоватая. Волосы черные, жесткие, густые. Немного косит глазами. Носит очки в черной, пластмассовой оправе. Зрение хуже, чем у меня. Лицом смахивает на корейца.
Когда мы вошли в избу, парни сели на свои постели. У всех с похмелья слезились глаза.
На столе стояли пустые бутылки. В одной из них было вино. Крикунов вылил вино в помойное ведро:
– Все, мужики, кончаем праздновать. Начинаем работать.
36. Звездочеты
– Как говорят американцы? – У Гая появился странный акцент. – Я был в Европе! Я посетил Грецию! Ах, Парфенон, ах, Парфенон! Что вы мне рассказываете? Да у нас, в штате Теннеси, есть Парфенон гораздо новей и лучше!
– Ваши расчеты не оправдались? – догадался Никон.
– Наоборот.
– Что не так?
– Именно это: все так.
– Не понимаю.
– Чересчур правдоподобно, – сказал Винсент.
– Не скромничай. Модель в деталях совпала с реальностью, фрагмент которой мы взяли за образец.
Гай достал из кармана три игровых кубика: черный, серый и синий. Вместо крапинок на черном кубике были изумрудные листья, на сером – лазурные капли, на синем – алмазные снежинки. Он бросил кости на тонкую золотую пластинку размером шестьдесят на сорок сантиметров, лежавшую на столе. Выпало 1 + 1 + 2.
– Четыре.
Он повторил бросок. Опять выпало 1 + 1 + 2.
Третий бросок дал тот же результат: один лист, одна капля и две снежинки. Винсент нервно рассмеялся:
– Тебе эти числа ни о чем не говорят?
– Если бы костей было больше, и выпала бы «тройка» и «пятерка», я бы сказал, что речь идет о последовательности Фибоначчи, или о «золотом сечении», или о Божественной пропорции, или о числе «фи», величина которого выражается как 1, 618…
– Костей не бывает больше, – сказал Гай.
– Но ты попал в яблочко, – похвалил Винсент. – Сергей попал теперь в мир идеальных соотношений и пропорций.
– Если Лабиринт – это Ад, то он теперь в Раю, не так ли?
– Рай – не самое подходящее слово, – возразил Винсент.
– Совсем неподходящее, – сказал Гай.
– Идеальный Мир – вот точное слово.
– Иначе не назовешь.
– Не понимаю.
– Помнишь, мы говорили о клонах? Я буду говорить на понятном вам языке, и у вас не останется ни малейшего обо мне представления. Я буду делать то, что может сделать каждый из вас, и вам ничего абсолютно это не даст. Я буду необходим, чтоб от меня не было никакой пользы. Буду вполне различим, чтоб меня не увидели. Одобрю ваш выбор. Повторю слова, полные высокого смысла. Буду коротать досуг, пить воду, есть хлеб. У меня тоже есть нос. Я любуюсь луной. Доверяю книгам, газетам, дикторам радио и телевидения. Меняю белье на белье, деньги на деньги, любовь на любовь. И не плюю против ветра.
– Это клон?
– Да. В самых общих чертах. Но есть люди, всю жизнь стремящиеся к совершенству.
– Они-то и попадают в Идеальный Мир.
– Я угодил в криволинейную систему координат, где луна была похожа на игральную кость, и полнолуние означало «шесть», а новолуние – «единицу». И я увидел, что люди уродливы: хотя и с глазами, но напоминают ежей. А у некоторых – крысиные головы и толстые, раздвоенные хвосты. Им казалось, что они неплохо смотрятся, но они смотрели в зеркала, а я смотрел на них. А главное, я находился в другой системе координат, и, что бы там они не говорили, люди, в своей системе, я слышал совсем другое. Они говорили: «Истина!», а я слышал: «Ложь!» Они восклицали: «Любовь!», а я различал слово «ненависть». Они размахивали руками: «Свобода!», а я понимал, что они прославляют рабство. Слава, власть и богатство – для них это было целью, а для меня – препятствиями на пути к ее достижению. Да и само понятие цели выглядело отсюда иначе. Причем я перечисляю из соображений простейшие вещи, лежащие у поверхности, и углубляться не собираюсь. Что мне могут сказать они – находящиеся в другой системе? Что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда? Больше ничего! А это я уже слышал.
