Владислав Вишневский - Камчатская рапсодия
– Ну да, щас! Чтоб до пенсии потом надо мной смеялись?! Нет-нет, пусть уж эти, посторонние, для объективности. А они уже знают, зачем мы, вы, их?..
Фигуры вышли на свет перед авансценой, точно превратились в женщин. Одна из которых та «бабка», которая законы знает и рвалась в армию. Другая «женщина», которая санитарка для родов и вообще…
– Ой, как у вас здесь хорошо, товарищи мужчины, уютно… – пропела «санитарка». – А что мы смотреть будем?.. нам сказали… Кино?
– Или спектакль? – расширила границы неопределённой бесконечности бабка. – Представление, наверное, да?
– Ага, – не удержался, съехидничал капитан. – Цирк здесь сейчас будет!
У экспертов брови «вкусно» полезли вверх, но Заходько опередил благостную реакцию, погасил.
– Нет, нет. Это шутка. Не цирк. Присаживайтесь, пожалуйста.
Капитан нервничает всё больше. Дёргает прапорщика за рукав.
– Короче, Заходько. Ближе к делу.
Эксперты, громко хлопая сиденьями кресел в пустом зале, на первом ряду, усаживаются, умащиваются, закидывают ногу на ногу, изобразив строгие, и вместе с тем поощрительные выражения лиц, уставились на товарища Заходько. Они помнили, тогда он был главным, значит, и здесь тоже. Ну, говорили их лица, смелее, товарищи, вперёд.
– Да-да, если короче… – переминаясь с ноги на ногу, не зная куда деть лишние сейчас руки, начала прапорщик. – Мы вас пригласили для… эээ… так сказать, как специалистов в области музыкального творчества… и вообще…
Чтоб вы сказали, у кого исполнение будет правильным. Лучше будет. Вот.
– Как дуэль это, понимаете? – злорадно, с нажимом, глядя на прапорщика, гипнотизируя, как бы, подчеркнул капитан особую значимость мероприятия.
– О! – с долей растерянности, в унисон воскликнули эксперты, и лица у них стали ещё строже, словно замёрзли.
– Как глас народа. – Поправил прапорщик.
Это женщинам было ближе. Они оживились.
– Мы как жюри, значит, будем, да? Как комиссия? Это можно. А кто исполнители?
– Я и товарищ капитан. – Единым списком представил всех конкурсантов Заходько.
– Как интересно! – донеслось восторженное из зала. – А почему так мало? И народу нет… Зрителей, солдат… Или служба?
– Да, служба! – съязвил капитан. Он никак не мог съехать с ехидных рельсов, настроиться на честный поединок. – Конкурс потому что закрытый. – Пояснил он. – Для узкого круга лиц.
И это жюри было понятно, более того, заметно кажется приятно, потому что поднимало статус.
– Ну так давайте, – немедленно потребовала «бабка». – Начинайте.
Только дверь прикрыть где-то надо, сквозит… Радикулит у меня.
– Малыгин, итит-т-твою мать! – легко догадавшись, грубо вскричал капитан, приподнимаясь на носки, и вытягивая шею. – Сейчас же закрой двери там, тебе сказали… И немедленно в роту! Сейчас приду – тебя не будет – всё! На полную катушку… Последним пойдёшь на дембель…
– Есть, в роту, – донеслось невидимое, но согласное от дверей, и тут же вопросительное. – А можно мне посмотреть ваш поед… борьбу в смысле. В роте же тоска, делать нечего… – И высоко просительно заметил. – А в жюри, кстати, должно быть нечётное количество судей, товарищ капитан… Я слыхал. Да. Точно-точно. Зуб даю!
– Я вот влеплю тебе здесь, прямо сейчас, пять нарядов, а потом ещё, как знатоку…
– Всё-всё, не надо! Я уже ушёл, товарищ капитан. Испарился. – Взволнованно-покорное послышалось от дверей, и она, подтверждая, громко собою хлопнула.
Прапорщик тем временем нащупал у себя в карманах коробок спичек, достал его, спрятав в пригоршне поколдовал там немного, протянул капитану два торчащих спичечных хвостика. Капитан решительно выдернул один…
– Ёп-тырсь! – в сердцах воскликнул он. – Тебе повезло. Я первый.
– Могу и я… – предложил прапорщик, показывая свою спичку.
– Не надо мне твоих уступок. Всё будет по-честному. – И потянулся за инструментом.
– Объявлять? – спросил Заходько.
– С чего это? Не на концерте. – Возразил капитан.
Но от жюри донеслось:
– Кстати, а что исполнять будете? Мы не знаем. Надо же объявить.
– Ага, скажем, – всё ещё злясь, от этого ёрничая, шутовски поклонился капитан. – Алябьев. «Соловей». Слыхали?
– Ух, ты! Сильно! – дружно воскликнуло жюри. – Классическая вещь! – и вразнобой, уже видимо друг-другу. – Я не ожидала… И я, ага!.. Давайте…
Мы готовы… Знакомая песня… Мы слушаем.
Капитан взял инструмент… Судорожно вздохнул. Наморщил лоб, облизал губы, вхолостую, туда-сюда, двинул кулисой, приблизил инструмент к губам…
– Сейчас настроюсь… – непонятно кому, ошалело вращая глазами, произнёс он…
Из жюри тут же послышалось:
– Не волнуйся… Смелее давай, – приободрила «бабка». – Здесь все свои.
– Да, играй своего жаворонка, исполняй. – Дополнила другая.
Капитан подчёркнуто расстроено опустил инструмент, повернулся к Заходько…
– Я так не могу! – пожаловался конкуренту. – Меня сбивают.
– Всё-всё, мы молчим… Как рыбы. – Дружно пообещали эксперты.
Капитан, осуждающе сверкнув глазами, вновь прикладывается к мундштуку. Инструмент неожиданно издаёт громкий каркающий звук.
Потом словно где вентиль с воздухом приоткрылся, потом шипение прекратилось, наконец, через паузу прозвучали несколько почти мелодичных звуков, отдалённо напоминающих какую-то знакомую мелодию… на этом всё оборвалось.
– Нет-нет, сейчас… Это не считается… Ещё раз… – не отрываясь от мундштука, взволнованно и торопливо бубнит «музыкант», или конкурсант, как тут правильнее. – Сбился я… Губы почему-то не держат. Волнуюсь. – И в сторону, почти обречённо. – Вот, гадство, попался! Ч-чёрт меня дёрнул!
Но бабка из жюри его поддерживает:
– Ничего-ничего, ты не волнуйся. Сначала давай.
А санитарка, более того, уже вокалом своим готова сопроводить:
– Давай вместе, – с жаром произносит она, и громко поёт. – «Со-ло-вей мо-ой…», ну, давай. – Требует. – Догоняй. Вместе: «Со…». – Голос у бабульки прямо скажем не очень, почти такой же, как и у каркающего в руках капитана тромбона сейчас. Но им простительно, они ведь жюри, глас народа, им можно. А вот исполнителю, увы!
– Какой соловей! – почти теряя контроль, вопит капитан. – Я «Ой, мороз-мороз» играю. Не слышно что ли?
– А-а-а! То-то я слышу… – дружно изумляется жюри. – А первым номером вроде же объявляли про соловья.
Но капитан уже закусил удила. Полез в бутылку. Нагло сообщает комиссии, врёт, можно сказать:
– Это продолжение про соловья. Вторая серия про мороз. Симфония такая. – Поворачивается к прапорщику. – Они как нарочно меня с музыки сбивают, специально. Я не могу собраться. Попробуй ты. Я настроюсь.
Бабка из жюри:
– Хорошо-хорошо, мы же не спорим. Про мороз, так про мороз. У тебя уже есть пять баллов за артистизм… Играй дальше.
– Нет, подруга, – оспаривает «санитарка», в голосе оппозиционерки экспрессия. – Сначала оценки выставляют за технику: «Найн поинт файв», «найн поинт сикс», «найн поинт…», я же знаю. А потом уж за красоту…
– Ты что, милая, мы ж не на фигурном катании, мы ж на мужском просмотре присутствуем, пусть и музыкальном. Это большая разница… когда перед тобой… такие мужчины… Военные при чём… или при том…
Офицеры. Тут тоньше подходить надо… Сначала выставлять оценки за обаяние и артистизм, как в жизни, по-одёжке, как бы, а уж потом вглубь, в это… за его тактико-технические данные, так сказать. Угадала смысл? Вот!
Я, например, с учётом волнения, за обаяние товарищу капитану ставлю твёрдые пять баллов. При том, что у него есть ещё два зачётных подхода…
Как в штанге. Ой, как уж я штангу люблю по телевизору смотреть, просто ужас! Там такие буйволы, мужчины, в смысле, перекормленные ходят…
Сами вот такие, а посмотреть не на что…
Оба конкурсанта тупо слушают дебаты в жюри. Капитан не выдерживает, перебивает:
– При чём тут какая-то штанга, товарищи женщины?! Причём тут перекормленные?! Не сбивайте вы человека. Здесь совсем другое дело. Вы музыку слушайте, а не тактико-технические данные! – машет рукой прапорщику. – Давай, ты, попробуй.
– Ага, я сейчас, – сильно волнуясь, сообщает Заходько. – руки почему-то вспотели… Я сейчас. – По-очерёдно трёт ладони о штаны… – Сейчас…
Торопливо прикладывается к мундштуку, и вполне чётко исполняет вдруг почти четыре такта мелодии, но неожиданно фальшивит, сбивается…
Краснеет…
– О, – обрадовано, с воодушевлением восклицает бабка. – А это уже не соловей был, а про Украину, про хохляндию песня была. Я узнала.
– Кулиса клинит, – оправдываясь, информирует Заходько. – Сухая, кажется. – Немедленно «ремонтирует» инструмент.
Вторая женщина, не слушая прапорщика, восклицает:
– Ну давай, давай, чего ты не вовремя остановился! Так хорошо было, – поёт высоким фальцетом – «Чому я ни соки-л, чому нэ лэта-аю»… Классно было. Восемь баллов. – Сообщает свой категорический вердикт.
