Олег Рой - Одно чудесное пари
Чуня рванула на себя фанеру, прикрывавшую разбитое окно, сиганула со второго этажа в сугроб и со всех ног помчалась прочь по улице. И остановилась только тогда, когда почувствовала, что вот-вот задохнется. Поразмыслив, она решила несколько дней не возвращаться в тот дом, перекантоваться пока в каком-нибудь другом месте. Побродила по городу, потыркалась туда-сюда, ухитрилась забраться на какую-то стройку (это и была стройка «Неваляшки», но она тогда об этом не знала) и обнаружила там подходящее местечко для сна – под вагончиком, где располагались душевые, прачечная и сушильня. Там, у горячих труб, было относительно тепло и сухо. Усталая девочка забралась под вагончик и проспала целый день, а ночью, когда работа на стройке утихла, вылезла и отправилась на разведку. Набрала обрывков утеплителя покрупнее, устроила себе на земле под бытовкой поистине царское ложе и снова отправилась изучать территорию. В открытом кухонном вагончике стоял кулер с холодной и горячей водой, а в мусорном баке рядом обнаружился почти целый зачерствевший батон. Чуня налила себе кипятка в пластиковый стаканчик, закусила хлебом и решила, что тут можно жить.
Пару дней она пряталась очень старательно и выбиралась из своего убежища только в темноте. На третий день попытала счастья, сделала вылазку днем – и все обошлось благополучно. А вот не четвертый она попалась. Очень уж хотелось пить, и Чуня решила, что если выждать момент, когда вокруг тихо, и быстренько метнуться туда-сюда, то ничего страшного… И налетела сразу на толпу работяг, их было человек шесть, а то и восемь. Убежать не вышло, дядьки в грязных форменных комбинезонах преградили ей путь и подняли шум, на который примчалась охрана и схватила ее. Так что не миновала бы Чуня в этот раз приемника, если б не один из строителей – молодой, круглолицый, узкоглазый. Он попросил остальных быть потише, а сам присел перед Чуней на корточки и стал расспрашивать: про родителей, где она живет и как попала на стройку.
– Да она бомжиха, не видишь, что ли? – шумели вокруг. – Делать тебе нечего, Адъян? Чего ты с ней разговариваешь?
Но узкоглазый Адъян был настойчив, и Чуне ничего не оставалось, как признаться, что никакого дома и никаких родителей у нее нет, она живет на улице и на стройку забралась погреться, потому что уж очень холодно спать на улице, и поискать хоть какой-нибудь еды. А сейчас она уйдет, честно, уйдет, только, пожалуйста, дяденьки, не зовите ментов, не отдавайте ее им! Все, что хотите, для вас сделаю, только не к ментам! И Чуня заплакала, плакать, когда это нужно, она всегда хорошо умела, еще в приюте научилась.
Пока Чуня говорила, толпа вокруг нее росла. Подбежало и несколько женщин, и одна из них – молодая, невысокая, с черной косой – вдруг обняла Чуню, прижала к себе и начала гладить по голове. От этой неожиданной ласки Чуня разревелась уже совершенно по-настоящему. А у рабочих тем временем разгорелся из-за нее жаркий спор. На том, чтоб позвать ментов, к счастью, никто не настаивал, видно, совсем не жаждали обитатели стройки лишний раз встречаться с полицией. Но одни рабочие хотели прогнать Чуню взашей да и успокоиться, а другие ее жалели и предлагали сначала хотя бы накормить. Тут появился усатый дядька с грозным голосом, который, видимо, был у них самым главным, спросил, в чем дело, ему показали на Чуню и объяснили. И черноволосая девушка, которая все еще обнимала ее, сказала:
– Можно вона тут трохи поживе? У нас все одно место в бытовке пустуе. А ей совсем негде переночувати…
– Да ты что, Мария, с ума сошла, что ли? – заорал усатый дядька. – Как я могу ребенка на стройку пустить? Этого никак нельзя!
– А шо, на вулицю дитину можно вигнати? – всплеснула руками девушка.
А узкоглазый Адъян вышел вперед и стал говорить дядьке, что у них у многих есть дети, и каждый из этих детей может однажды лишиться родителей и крова. Неужели этот самый дядька хотел бы, чтоб с его детьми поступили так, как он хочет поступить с Чуней?
Усатый дядька послушал его, послушал, да и махнул рукой: «Делайте, что хотите! Только чтоб под ногами не путалась. А то случись с ней чего – мне ж отвечать». И тогда девушка с косой потребовала, чтобы Чуня дала слово, что к строящемуся зданию и близко не подойдет, дальше бытовок ни на шаг. Это Чуня легко пообещала. Ее, в отличие от благополучных домашних детей, сама стройка, с ее грязью и грохотом, не интересовала совсем. Ей бы только погреться да перекусить что-нибудь.
Так Чуня и поселилась на территории «Неваляшки» и впервые в жизни почувствовала себя счастливой. Еще бы, ведь теперь она спала не просто в тепле, а на настоящей кровати – на втором этаже нар над Маричкой. Отныне Чуня досыта ела целых три раза в день, да еще в любое время, когда хотела, пила чай, и даже с сахаром. А еще у нее появилась подруга, почти старшая сестра.
Первым делом Маричка ее накормила горячим вкуснейшим супом. И пока Чуня ела, объяснила все правила безопасного поведения на стройке и заставила повторить все, до последнего слова. А освободившись после смены, девушка отвела Чуню в душевую, заставила все с себя снять и как следует помыться. Увидев девочку без одежды, она всплеснула руками и воскликнула:
– Яка ж ти худа, дитятко! Як тот Чахлик Невмирущий!
Чуня так и покатилась со смеху. Это что еще за чахлик? Маричка объяснила, что так на ее родном украинском языке называется Кощей Бессмертный. Когда Чуня помылась, Маричка осмотрела ее волосы, порадовалась, что нет вшей, взяла ножницы и постригла девочку, да так хорошо, что та сама себя не узнала, увидев свое отражение в маленьком зеркале.
– Прям лучше, чем в парикмахерской! – восхитилась, вертясь перед зеркалом, Чуня. Умытая, с аккуратной короткой стрижкой, в Маричкином теплом сером свитере, который хоть и болтался на ней, но был чистым и нерваным, она напоминала благополучную домашнюю девочку, из тех, кого с такой завистью и болью всегда провожала взглядом на улице. – А парикмахерская по-вашему как будет?
– Перукарня, – отвечала Маричка. И Чуня вновь радостно захохотала: до чего же прикольный язык!
С тех пор у них появилась такая забава – девочка постоянно спрашивала старшую подругу об украинских словах.
– А остановка как по-вашему? – допытывался она.
– Зупинка.
– Не, это не прикольно… А носки как?
– Шкарпетки.
– Ха-ха-ха, шкарпетки… Я запомню. Я еще помню, что простыня – простирадло, пуговица – гудзик. Так смешно, прям не могу!
Эта лингвистическая игра и натолкнула Маричку на мысль, что с Чуней надо заниматься. Ведь девочка ни разу в жизни не была в школе, как же она будет жить, не зная грамоты? Услышав, что ее будут чему-то учить, Чуня сначала напряглась:
– Это еще зачем?
Но старшая подруга понятным и доступным языком объяснила ей, что учиться необходимо.
– Ты ж не хочешь всегда бути, як зараз? Хочешь стать великою, пойти працювати – работать. А як ты будешь працювати, якщо грамоты не разумеешь?
Чуня подумала и решила, что Маричка права. Она хочет жить по-другому, она всегда этого хотела, просто не представляла как. Надеялась, что обязательно что-то случится, и у нее все наладится, все станет как у всех нормальных людей, будет дом, семья… Как именно это произойдет, Чуня представляла себе весьма туманно. Но ведь произойдет же! А значит, надо и самой что-то для этого делать – стараться, тянуться, учиться.
Так что в свободное от работы время в бытовке нередко можно было видеть, как черноволосая голова Марички и Чунина белокурая всклокоченная головка склонились над тетрадкой.
– Ось, дивись – це плюс, пишеться, як хрестик, – журчал негромкий голос наставницы. Во время занятий с Чуней девушка увлекалась и полностью переходила на родной язык – как дома, когда помогала младшим братьям и сестрам делать уроки.
Не только Маричка, но и ее парень, узкоглазый Адъян (не по годам развитая девочка быстро смекнула, что у них любовь), опекали ее. Многие на стройке были добры к ней, как женщины, так и мужчины. Кто свой платок отдаст, кто конфеткой угостит, кто просто ласковое слово скажет. Были, конечно, и другие, кто ее просто не замечал или мог прикрикнуть – но обижать никто не решался. Поэтому Чуня так и забоялась, когда за тем ужином узнала от Марички и ее товарок, что у них новый прораб. Прораб – он ведь почти главный начальник на стройке. Вдруг окажется злой дядька, да и погонит ее прочь? А Чуне больше всего в жизни не хотелось покидать «Неваляшку», расставаться с Маричкой, Адъяном, Зухрой и всеми остальными. А если он, и того хуже, ментам ее сдаст?
Так что в первый же день выхода нового прораба на работу Чуня спряталась за углом бытовки и принялась внимательно его рассматривать. По виду дядька показался ей грозным и крутым – здоровый, громогласный, да еще не пешком пришел, а приехал на клевом байке. Несколько дней Чуня наблюдала за ним из засады, а потом все-таки прокололась и попалась ему на глаза. Прораб, конечно, поднял крик, почему, мол, ребенок на стройке, кто разрешил да как допустили, но, когда ему втолковали, что и как, неожиданно притих. А на другое утро, слезая со своего байка, осмотрелся, увидел, как Чуня выглядывает из своего укрытия, и поманил к себе. В руках у него была большая и красивая шоколадка.
