Виктория Токарева - Мои мужчины (сборник)
Я ожидала, что Михаил Сергеевич игнорирует мое замечание. Сделает вид, что не слышал, и тем самым поставит меня на место. Но он вдруг заинтересованно округлил глаза и живо поинтересовался:
– А на ком?
Откуда я знала на ком? Рядом со мной стояла красавица Лариса Удовиченко.
– Вот, – указала я на Ларису.
– Ну так… – не поверил Михаил Сергеевич. Дескать, такая за него не пойдет, да и он такую не потянет.
Я улыбнулась и отошла.
Горбачев перестал быть президентом, но он был все-таки знаменитый и богатый. И с хорошей репутацией, в отличие от многопьющего Ельцина.
Мы вошли в зал. Предполагался концерт.
Мое место оказалось как раз перед Михаилом Сергеевичем. Он сидел в седьмом ряду, а я в шестом.
Начался концерт. В мой затылок упирался его взгляд. Он хотел продолжить разговор, а я как раз не знала, как его продолжить, и жалела, что начала.
Наступила пора моих путешествий. Я девять раз была в Германии, одиннадцать в Швейцарии, пять в Париже. Все это были деловые командировки. Европе была интересна наша культура.
Я купила наряды, оделась с головы до ног, и не в спекулянтское тряпье, а в фирменные одежды из дорогих магазинов.
Боже, какое счастье одеться по собственному вкусу.
Кто меня одел? Конечно же Михаил Сергеевич. В любом застолье я поднимаю за него первую рюмку. «Дай вам Бог здоровья, Михаил Сергеевич, и долгие лета».
Я построила дом и переехала в него. Это домик Наф-Нафа, прочный, кирпичный, двухэтажный. На окнах белые ставни, как в Цюрихе. Подвешены горшки с геранью. Красота!
У меня во дворе свой Уголок Дурова: собака, кот, белка и ворона. Собака и кот – мои, а ворона и белка – дикие. Просто приходят и воруют у собаки сухой корм.
Для белки я заготавливаю орехи фундук. Она это знает.
Недавно за моим котом помчалась чужая собака и успела перекусить ему хвост. Хвост повисел несколько дней и отвалился. Осталось сантиметров десять. Кот безумно переживал: во‑первых, он потерял красоту, во‑вторых, хвост зачем-то нужен, для баланса например.
Кот перестал быть сверкающе красив, но мы ему простили. Все-таки свой, не посторонний. Практически член семьи.
У меня на участке сорок деревьев. Из них восемь – мачтовые сосны.
Задрав голову, я проверяю верхушки. Нет ли сухих? Сухие деревья надо убирать, иначе упадут на крышу дома и проломят крышу. Нежелательно.
Лето. Моя подросшая внучка щурится на солнце. Она направляется к песочнице в центре участка, но ее останавливает белка. Белка подбегает, встает на задние лапы, а передние ставит внучке на колено. Вернее, под колено.
Внучка пугается. Мало ли что придет в голову этой белке? Может взбежать и укусить за щеку.
Внучка напряженно смотрит на белку сверху вниз, а белка на нее снизу вверх, задрав глазастую мордочку.
Остановись, мгновенье, ты прекрасно.
Я торопливо их фотографирую. Я остановила мгновение, и оно действительно прекрасно.
Утро. Солнце. Счастье…
Собакин, Михалков, Войнович, Данелия, Горбачев – вот они, архитекторы моей жизни. Я, конечно, и сама тоже внесла свой вклад, а именно – труд. Я написала двадцать томов, и за меня это никто не мог бы сделать. И тем не менее: литературный талант очень трудно обнаружить. Талант певца или художника – запросто. Человек поет или рисует – сразу заметно. А писать… Все умеют писать, всеобщая грамотность с тридцать седьмого года.
Я могла бы и не распознать свои литературные способности. Работала бы учительницей пения: вахадили гу-си… И так всю жизнь. Мое предназначение умирало бы во мне. Я ходила бы нервная и несчастная.
Но я избежала этой участи. Я всегда занималась тем, что мне интересно. Это счастье. Я выиграла свою жизнь.
И свою личную историю я тоже не проиграла. Мы с мужем вместе начали свой путь и вместе заканчиваем. А то, что было в середине, можно забыть, как белый танец. Был такой танец, когда дамы приглашают кавалеров. Потанцевали и разошлись.
Я хотела стать писателем – и стала.
Хотела быть сценаристом – и стала.
Хотела быть известной – получилось. Мой маленький внучок говорил в детстве: «Моя бабушка работает знаменитой писательницей».
Но, несмотря на все достижения, мне все-таки кажется, что меня надули. Молодость – кратковременна, жизнь – коротка.
Все проходит в конце концов. Это не мое открытие. Так говорил еще царь Соломон три тысячи лет назад, а может, пять. И он не ошибся.
Пройдет и жизнь. И когда я предстану перед Всевышним, то в свое оправдание протяну Ему двадцать томов моей прозы.
Возможно, Он возьмет и сдует их с ладоней, и мои книги разлетятся в пыль. Но какой-нибудь один рассказик останется. «Старая собака», например. И тогда меня пустят в райский сад, и там я встречусь с мамой и папой. И увижу Люську Сундатову – мою подругу из девятого «Б» 104-й школы. И мы обрадуемся. Как сказано у Чехова: «мы отдохнем»…
И еще я встречу Меричку и спрошу ее:
– Ну что, рада?
Рассказы
Хозяева и слуги
1С рождением внуков у меня стали появляться домашние работницы.
Первая, по имени Валентина, нарисовалась из горячей точки. В Карабахе начались проблемы, мягко говоря, а точнее – резня. Эта свара перекинулась в Баку. Валентина – русская, но ей тоже досталось по голове кирпичом. Удар был нанесен удачно, по касательной. Повреждения минимальные, только кожа, но все равно неприятно. Ко всему прочему ее долголетний любовник Бабир женился на молодой, и Валентине не захотелось оставаться в Баку. Она получила травмы физические и душевные, ей захотелось выдернуть себя из неласкового города.
Валентина продала свою квартиру за кое-какие деньги и с этим богатством приехала в Москву. К тому же в Москве жили ее ближайшие родственники: женатый сын и внук. Сын был прописан на площади жены, поскольку своей площади у него не было.
Невестка Валентине не понравилась, она решила развести их с сыном, и все кончилось тем, что Валентина сама вылетела из их пространства, как пробка из бутылки с шампанским. Летела долго и далеко, пока не воткнулась в мой дом.
Я на нее посмотрела. Она мне понравилась, и я взяла ее в услужение.
У Валентины не было ни жилья, ни прописки, практически бомж. Она выпала из учета государства. Нет такой…
Домработница из Валентины получилась качественная. Моя маленькая внучка влюбилась в Валентину, считала ее бабушкой. Валентина тоже привязалась к моей двухлетней внучке, да и как не любить маленького человечка, ангелочка. Надо ведь любить кого-то, иначе сердце ссыхается.
Параллельно у Валентины шла какая-то ее собственная жизнь, которую она тщательно от меня прятала. Потом я поняла: она связалась с агентством недвижимости и те искали ей дешевое жилье в Подмосковье, и она ездила смотреть.
Почему-то она скрывала свой поиск, хотя могла бы и сказать. Что тут такого? Но нет. Она вдруг пропадала – без спроса, без предупреждения. Только что стояла, и вдруг – раз! И нет ее, как сквозь землю провалилась. А мне надо уезжать, ребенка не с кем оставить, хоть с собой бери.
Вечером появляется – опять молча, без слов. Тупо молчит, как партизан перед врагом. На вопросы не отвечает.
Меня это бесило. Однажды я хотела ее выгнать, но куда? Ей некуда идти. Не на улицу же. На другой день я уже не хотела ее выгонять. Я к ней привыкла, сроднилась в какой-то степени. Но я всегда чувствовала ее потаенную ненависть и тупое упорство. Таким образом она отстаивала свое достоинство. А мне уже не до достоинства. Мне надо внучку растить, дочке помогать. Ради дочки я могу прыгнуть с вертолета в океан, и мне не трудно. А уж перетерпеть Валентину…
Иногда мы с Валентиной устраивали себе праздник. Врубали кассету на полную мощность и пели вместе с Надеждой Бабкиной «Живет моя отрада в высоком терему». Пели – не точное слово. Мы орали во все горло – так, что было слышно на Калужском шоссе. Нас распирало вдохновение. На участок выходил мой зять, и его лицо хмурилось. Он думал, быть может, что мы выпивши. А это не так. Мы просто объединяли души: я, Валентина и Надежда Бабкина. Объединенная душа рвалась наружу, и тело освобождалось от уныния, однообразия жизни и было открыто всему прекрасному. Любви, например.
Мать моего зятя говорила: «Ты думаешь, они нас любят? Они нам завидуют и ненавидят…» И, как всегда, оказывалась права.
Однажды я засобиралась в Баку. Там чествовали какого-то классика, и я была приглашена как представитель русской литературы.
Валентина засуетилась, сбегала в магазин (четыре километра пешком), купила коробку шоколадных конфет и попросила меня передать гостинец своему бывшему любовнику Бабиру.
Мне это было неудобно, день в Баку расписан по минутам, но я все же нашла время и встретилась с Бабиром. Передо мной предстал высокий блондин, что не свойственно азербайджанцам. По тому, как он держался, угадывалась порода и хорошее воспитание. Он взял конфеты, поблагодарил и ушел.
