Галина Маркус - Сказка со счастливым началом
– Анька твоя – дура! – в отчаянии выкрикнул Митя. – Что же она наделала?
Он обхватил Соню, притянул её на кушетку, силой усадил себе на колени и принялся покрывать поцелуями, а она больше не сопротивлялась. Открытие так потрясло её, что даже сердце сдавило. Она зря наговаривала на него, он был верен ей, верен! Соня прижималась к нему всем телом, растворялась в его ласках. Неужели это правда – она снова в его объятьях, может целовать его руки, лицо, волосы? Они встретились губами в долгом, глубоком поцелуе, вспоминая запах друг друга, упиваясь прежними ощущениями. Ко вкусу его поцелуя теперь примешивался сильный привкус табака, и это придавало ощущениям горький, тревожный оттенок. Как её тянуло к нему, как хотела она всё вернуть, всё повторить заново! Соню охватило дикое желание. Митя тоже застонал, всё крепче сжимая её.
– Полтора года без тебя… хоть вешайся… Сонечка, как я хочу тебя… сил нет терпеть.
Да, полтора года… полтора года между ними ничего не было – и как она это выдержала? А он… как он? И… выдержал ли? Соня замерла. Чёткий, какой-то чужой голос в голове подсказал: фото выложены в январе две тысячи седьмого. Тогда между ним и Наташей ничего не было. Но сейчас-то… лето две тысячи девятого.
– Что? Что такое, маленькая?
Его голос прозвучал тревожно и нежно, но Соня чувствовала: он боится её вопроса. Боится и ждёт.
– Какая же я идиотка… – проговорила она и отстранилась, чтобы встретиться с ним глазами. – Какая разница, что на этих фотках… ты всё равно жил с ней всё это время.
– Не жил я с ней! Не жил! – по лицу его пробежала мучительная тень. – Не дотрагивался до неё! Не смотрел! Как она ни пыталась! Ни разу, ни дня не считал её своей женой! В огромной квартире – как чужие. Не знаю, она, наверное, любовника завела – по барабану. Знаю, что Лёха приезжал в Москву – может, они и сошлись. Мне всё равно, Сонь. Я помнил, кто моя жена… А ты… ты помнила? Сонь, ты мне так и не ответила… ты…
Но она только пристальнее вглядывалась в него.
– У тебя были женщины, Мить? Только говори правду, я всё равно пойму.
Она и знала ответ, и боялась его услышать, и надеялась на чудо… или на то, что он соврёт так, что она поверит.
Митя поморщился. Увы, врать он не умел или не хотел. Молчание затянулось, и Соня, не выдержав, отвернулась.
– Сонь… почти год – ни разу ни с кем даже…. – сглотнув, выдавил он наконец. – Потом… пару раз… но это дешёвки, одноразовые. Соня, Сонь, это просто… ну, я мужик – не смог так долго. Выпил, море по колено, нужна разрядка. Всего несколько раз и было, по залёту. Это даже не стоит обсуждения… да я с весны ни с кем уже… ни о ком… – заторопился Митя, – ну, пожалуйста, Сонечка, я ведь сказал тебе правду – посмотри на меня, прошу тебя, умоляю! Неужели это так важно, если… Я ведь обещал тебе про Наташку – и я сдержал слово!
– «Если я когда дотронусь до другой женщины – можешь считать, что я мёртв. Никогда в здравом уме и рассудке я не…» – начала цитировать Соня, но голос у неё сорвался.
Она встала с его колен, сделала шаг, не понимая, куда и зачем ей идти, и упёрлась лбом в белую крашеную стену.
– Я и был мёртв. И не в здравом уме, – глухо проговорил Митя.
Соня молча смотрела на корявое коричневое пятно на гладкой поверхности стены. Боль оказалась нестерпимой. Одно дело догадываться, другое – знать.
– Хорошо, что мы не смогли быть вместе, – вдруг сказала она. – Ты бы всё равно меня предал… по залёту, по пьянке, раз ты можешь – вот так…
– Соня, о чём ты?! – взмолился он. – Если мы были бы вместе, я бы никогда… даже думать бы… Ну, пойми же! Вот ты хочешь пить, пустыня, и воды не предвидится – так из любой лужи напьёшься. Но не станешь же ты пить из лужи – если рядом родник!
– Не пей из лужи – козлёночком станешь, – чуть слышно прошептала она.
– Сонечка… Соня, это же чисто физическое… я даже не помню ни одну… я ни с кем – два раза подряд… Пожалуйста! Прости, если можешь. Я знаю, что виноват, я исповедовался за эти грехи – прежде чем ехать к тебе… я ничего не могу от тебя скрывать! Батюшка сказал – если ты простишь, то наш брак будет в силе!
Он подошёл к ней сзади, попытался обнять, но она резко дёрнула плечами.
– Не дотрагивайся до меня. Меня словно в грязи вываляли. Мы были одной плотью… с кем ты теперь одна плоть?
– Соня!
– С кем? Я просто спрашиваю – кто это был? Ответь, разве это так сложно?
Она продолжала стоять лицом к стене… так хотелось биться об неё головой.
– Ну… секретарша… – с досадой выговорил Митя. – После корпоратива… ещё одна. Не знаю её даже… Проститутки, по большому счёту! Да не хочу я, Сонь, не спрашивай! У меня потом отвращение такое… но я ведь мужчина, Сонь…
– И этим всё сказано? – она порывисто развернулась к нему, яростно упёрлась ему в грудь, мешая приблизиться. – А я женщина… и у меня никого не было. А ты думаешь, мне не хотелось? «Я – мужчина!» Любимое оправдание, когда оправдания нет! Придумано такими же предателями, как и ты!
– Сонечка… Мне только тебя хотелось… и никого больше. Но полтора года, без всякой надежды…
– Мои полтора года, видимо, отличались!
– У тебя искушений таких не бывало, Сонь… Когда женщина сама предлагает, а ты пьян и… и ничего хорошего больше нет и не будет.
– То есть – мне просто никто не предлагал, да?
– Соня, у женщин это иначе! Для мужчины – это же вообще ну ровным счётом ничего не значит! Разве это имеет отношение к любви?
– Самое прямое! И для тебя всегда было особенно важным!
– Да! Когда с тобой! Когда с любимой! Ты не знаешь… не можешь знать… как я мучился без тебя… как мне было плохо… как я мечтал дотронуться до тебя… как сейчас… – он снова попытался обнять её, но Соня с отвращением его отпихнула.
Тогда Митя беспомощно опустил руки, отошёл и плюхнулся на кушетку. Упёрся локтями в колени, уронил голову и уставился в пол.
– Как я хотел тебя, и сейчас… ты такая… я представлял тебя каждую секунду… Если бы я знал, что мы когда-нибудь будем вместе – я бы терпел сто лет! Но у меня не было даже надежды.
Он вдруг всхлипнул совершенно по-детски и утёр кулаком глаза – Митя плакал от собственного бессилия. Ей стало дико жаль его, но она удержалась от того, чтобы броситься к нему.
– А сейчас… – тихо проговорила она. – Сейчас – есть надежда?
– И сейчас… нет… – он поднял на неё затравленный взгляд.
Неожиданно раздался стук в дверь. Через пару секунд вежливого выжидания в ординаторскую вошёл Илья Сергеевич. Ни Митя, ни Соня не шевельнулись. Доктор несколько секунд изучал обстановку, потом тяжело вздохнул и сказал нехотя и смущённо:
– Софья Васильевна… Я дежурю до девяти. Через полчаса сюда могут прийти.
Никто ему не ответил, и он, ещё раз вздохнув, удалился. Митя вскочил с кушетки и забегал по комнате.
– Я не видел выхода, – снова заговорил он, быстро, словно стараясь успеть ей всё объяснить. – Полный тупик! Год прошёл – и что дальше? С ума можно сойти!
– Да, можно… – эхом откликнулась Соня.
– Меня загнали в угол… – продолжал он. – И ты тоже загнала, Сонь. «Или так – или никак». А отец предупредил… мол, узнаю, что поддерживаешь с ней… как обещал – уберу, и всё – хватит дёргать мать. А мать… она просто двинулась на твоей почве… сначала обрадовалась – думала, я сам от тебя ушёл. Потом догадалась, в чём дело. И молчала! Получается – одобряла его… Я с ней пока дома жил – двух слов спокойно сказать не мог. Она меня к бабкам тянула – порчу снимать. Я её послал… матом. Отец меня чуть не убил. Но мне было всё равно. А когда уехал, вообще с ними разговаривать перестал. Мать иногда жалел… она на лекарствах сидела. Год прошёл, а она тебя по-прежнему… это финиш! Вопила… Что ты – колдунья, отвратила меня от жены и родителей. И не понимала ни х…, что сама во всём виновата, что я с ней общаться уже не могу. Наташка всё шёпотком по телефону… жаловалась на меня… точней, на тебя. А ты… Анька написала, что ты меня презираешь, считаешь трусом и предателем! Взяла и забанила. Я в этот день на стенку лез. Насчёт Жени – просто рехнулся, не знал, с ним ты или не с ним.
Митя уставился на неё вопросительно. Соня глядела на него в упор. Чего он ещё хочет… разве она не сказала ему сейчас всё, или он не поверил? Взгляд у неё стал тяжёлым, и Митя торопливо продолжил.
– Ты не знаешь, – сумбурно, боясь, что его прервут, рассказывал он, – я пытался поговорить с отцом… с матерью всё равно бесполезно. Он приезжал в Москву. Я сказал, что хочу развестись с Наташкой. Что всё равно с ней жить не буду. Но что ты ни при чём, чтобы тебя не трогал! А он разорался… «Даже треть чужой бабе не дам» – это он про Наташку, про долю её. Да ещё в депутаты намылился. Говорит, чтоб история с Лариской не всплыла, ты должен быть женат на её дочери – это самое лучшее алиби. У Ларисы благотворительный фонд был, Наташка теперь занимается. Отец через него дела свои делает… Короче, развестись не получится, мол, и баста. А про тебя: и думать забудь – проехали. Наезжать на тебя, правда, не наезжал в этот раз. Типа, ему всё равно, с кем я сплю, коль Наташка не знает, но за мать – глотку перегрызёт. А мать против тебя наотрез! И если мы опять – то…
