Аслан Кушу - Гончарный круг (сборник)
Сайме отвернулся, посмотрел на океан. Он по-прежнему был спокоен.
– Я хочу домой, Джеральд, – грустно произнес старик, а Макдауэл поднял брови.
– Но, шеф, тебя не ждут в России, к тому же…
– Договаривай!
– Ты долго работал против нее.
– Это уже не в счет, – возразил Сайме. – В России новое мышление. ЦРУ и КГБ ездят друг к другу в гости.
– К тебе отнесутся по-иному, служил у нацистов.
Джордж усмехнулся:
– И это знаешь.
– Сам учил, что о коллегах нужно знать все.
– Что знаешь еще?
– На твоих руках кровь.
Сайме тяжело вздохнул:
– Но я не хотел их убивать!
Джеральда сильно потревожила пагубная прихоть бывшего шефа, отговаривать его от поездки он не перестал.
– Тебя опознают. Вероятно, на родине живут люди, что были очевидцами тех событий.
– Разве я был плохим разведчиком? – спросил Сайме.
– Нет!
– Значит, должен не дать опознать себя.
Сайме положил руку на плечо Джеральда, ища в его глазах поддержку.
– Я хочу домой! Не надо отговаривать, лучше помоги. Это в твоих силах, – тихо и твердо попросил он.
Джеральд ушел недовольным, а к Рождеству вернулся. Предчувствуя хорошую весть, Сайме, который сидел на том же месте, повернулся к двери.
– Хэлло! – сдержанно поздоровался Джеральд.
– Чем обрадуешь, коллега? – поднялся Джордж.
Гость выложил из дипломата на стол паспорт и кипу книг.
– Отныне ты швед, Карл Ларсен, мифолог, – пояснил он. – Весной в Адыгею из Парижа едет группа кавказоведов. С ней и отправишься. Эти книги – специальная литература из библиотеки Конгресса. Готовиться можно начать уже сегодня.
Он поблагодарил Макдауэла и, едва его «Мерседес» отъехал, раскрыл одну из книг. Это были сказания о нартах. В каждом слове, которое он читал, как бриллиант в обрамлении, ярко и полновесно был запечатлен дух его народа. Приторно и маняще потянуло родиной…
…Рождение нартского героя Саусоруко. Легендарный кузнец Тлепш закаляет его в горне. Саусоруко несет людям огонь…
Сайме давно не читал с таким наслаждением. Потом он прикрыл кажущиеся теплыми строки и задумался. Что он помнил из своего детства? Сколоченную наспех школу, где он, тощий и пучеглазый, неподвижно сидит за последней партой один, потому что никто не хочет сидеть с ним. Звенит колокольчик. Перемена. Мальчишки и девчонки класса бросаются к нему, жужжат, как назойливые мухи, щиплют за уши и бока, строят рожицы, дразнятся: «Кулак, кулачок, кулачина!». Устав отбиваться, он плачет. Одноклассники гурьбой высыпают в коридор. Он проголодался, но не прикасается к мешочку с сыром и лепешками бабушки Хаджет, всхлипывает от обиды. Потом он вспомнил отчий дом с длинной верандой, крытый свежим камышом. Он треплет за рукав бабушку, что мелет кукурузу в жерновах.
– Нана, а кто такой кулак?
Хаджет смахивает с лица пылинки, смотрит, уверенная в том, что говорит:
– Кулак, внучок, это тот, кто спит не на подушке, а на кулаке, чтобы рано подняться.
Он пожимает воробьиными плечами:
– За что же тогда деда и отца в тюрьму посадили?
– Аллах их знает! – грустно отвечает Хаджет и продолжает молоть.
Вечерами она рассказывает ему о подвигах Саусоруко. Совершает он их не где-нибудь за тридевять земель, а в местах, хорошо известных мальчику. Утром он бежит за околицу, находит на склоне длинную колею, что протянул, волоча меч, Саусоруко, спускаясь в аул свататься, поле, где бился с великаном. Сказка переплетается в волшебные кружева с реальностью, и уже не возникает сомнения, что она происходила на самом деле. Саусоруко, нарты с их мужеством, устремлениями будоражат кровь, закрепляются в душе. От осознания, что они жили когда-то здесь, охватывает волнение, земля приятно щекочет, щиплет лодыжки ног. И нет выше счастья, чем сопричастность к тому, что было и будет в родном краю, к великолепному действу, именуемому бессмертием жизни, вечностью…
Сайме откладывает книгу. Сквозь шум океанских волн в обволакивающих сумерках чудится голос Хаджет: «Враги коварством одолели Саусоруко, – вкрадчиво шепчет она, – и когда богатырь, истекая кровью, припал к земле, созвали птиц и зверье. «Кто будет пить кровь героя?», – ликуя, вопрошали их недруги. Прискакал заяц: «Не буду, – говорит, – пить кровь героя». Поднял голову раненый нарт и пожелал зайцу: «Будь таким же быстрым, как конь мой, стреноженный на передние ноги, мчись в гору стрелой, а с нее – катись кубарем». Так оно и есть! Прибежал волк и тоже не приложился к ранам. И отдал ему богатырь седьмую часть силы своей, свое бесстрашие при нападении, а коль сделает шаг назад, пожелал бегства со схватки, подобно трусливой женщине. Прилетела сова и напилась крови героя, и проклял он ее, пожелав, чтоб не видела света божьего и жила во тьме».
«Побежали злые нарты по стране, возвещая о победе над богатырем, – вздыхает Хаджет и продолжает: – А тем временем прародительница рода нашего собирала хворост в лесу и увидела окровавленного Саусоруко. Омыла его раны чистой водой, перевязала. Протянул он ей пояс свой и попросил: «Пусть хранит его старшая женщина в твоем роду. Он будет приносить вам удачу».
…Сайме открыл глаза. Да, да, именно так закончила повествование Хаджет, и он бросился к сундучку, где хранился отделанный серебром кожаный пояс нарта – священная реликвия его рода…
«Нет пояса в нем, не ищи, – остановила бабушка. – Каплан Хатуков и красноармейцы забрали, когда отца с дедом уводили».
Он тогда не спал ночь, вспоминая, с каким благоговением бабушка вручала пояс отцу, признанному наезднику рода Апшемафовых, отъезжавшему на игрища и свадьбы. Пояс обязательно приносил удачу Отец возвращался с ореховым флагом или барашком.
«Они могли взять коней, плуг, телегу, но зачем было брать пояс? – недоумевал подросток. – Имеют ли право одни люди посягать на святыни других, целого рода?».
А тут еще аульский балагур и острослов Неджет пришел, посыпал солью рану. Утром он оперся грудью на их плетень и нашептал бабушке:
– А знаешь ли, Хаджет, что пояса Саусоруко среди вещей, сданных Хатуковым после раскулачивания, не оказалось. Себе, наверное, взял. На удачу!
– Пусть подавится им! – гневно и как-то беспомощно воскликнула бабушка.
Неджет удалился.
– Я обязательно верну пояс в наш дом, – решил подросток, коловший за плетнем дрова.
И он вернул его, но не в отчий дом.
Сайме достал из шкафа пояс Саусоруко, который все годы возил с собой по миру Теперь он был далек от мысли, что эта вещь на самом деле когда-то принадлежала нартскому герою. И стал он судить себя и посчитал этот суд праведным, ибо человек никогда не бывает более искренен и правдив, чем в разговоре с собой. Пояс не принадлежал Саусоруко, но можно ли было сбросить с весов то, что в его роду связывали с ним. Он хранил тепло рук лучших его людей – мудрых, мужественных и бескорыстных. Пояс почитался ими. Джордж знал их поименно до седьмого колена. Несмотря на это, он не смог бы убить ради реликвии людей, хотя тогда был молод и оскорблен. Но все же, как это случилось? Была осень 1942 года. Он лежал с Антоном Федотовым и солдатами своей роты на скотном дворе одного из колхозов предгорья. Три дня лил дождь, и не было никакой надежды бежать из плена. Изредка со стороны гор доносились орудийные залпы. Красная Армия отступала с боями. Ночью дождь перестал, а под утро ударил мороз и шинель вмерзла в грязь. Рашид приподнялся, пытаясь оторвать ее, услышал окрик часового-полицая:
– Не двигаться! Лежать!
– Свой гад, а хуже фашистов, – глухо кашляя, сплюнул Федотов.
В полдень подъехала машина. Из нее вышли лощеный гестаповец лет сорока и полицай с бычьей шеей. Пленных построили.
– Говорите, Храпчук! – приказал офицер.
Полицай дернулся и начал:
– Господин Адольф Гитлер и германский рейх дают вам возможность стать на правильный путь и искупить вину.
Федотов, безнадежно захворавший к тому времени, опираясь на руку Рашида, съязвил:
– Гундосит, шкура, как наш хуторской дьячок.
– Желающие служить рейху, бить большевистскую заразу, будут записаны в русский батальон, – закончил Храпчук.
Несколько пленных вышли из строя. Федотов подтолкнул своего поводыря, шепнув: «Иди и ты, Рашид, спасешься, а там можешь бежать».
Он сделал два шага. Не пожелавших служить немцам и больных расстреляли тут же, на скотном дворе. Федотов упал одним из первых. Рашид бросился к нему, но полицай прикладом винтовки остановил его.
Их собрали в станичном клубе, помыли в бане, переодели. Потом, прихватив автомат, спрятанный под кучей валежника перед пленом, он бежал от немцев в родной Аджепсукай.
Каплан Хатуков сослал в Сибирь его деда и отца. В 1939 году написал заявление начальнику военного училища, в котором учился Рашид, и его исключили как сына кулака. Был прекрасный момент отомстить ему за все, однако желания такого в ночь, когда он спешил домой, не было.
«В том и была тайна властности большевиков, – припоминая свое состояние в часы побега, – подумал Сайме, – что им удалось ввергнуть страну в прошлое, в первобытно-общинное устройство общества». Он, как и многие другие, воспитанные в духе идеологии той поры, как дикарь, лишенный инакомыслия, не задумывался, упаси бог, о мести своим вождям, которые, как казалось ему, из достижения высших идеалов, исполняя неоспоримые заповеди, потянули на жертвенник его родных.
