Марина Соколова - Ринама Волокоса, или История Государства Лимонного
Ринама тоже слушала «Голос Акимеры» и «Си-Би-Би», но она их не любила, потому что интуитивно улавливала хитроумную недосказанность. Она провожала за границу своих факультетских друзей, испытывая благородное беспокойство за их судьбу. Она понимала ейверов, у которых выработалась тысячелетняя привычка к лучшему и которым трудно было шевелиться в густой, вязкой каше застывшего жевбернского общества. Она не разделяла обывательскую точку зрения на ейверов, потому что привыкла к интернационализму в многонациональном Каубе. Но патриотка не собиралась никуда уезжать из любимой Лимонии, потому что в ксегенской каше ей жилось сытно и вкусно. Её сложившийся менталитет казался непоколебимым, он сформировался на основе личностных особенностей, ксегенской пропаганды и реальной жизни, которая невпопад вмешивалась в научно-фантастическую пропаганду.
12
Ринамин менталитет пришёлся по вкусу факультетскому начальству, и оно рекомендовало студентку на работу в барайскую страну Жарли – в качестве переводчицы цинафрийского языка. С разрешения власти Ринама перелетела через «железный занавес». Сначала ей показалось, что она очутилась в родном Байернаджазе, потому что в Жарли было то же солнце – только ещё ослепительнее, то же море – только ещё ярче, та же природа – только ещё экзотичнее, и те же люди – очень похожие на байернаджазцев. В день приезда новой переводчицы они ублажили её самолюбие и завоевали её внимание каубским словечком «ара», выражавшим разные оттенки чувств. Но уже на следующий день начались разногласия, которые множились с космической скоростью. Байернаджазцы были частью ксегенского сообщества и жили ксегенской жизнью, в то время как жарлийцы жили, естественно, жарлийской жизнью. Во всех жизнях люди едят, пьют, спят, общаются, работают, отдыхают, учатся, женятся, воспитывают детей, стремятся к лучшему. Но даже это в разных жизнях люди делают по-разному; различия обусловливаются, прежде всего, условиями существования, мировоззрением и кругозором. В развивающейся стране условия были развивающиеся. Она недавно освободилась от цинафрийской зависимости и пыталась жить самостоятельно – но это было нелегко. От Цинафри у неё остались хорошие дороги, цинафрийский язык и стремление к цивилизованному прогрессу. Чтобы получить помощь от ксегенского государства, она заверила его в любви к коммунистическому будущему. «Старший брат» тут же бросился делиться с «младшим» тем, что отобрал у своих детей. С одной стороны, ксегенская власть дала Ринаме возможность заработать в Жарли приличные деньги, а с другой стороны, отнимала у неё часть жарлийского заработка, чтобы помочь развивающемуся жарлийскому государству. По этой же причине ксегенская власть смотрела сквозь пальцы на то, что родственная жарлийская власть не выполняла условий контракта, согласно которому Ринама должна была ездить в отпуск за счёт жарлийской стороны. Покровительствующую коммунизму ксегенскую власть не смущало даже то, что барайский Жарли был мусульманским государством. Атеистическая Лимония успела привыкнуть к католическим коммунистам из братской Шопьлы; в конце концов потенциальные коммунисты из мусульманского Жарли были не хуже. Хуже были барайские националисты, которые дискриминировали лакибское нацменьшинство. В Жарли не было лакибских учебных заведений и средств информации. Возмущённые лакибы время от времени взрывались демонстрациями. Ринама, привыкшая к демонстрациям согласия, с недоумением отворачивалась от демонстраций протеста, которые не украшали чуждое общество. Что касается ксегенской власти, гордившейся своей национальной политикой, то она не могла требовать ксегенского идеала от далёкой, диковатой страны. Зато она могла издалека потребовать к ответу провинившихся лимонцев. Они рисковали провиниться в чём угодно, потому что писаных законов о поведении лимонцев за «железным занавесом» не было и быть не могло. Зато были неписаные, которых ринамины сослуживцы, естественно, не читали, и поэтому особенно боялись. Впервые в жизни Ринама увидела смертельно напуганных людей. Они боялись до умопомрачения, что их выкинут из-за границы и им придётся всю жизнь корпеть за гроши в своём непрестижном профтехобразовании. Да, малоуважаемое профтехобразование, с которым Ринаму свела судьба, за границей «железного занавеса» выглядело ещё менее привлекательно. Оно тряслось от страха, голодало от стяжательства, пило от разнузданности, блудило бог знает от чего. Ринама привыкла жить среди достойных людей, у которых достоинства превалировали над недостатками, и недостойная жизнь её шокировала. Она отворачивалась от лимонцев, так же как от жарлийцев… пока не влюбилась. Ринама давно созрела для любви. В то время как она изображала из себя «синий чулок», природа готовила к любви её плоть, которая в Совкме не откликнулась ни на один призыв. Ринама часто ловила себя на мысли, что в столице живёт очень много женщин и очень мало мужчин; наверное, потому, что задавленные тоталитаризмом совковые мужчины всё больше сникали и уступали женщинам места везде, кроме политики и транспорта. После изучения назревшего вопроса Ринама пришла к выводу, что совковые мужчины делятся на три категории: недосягаемые, как звёзды, простые донельзя и заумные очкарики. Плоть и жизнь сталкивали её со второй и третьей категориями, но ненадолго. Что касается «звёздных» мужчин, то они вращались в иной планетарной плоскости. Конечно, положение не было безнадёжным. Девушка могла вернуться в Кауб, где мужчин, наоборот, было гораздо больше, чем женщин; и среди них – немало ринаминых поклонников. Однако Ринама была убеждена, что ради мужчин возвращаться на малую родину не стоило. В отличие от подруг, она не гонялась за женихами, считая это ниже своего достоинства.
В Жарли они отыскивались сами, причём в большом количестве. С предложением руки и сердца к белоснежной красавице обращались как великовозрастные учащиеся Технического Центра, так и их моложавые преподаватели. Некоторые предложения внушали доверие, но Ринама не собиралась менять Лимонию на страну третьего мира и уподобляться водяным женщинам, которые сосуществовали с жарлийскими мужьями, как персонажи плохой иностранной пьесы. И всё-таки её плоть не осталась равнодушной к хилой, но страстной лакибской плоти по имени Дираш. Жарлийский возлюбленный был женат и по жарлийской привычке имел четырёх детей. У Ринамы и в мыслях не было осиротить детей, но всё равно любовь получилась стыдной и ворованной. Заливаясь краской стыда, девушка крала минуты любви у жены, у детей, у многочисленных родственников. Водяному преподавателю Лийнаато тоже было очень стыдно за свою переводчицу, и он решил устроить ей ареопаг. В течение двух часов хорошо организованный ксегенский коллектив клеймил, увещевал, предупреждал и запугивал. Заклеймённая, но не раскаявшаяся Ринама была достойной дочерью своих смелых родителей, она испугалась только за разбушевавшуюся нервную систему. Ослабив рыданиями натянутые нервы, девушка хлопнула дверью и стала готовиться к жёсткой борьбе с Лийнаато, с коллективом и с маразмом «железного занавеса». Во время подготовки к ней в тайне от жены проник Лийнаато и пытался растолковать, что честные ксегенские девушки предпочитают иностранцам честных ксегенских мужчин. Ринама ответила фарисею напрямик, что она не будет с ним целоваться, потому что любит не его, а Дираша. В течение года она принципиально целовалась с жарлийским преподавателем и способствовала изживанию синдрома «холодной войны». В конце концов он исчез из жарлийско-ксегенского коллектива, зато достиг апофеоза на международной сцене.
Капиталистический лагерь во главе с Акимерой, наконец дождался крупного политического промаха лимонных доходяг, которые послали войска в раздираемый противоречиями Ганафастин. Руководитель этого средневекового государства сражался с непримиримыми оппозиционерами, которые в Ганафастине никогда не переводились. Несколько раз он обращался за военной помощью к ксегенской власти, которую уверял в искренней любви к светлому коммунистическому будущему. Лимонные доходяги, скрепя сердце, долго отказывали передовому вождю, но в конце концов не выдержали и уступили средневековой логике. Этим промахом моментально воспользовались капиталистические противники, которые принялись вопить на весь мир о ксегенской интервенции.
13
Ринама уезжала из Жарли под несмолкаемые радиоголоса, разоблачавшие внешнюю политику Лимонии. Освободившийся от идеологии ксегенский коллектив, которому понравилось вместо политзанятий купаться в море, уговаривал освободительницу вернуться в его лоно после окончания института. Но Ринама была непреклонна. Жарлийская любовь и борьба отняли много сил, и переводчица без сожаления рассталась с гостеприимным, но чуждым Жарли и опомнившимся, но диким коллективом лимонных преподавателей и переводчиков. Она вернулась в родную, спокойную, понятную, надёжную, благополучную жизнь. Здесь не кричали радиоголоса, и о напряжённой международной ситуации напоминали только поредевшие ряды олимпийцев, отказавшихся от совковой Олимпиады в знак политического протеста. Полюбовавшись непривычно пустой олимпийской Совкмой, Ринама вместе с институтской подругой Нанон навострилась на отдых в Мрык. По дороге Нанон рассказала много неожиданного о тех изменениях, которые произошли на факультете. Преобразования были продиктованы апофеозом «холодной войны», который толкал одряхлевшую ксегенскую власть на решительные действия. Со всей старческой силой доходяга обрушилась на цинафрийский факультет, плодивший предателей Родины. У Ринамы с ксегенской властью образовалось много разногласий, в частности, во взгляде на эмигрантов. Но открыто она своё недовольство не высказывала, потому что в Лимонии это было не принято.
