Александр Филиппов - Не верь, не бойся, не проси… Записки надзирателя (сборник)
Да и Самохин, положа руку на сердце, признавался себе, что хлопоты о пленном солдате придали его существованию хоть какой-то смысл, вынесли с потоком событий из тесной, заплесневелой квартиры, где он помирал уже смиренно – не от рака, так от недостаточности сердечной или, черт знает, какой еще дряни, а скорее всего, от осознания своей никчемности, бесполезности для кого бы то ни было на этом свете.
Машина вырвалась наконец на скоростную загородную магистраль, зашелестела по ровному, будто взлетная полоса, дорожному покрытию, загудел, врываясь в окошки, пахнущий гудроном ветер, взъерошил волосы, взбодрил прохладой. Город отступил, отстал запаленно, скрываясь в чаду тесных улиц, а здесь, в окрестных степях, сверху навалилось как-то сразу ставшее необъятным голубое, незапыленное небо, сияло, слепя глаза, но не раздражая, а радуя, солнышко, обливало теплым золотом пшеничные поля, на которых работали редкие стайки занятых вещественным трудом людей, багрянило тут и там веселую зелень лесополосы вдоль дороги, выбеливало, подновляя бревенчатые да саманные деревеньки на взгорках, сверкало на бортах ползущих по черным грунтовым дорогам автомобилей…
Но сельская идиллия начиналась, лишь отступив километр-другой от трассы, а само шоссе, пучась транспортом, как река в половодье, тянуло за собой, вытекая из города, пристающий к обочинам-берегам плавучий мусор, какие-то затрапезные, обшарпанные киоски-вагончики с надписью белилами по ржавобоким стенам: «шашлык», «манты», перемежаемые новостроями вычурных, похожих на макеты теремков, бензозаправок, кафе, возле которых томились в ожидании владельцев надменные иномарки, а вдоль дороги, сторонясь и не оглядываясь на проносившихся мимо счастливцев, плелись обреченно неведомо куда странные в этом отдаленном от людских жилищ месте путники – налегке, без поклажи, из тех, которых не привечают в придорожных закусочных, да и в солнечных деревеньках встречают неласково, торопя: «ступай, ступай себе с Богом, милай, у самих ничо нет, еле-еле концы с концами сводим…»
Самохин расслабился и принялся бездумно смотреть в автомобильное окно, радуясь по-стариковски теплому деньку уходящего безвозвратно августовского лета, степному ветру и тому, что его собственная жизнь пока продолжается.
Впереди показалась бензоколонка с придорожным рестораном при ней – эдакая помещичья усадьба, сложенная затейливо из красного кирпича, с кованой решеткой ограды.
Увидев гостей, Федя Чкаловский спустился по чугунной, ажурного литья лесенке и, пыхнув буржуйской сигарой, расплылся в фарфоровозубой улыбке. Поздоровался с Самохиным, приобнял за плечи, косясь на Новокрещенова, протянул ему руку с приметной фиолетовой рябью выведенных татуировок, и Новокрещенов пожал ее осторожно.
– Тоже вертухай бывший? – ломая дистанцию, хохотнул Федька, хлопнув нового знакомого по плечу, а тот, сообразив, что так вот панибратски здесь дозволяется вести себя только одному человеку, поправил, сдержанно улыбаясь:
– Доктор зоновский. Сейчас не практикую.
Федька, став серьезным вмиг, лязгнул новыми зубами резко, по-собачьи, будто муху на лету жамкнул, кивнул, не снимая руки с плеча Новокрещенова.
– Молодец. А по званию кто? Тоже майор? Вот вы какие у меня, два майора! Я, дело прошлое, тюремных медиков завсегда уважал. Это ж какое терпение надо, чтоб с братвой уголовной возиться! А потому и по понятиям «красный крест» и все, кто там работают, – неприкосновенны.
– Только где они теперь, понятия те, – встрял Самохин. – Вон, по телевизору говорят, что нынче вся Россия по понятиям, дескать, живет. Может, оно, конечно, и так, да понятия-то теперь не те! Не наши, не зоновские…
– Что, затосковал по нормальным законам? – хмыкнул Федька. – Напридумывали себе на голову адвокатов, присяжных… Всем им, и судьям тоже, и даже прокурорам цена есть. Я, если понадобится, любого куплю, а они с радостью продадутся. А вот воровской сходке взятку не дашь. Рассудит по справедливости, по-нашенски… – и, видя, что вознамерился было Самохин возразить, уже и рот открыл, взял его за плечо примиряюще. – Ну ладно, ладно… Нас жизнь рассудит. А сейчас пойдемте, товарищи, или как вас теперь… господа майоры, за стол, там и потолкуем. Обед у меня скромный – разгрузочные дни соблюдаю, в Великий пост мяса не ем… сегодня у нас шашлычок из баранинки да осетринки, салатики разные, фрукты… Ну и водочка, само собой. Я ведь просто живу, без излишеств. Не то, что некоторые… буржуи!
Водку никто пить не стал, ограничились сухим вином. Новокрещенов налег на шашлык, с визгом сдергивая куски мяса и оголяя шампур, а Самохин ел вяло, без аппетита, поглядывая на Федьку, который сноровисто орудовал ножом и вилкой, чопорно промокая блестящие жирно губы белоснежной, туго накрахмаленной салфеткой.
С террасы открывался вид на простор созревших пшеничных полей. Впрочем, Самохин в злаках разбирался плохо, и, возможно, поля были ржаные, а то и вовсе ячменные. А дальше, по грибовидному, словно от ядерного взрыва, облаку пыли, вздымавшемуся к поднебесью, угадывался город. Словно определив, о чем подумал Самохин, Федька, опять промокнув сытые губы, бережно отложил салфетку, сказал в сердцах:
– Нет, вы гляньте только, как город испоганили! А ведь я третий год в областной экологический фонд такие бабки отстегиваю! Все растащили, ворюги! Не-ет, власть надо менять!
– Чем тебе эта-то плоха? – удивился Самохин.
– Российская еще куда ни шло. А вот областных – всех в шею! Разве ж это власть? Мелкие гопники! Хапнули деньжат из казны и давай коттеджи строить. Построили, нырнули туда, как хорьки, и только зубки скалят – не подходи, мол, мое… Я бы их всех по этапу… На Колыму, в лагеря, и чтоб конвой вологодский, и чтоб кумовья вроде тебя – неподкупные да беспощадные. Я, даже когда вором был, на основы государства не покушался! – гордо заявил Федька. – А эти… Эти придурки наверху опять страну до революции того и гляди доведут, – и, став серьезнее, продолжил: – Всероссийская послабуха достала уже. Никто ни хрена путем не работает, а жрать все хотят. Причем вкусно. Избаловались при социализме, все в себя никак не придут… В соответствии, так сказать, с реалиями капиталистическими. Живой пример. Беру на заправку бабу из деревни. Вот, говорю, зарплата тебе чуть ли не больше, чем у председателя колхоза, у вас в селе такой ни у кого нет. Работай, только честно и добросовестно, не воруй. И что ты думаешь? Полгода проходит, и уже либо бензин не доливает, либо в запой уходит. Эту выгоняю, беру другую, из города. Бывшая учительница, интеллигентка, и… бац! Та же история!
– Гуляет народ, – убежденно поддакнул Новокрещенов. – Дисциплина в государстве нужна. Чтоб бездельники, если не разумом, так желудками осознали, что на халяву нынче не проживешь…
– Во, товарищ правильно мыслит! – похлопал его по плечу Федька. – Идея, так сказать, в массах уже созрела!
Самохин хмыкнул скептически:
– Порядок-то все хотят, по дисциплине скучают, но – для других, не для себя. Чтоб все, значит, по струночке ходили, а он, к примеру, на бензоколонке собственной средь бела дня вкусно ел да пил. И, между прочим, денежки на эту роскошь, а еще магазины да банки неизвестно откуда взялись. Вернее, известно, да прокурор доказать не может… Вот бы где порядок да дисциплину навести!
– Ты рассуждаешь как люмпен! – ощетинился Федька. – Солдафон! Слыхал хоть такое слово – инвестиции? Умные люди в мое дело деньги вкладывают, а потом я с ними прибылью делюсь. Политэкономию изучать надо было в свое время, а вы, вертухаи, спали на марксистско-ленинских подготовках. А конспекты вам зэки ушлые писали. И теперь обижаетесь на весь белый свет, на митинги с красными флажками бегаете: обобрали! прогнивший режим!
– Ну, насчет режима ты сам только что разорялся, – напомнил Самохин.
– Да я ж… не в том смысле!
– Да хоть в каком! – разозлился Самохин. – Ловко у вас выходит. Я, отставной майор, значит, люмпен, а ты, уголовник хренов, уважаемый гражданин!
– Друзья! Послушайте меня, друзья! – прервал их Новокрещенов. – Не время спорить! Жизнь… изменилась. Сейчас пора деловых людей, и здесь Федор Петрович, безусловно, прав. Поэтому давайте перейдем к нашему делу. А уж оно-то и впрямь благородное. Уверен, что против этого-то никто не возразит!
Федька крякнул, достал из кармана две сигары в кожаном футлярчике, протянул одну Самохину.
– И правда, Вовка, хватит лаяться. Того и гляди, помрем скоро, а все туда же… Отношения выясняем… Расскажите лучше, что вы надумали, как пацанчика пленного выручать будем?
– Я тут, кстати, о выборах вспомнил, – вежливо заметил Новокрещенов. – Факт спасения солдата… А я почти уверен, что нам это удастся… Так вот, этот факт, думаю, получит достойную оценку в прессе.
