Ринат Валиуллин - Повесть о настоящем Шарике
Ноги жуют ступеньки вместо печенья, я поднимаюсь на пятый. Пью этот воздух спёртый – кофе моего родного подъезда. Кофе – дерьмо, с него тянет спать. Дверь меня долго рассматривает, она ждёт оправданий.
«Да, есть немного, я действительно пьяный, ну не так, чтобы очень, – репетирую про себя извинительную речь для своей жены, начиная искать ключи в карманах. – Да, я поздно или скорее рано, – попадаю я в конце концов в скважину. Дверь жутко упряма. – Ах, да, я забыл, извини», – тру ноги о коврик. Та сдаётся.
Дверь слизывает меня, квартира заглатывает моё тело, кот трётся о ноги, коридор отнимает пальто и ботинки, сопровождает в ванную моё неуклюжее тело. Здесь зеркало в роли следователя:
– Сколько пил? Где? С кем?
Я молчу.
– Говорить будем? – брызгает оно мне из-под крана.
– Только ты меня понимаешь, – обращаюсь я к коту, который смотрит трезвыми глазами мне в самую душу.
– Посмотри на себя теперь, на кого ты похож? – снова посмотрело на меня зеркало.
– На тебя очень сильно, мне нужно позвонить адвокату, моему милому адвокату – нахожу я в кармане пиджака телефон.
– Звони! Хочешь, чтобы тебе повторили вопросы? – кидает мне в лицо полотенце.
Я сажусь на край ванны и набираю номер, я чувствую всей своей шкурой, что разбудил прекрасную сонную гладь океана, знакомый голос накрывает меня той же волной:
– Где ты был?
– В баре с друзьями, – медленно прихожу в себя. Люди чаще всего приходят в себя через ванну.
– В баре? С друзьями?
– Клянусь моей мамой.
– Нажрался?
– Нет, я голодный. Может покормишь?
– Щас! Где ты сейчас? – добавляет она тихо.
– В ванной с Томом. А ты? – задал я самый глупый в мире вопрос.
– Я давно уже в спальне.
– Можешь забрать меня отсюда скорее, под залог того что я тебя не обманываю.
– Ты же знаешь, я не терплю перегара.
– Ладно, – посмотрел я на кота, который готов был проводить меня на кухню. Там я насыпал Тому его коричневых хлопьев. Мне нужны были чьи-то уши в этот момент, чтобы излить душу.
– Ты думаешь, я без еды не могу с тобой поговорить? – обиделся немного Том, проигнорировав миску.
Я взял его на руки и стал гладить:
– Часто мы верим, что всё ещё можем повернуть к лучшему и всё ещё не сошли с ума, что каждое наше слово бесценно, как и дела. Мы делаем их добросовестно, с полной отдачей, зная, что получим взамен: деньги, любовь, доступ к телу, власть, уважение, хлеба с куском тепла, лоснящееся отражение в зеркале. Нам кажется, что мы всё ещё можем гореть – дрова, подкидывая их в печь, лишь бы опять не пришла зима в отношениях.
– Секс – лучшее оружие для решения семейных конфликтов, да и вообще любых конфликтов. Если его нет – беда. Даже в политике одних симпатий и диалогов мало. Будь в мире красивые женщины-политики, легче было бы договариваться государствам. А сейчас что, посмотришь на такую – сразу воевать тянет, причём неважно с кем, главное, отвлечься.
– Так мы о политике будем говорить или о женщинах, Том?
– А что тебе лучше с похмелья помогает?
– Скорее, второе.
– Как думаешь заделывать брешь?
– Не знаю, а ты что посоветуешь?
– Выспаться для начала, сейчас разговаривать бесполезно. А утром поговорить на трезвую голову. И не забудь про букет, и не три жалких розы.
– Думаешь, это поможет?
– Не сразу, но поможет. Женщины редко прощают сразу, но ещё реже им дарят цветы.
* * *– Муха, принеси мне кофе, пожалуйста!
– Щас! Разбежалась. Я же не секретарша тебе, я компаньон, – сидела за соседним столом Муха, перебирая бумаги.
– Действительно, может нам завести секретаршу? Нашему ЧП это не помешает.
– Это будет настоящее ЧП для нашего частного предприятия, можно будет сразу его закрыть. Ты и так плохо соображаешь, а если появится молоденькая сучка – совсем голову потеряешь.
– Почему плохо?
– Посмотри бухгалтерию, расходы перекрывают доходы.
– Я же не виноват, что до людей не доходит, что мы лучшая рекламная компания. Говорил тебе, ресторан надо открывать, – чесал за ухом Шарик. – Чёрт, попросишь по-человечески кофе заварить – нет, всё настроение испортят на целый день, а кофе как не было, так и нет. Затрещал телефон на столе у Мухи.
– Кто звонит? – по-холостяцки высыпая в чашку растворимый, поинтересовался Шарик.
– Спрашивают, мы сможем прорекламировать любовь? – зажала лапой трубку Муха.
– Соглашайся, – замахал он хвостом.
– Без проблем, – ответила в трубку Муха и начала что-то записывать.
– А кто заказчик? – давился Шарик напитком, расспрашивая Муху, которая уже приняла заказ.
– Дружба, – вырвалось у неё весёлым лаем.
– Я не думал, что любовь нуждается в какой-то раскрутке, – почесал рёбра задней лапой Шарик, словно на стиральной доске потерев свою шкурку.
«Какой же он худой!» – вздохнула про себя Муха. – Сегодня всем стало это необходимо, – добавила она вслух.
– Пусть переводит деньги, подумаем, как это сделать получше.
– Деньги поступят через несколько часов.
– Чувствую, что мы можем рассчитывать на отпуск на Мальдивах?
– Про Мальдивы не уверена, но на Болгарию точно хватит. Давай ближе к делу, Шарик.
– Мне кажется, надо начать с тех ребят, что бродят по улицам.
– Да их надо бы причесать и погладить.
– А вместо табличек повесить на шею каждому женщину обнажённую. Пусть раздают её номера телефона. А в руки – листовки в виде сердец, пробитых стрелами. На всех растяжках и рекламных стендах написать крупно «А ты полюбил хоть кого-нибудь?» и Мону Лизу, – уносило фантазию Шарика всё дальше и дальше из этого кабинета.
– Почему Мону Лизу? – вздрогнула Муха.
– Её все знают, но, в отличие от других звёзд, никто ещё не видел обнажённой.
– А ведь и правда, – вспомнила мечтательнодалёкий, ласковый взгляд Джоконды Муха.
– На транспорте нужно пустить кондукторами молодых привлекательных женщин, пусть отрывают билеты, тем самым показывая, что каждый имеет право на отрыв, электрички пустить в виде мужского достоинства, а тоннели – сама понимаешь, на стенах крупными буквами – ЛЮБОВЬ.
– На кофе уже заработал, – встала Муха со своего места, чтобы заняться кофе.
– На всех разводных мостах, на асфальте, нарисовать по фаллосу – это будет символизировать, что любовь поднимается ночью, несмотря на разводы, – пояснил пёс, погасив вспыхнувшее было непонимание в глазах своей сотрудницы, которая не успевала за ходом его мыслей. – В кино крутить фильмы о любви. По радио – песни, – кричал Шарик. – На луне нарисовать знаки инь и янь.
– Можно ещё на Марсе, – принесла и поставила ему на стол ароматную чашку и бублик с маком.
– Далековато, – захрустел он удовлетворённо угощением.
– Кто-то звонит, возьми, пожалуйста, трубку, – закинул Шарик ноги на стол и мечтательно посмотрел в окно. – Кто это?
– Ненависть спрашивает, сможем ли раскрутить измену? – зажмурилась Муха и перед её глазами по голубому океану поплыли Мальдивы.
* * *– Кот, ты не видел мой кошелёк? – рылся я в карманах пальто, не находя своего лопатника.
– Хозяин, – отошёл на расстояние моей вытянутой ноги, – я его взял случайно вчера.
– И что?
– Что-что, – виновато махал он хвостом, – деньги спустил на одну крошку, крошку-кошку. Неужели подобного у вас никогда не было? – говорил он со мною на «вы», это значит – держал на дистанции.
– Нет.
– В таком случае, вы очень скупой человек.
– Просто хозяйственный. Может, не встретил такой, которая бы того стоила, – повесил я обратно пальто.
– Значит, она тоже не встретила, – вздохнул Том.
– Да, выходит. Так где ты их прокутил?
– Если бы я знал. Ты же знаешь, деньги уходят, не прощаясь. Если бы они умели болтать, я бы уговорил их остаться.
– На самом деле у них есть свой язык. Просто не все его знают.
– Да, какой же?
– Деньги говорят на иврите.
– Мне бы человеческий выучить. Тьфу на них, разве это были деньги? – разлёгся на ковре кот.
– Чтобы ты в этом понимал, Том?
– Только то, что они питаются душами, прожорливые зелёные крокодилы, стоит только им схватить вас за руку. Я знаю, как впечатлительны люди, шуршите листвой интимности, вы уже неизлечимы, во всем вам мерещится прибыль, даже в любви, даже в любви к животным. Я же знаю, что некоторые нас разводят, чтобы потом продать. Медали, выставки, всем нужна родословная. А жизнь проходит, как пустая порода, никаких тебе ценностей.
– Жизнь – это факт, как бы мы не отрицали, без денег она скупа.
– Возможно, ты прав, в любом случае, я тебе их отдам. Найду и отдам.
– Найдёшь. Не смеши меня.
– Хорошо, давай отработаю.
– Ты же ленив, как сто сорок тюленей.
– Болтать я умею, я расскажу тебе притчу, из собственной жизни.
– Валяй. Это будет самая дорогая притча в моей жизни, надеюсь, она того стоит, – сел я напротив него.
– Да. Из личного опыта.
Дело было весной, ещё до того, как ты меня подобрал. Я жил тогда с Билли. Из тающей кучи снега, ставшей сборищем мусора, в которой будто от нечего делать чьи-то глупые руки перевернули урну с бумагой и пеплом, нищий своим зорким взглядом, брошенным с лица, приплюснутого, как алюминиевая банка, поднял пятитысячную купюру.
