Юлий Крелин - Очередь
– Мыши в палате. Сам видел.
– Мыши?! У нас?! Спятил?
– Лариса Борисовна! Сам. Своими глазами видел.
– Анекдот! Цирк! Срочно позвони психиатру.
– Да ну, правда же! Сам видел, своими глазами.
– Да я верю. Психиатру сказать надо, а то ведь он тоже в грязи вываляется. Все лажанулись. И утром сообщите в хозчасть! Только этого нам не хватало.
Лариса медленно ехала по темному городу. Приятно катиться не торопясь: никаких машин вокруг, никакие внешние обстоятельства тебя не подминают – езжай да думай.
Почему вдруг позволила себе слово «лажанулись» из современного молодежного жаргона? Вообще-то не совсем современного. Еще со студенческих лет она помнила это слово, но тогда его употребляли только лишь как существительное – «лажа». Жаргону в основном отдает дань молодежь. Раньше, казалось ей, были сленги профессиональные, блатные, детские и школьные, студенческие и молодежные, музыкальные, спортивные, а сейчас создается впечатление, что у каждого поколения свой жаргон. Нивелировка на возрастном уровне. С другой стороны, при злоупотреблении жаргоном теряется индивидуальность речи, а вот, скажем, Колины товарищи разговаривают все по-разному. Каждый по-своему. Лариса вспомнила какую-то статью о рыбьем языке. Оказывается, рыбы переговариваются, и рыбий язык в стае, в косяке менее выразителен и менее разнообразен, чем язык одинокой рыбы… Индивидуальность. Вот и ребята, наверное, в классе все вместе разговаривают однотипно, но дома по-другому, по-разному. А как говорит она, Лариса, в больнице?.. Как рыба в косяке… Вскоре она была у себя в очереди.
Тем временем в машине газетчика состоялась дискуссия между хозяином помещения и Станиславом Романовичем.
Собственно, о том, что это интервью, а не дискуссия, пока знал лишь журналист. Станислав же просто разговаривал с подвернувшимся собеседником – и все.
Они сидели в машине и вели треп, посасывая пиво из бутылок.
– Люблю это пойло, – сказал Станислав, оторвавшись от горлышка. – И правильно сказано, что надо развивать эту отрасль малоалкогольных напитков. Когда человек жаждет, все силы у него уходят на поиски источника. На борьбу с жаждой.
– Борьба – уже дело, уже прогресс.
– Вы правы. – Станислав ответил ему задумчивым взглядом ученого-теоретика. – Но борьба за источник отнимает много времени, не остается свободного на поиск, на культуру. Нет времени почитать, подумать. Тогда – регресс, застой. А постоянная жажда создает элементарную психологию, для которой самое обычное проявление – злость.
– От такой элементарной нехватки?
– Элементарное рождает элементарное.
– Юмор!
– Что вы! У меня нет чувства юмора.
– Чему же вы радуетесь?
Станислав Романович опять задумался и опять, наверное, как ученый-теоретик стал прикидывать количество и качество элементарного в собеседнике.
– Человек, у которого отсутствует чувство юмора, лжет с большим трудом, чем юмором одаренный. Человек без юмора слишком серьезно относится к словам.
– Сложно что-то. Не пойму.
– Отнюдь! Элементарно.
– Элементарно! Мы, по-моему, слишком часто употребляем это слово.
– В вас говорит редактор. И хорошо: вы всюду на работе, всегда на посту, настоящий профессионал.
– Спасибо. Вы иронизируете?
– Упаси Господь. Я не люблю и иронию. Она не помогает, она все скрывает.
– Может, вы что-то хотите скрыть?
– Может. Я скрываю свои научные идеи от…
– А ненаучные идеи свои вы тоже скрываете? Станислав долго молчал, переливая пиво из бутылки в рот, потом просветленно посмотрел на молодого человека.
– Никогда.
– Тогда вот, без юмора, скажите…
– Я же сказал, что я человек без юмора.
– Вот и скажите, как обществу стать лучше? Какова роль культуры?
– Без юмора?
– Без!
– Ну!.. Без юмора уже Толстой это сказал.
– Толстой писал большие романы и давно. Мы за это время как-никак шагнули вперед, сильно изменились.
– Изменились? Шагнули – да, изменились мало. Да и не только романы он писал. Разве можно что-нибудь сказать новее, чем один из его постулатов? Нет. Гипотеза. Или, еще лучше, – концепция. Впрочем, он сам думал, что это аксиома, трюизм.
– Сколько красивых слов!
– Вот опять редактор. Я просто взял старые слова, которые тоже не изменились, как и люди.
– Так какой трюизм он сказал?
– Чтобы общество становилось лучше, надо, чтобы люди, его составляющие, становились лучше. Как для того, чтобы нагрелась вода в чайнике, надо, чтобы нагрелись все ее капли.
– Но кто-то должен зажечь огонь?
– Огонь зажигается в человеке с жизнью. А что, если мы еще по бутылочке? Нас не осудят?
– Кто же осудит за пиво, если вы не за рулем!
– И то. Золотые слова. Может, жизнь, природа и высшие силы мне помогут, и я никогда не буду за рулем.
– Не любите?
– Пиво люблю.
– Никогда не водили?
– Упаси природа, жизнь и высшие силы, – покривил душой Стас.
– Ну и что ваш чайник и капли?
– А ничего. Люди сами себя должны улучшать, улучшать, избегая элементарной, прошу прощения за повтор, логики и психологии. Улучшать себя, а не соседа.
Станислав Романович стал следить глазами за бурной деятельностью Валерия Семеновича, перебегавшего от одной группки своих людей к другой.
– Но почему же не помочь соседу? Помогая соседу, улучшаешь себя.
– Я не против. Я говорю: не занимайтесь улучшением соседа. Помогайте ему. Вон ваш сегодняшний начальник. – Стас кивнул в сторону Валерия Семеновича. – Он помогает, должно быть, но не улучшает. Он полезен и сам становится лучше.
– А взять у вас серьезное интервью можно?
– Только серьезно и говорю: я человек без юмора. Серьезно. Только серьезно. Приходите, посидим за столом, выпьем пивка и ни-ни другого чего-нибудь. Ну, а сейчас, здесь? Чего время терять?
– Это не серьезно. Не будьте таким экономным. Вон, смотрите, по-моему, перекличку начинают.
Проверка прошла весело, с прибаутками, комментариями и хохотом. Ко второй половине списка кто-то притащил магнитофон, и после каждой фамилии раздавался туш. В конце переклички, при последних бравурных звуках появилась Лариса. По какому поводу торжество? Стас объяснил ей все величие и всю значимость момента.
– Есть будешь, Стас? Кофе принесла.
– А пива?
– Машине противопоказано.
– Иди корми своего атамана.
– Он не атаман он есаул. Все равно. Все бездельники. Сколько времени ухлопаете и на что?!
– Ну хорошо, хорошо. Выпил, что ли?
– Не исключено. Все вы тут стали дружные такие, общественные, а тронь сейчас каждого за карман.
– Что ж ты пил? Ничего здесь нет. Неужто с пива?
– Тоже вопросы задавать? Интервью захотела?
– Что ты злобишься, будто голодный, а не только опьяненный?
– Ладно тебе со своей копеечной моралью!
– Парень хотел использовать время. Вполне похвально. Не бездельник.
– Юмор ему необходим. Для мозговой лабильности и упрощенных компромиссов.
– Ну ладно, Стас, ты, наверное, и до пива что-нибудь выпил. Давай я тебя домой отвезу. Стас, у меня к тебе просьба. Завтра днем замени меня, пожалуйста, часа на два: приехал мой оппонент из Ленинграда. Надо с ним обязательно увидеться.
– Все вы так. Дай тебе ноготок – ты голову откусишь.
– Хорошо, не надо. Попрошу еще кого-нибудь.
– Придет завтра, придет мысль, придет решение.
– Господи! Садись, отвезу тебя. Минутку только обожди.
Станислав, усевшись на заднее сиденье, стал зло смотреть на очередь машин, на очередь людей, потом что-то пробормотал самому себе, вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, сделанную ребятами из экспериментальных мастерских, и отхлебнул.
– Валерий Семенович, товарищ хорунжий, дозволь благоверного домой свезти и тут же назад. Кофе уже доставила.
– Давай, Нарциссовна…
– Борисовна!
– Ты же путаешь мои звания, должности, положение. Квиты. За взятку в виде кофе и всего, что к нему полагается, даю вам, мадам, тридцать минут максимум.
– Это не взятка.
– Ну? А что это?
– Взятка – это когда совершается должностным лицом должностное преступление, – сказала как выученный текст.
– Узнаю ответы на упреки по поводу коньяков, конфет и цветов от больных, – тоже с усмешкой, но благодушной.
– И даже если не только цветы и конфеты. Мне, например, впору вместо них талоны на бензин брать. И все равно это не будет взяткой.
Лариса почувствовала неведомо откуда появившееся раздражение. Однако уже в следующее мгновение, взяв себя в руки, поняла, что наплыв этот, скорее всего, связан не с сиюминутной ситуацией, а просто с общим беспокойством, отсутствием времени, призрачностью нынешней цели, с больной, с мышами, со Стасом. Она обругала себя уже в который раз, что не выдерживает, заводится, когда видит Станислава во второй половине дня, хотя давно уже абсолютно ясно: Стас добрый, честный, веселый, доброжелательный в основном утром, реже – днем, почти никогда – вечером. Пора привыкнуть и не раздражаться.
