Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)
– Это надо спрятать и никому никогда не показывать. – Сталин закрыл папку.
Горки.
10 апреля 1923 года
Быстрым решительным шагом направлялись Сталин и Троцкий к стоящему на возвышении знаменитому дому в Горках.
– Лев, только не садись играть с ним в карты. Я вчера ему все свои партвзносы проиграл, – сообщил Сталин.
Держа носовой платочек у красных заплаканных глаз, спускалась по ступенькам Крупская. Она посмотрела на Троцкого и Сталина и, всхлипнув, сказала:
– Что вы сделали с Лениным! – И побежала, плача, вниз.
Они ворвались, разъяренные, в комнату. Шишкин лежал на незастеленной кровати в костюме и ботинках и пускал в потолок толстые кольца дыма.
– Намасте[23], – не вставая приветствовал он вошедших.
Сталин подскочил к кровати и, с трудом сдерживая себя, чтобы не вцепиться негодяю в горло, закричал:
– Ты зачем Надю обидел?!
– Какую Надю? – удивился Шишкин.
– Жену!.. Владимира Ильича!..
– Ах эта… Она лезет ко мне с интимностями, а я не могу, я все-таки вождь мирового пролетариата, а не какой-нибудь…
– Не ври! – закричал, подскакивая, Троцкий. – Надежда Константиновна не такая! Она само целомудрие нашей партии!
Шишкин сел и, пожав плечами, сказал:
– Поэтому я к ней и не притрагиваюсь. И вообще, господа, разве может быть у вождя такая жена? Я думаю, мне следует с ней развестись, и как можно скорее.
– Я тебе разведусь, гад! – Сталин сжимал кулаки.
Троцкий с трудом удерживал его.
Шишкин, однако, не испугался и продолжал развивать мысль:
– Да-с. А потом пошлю по всей Руси гонцов. Пусть кликнут клич, и слетятся сюда красны девицы словно райские птицы. Встанут они передо мной, очи потупив, а я…
– Владимир Ильич! – закричал в истерике Троцкий.
Сталин посмотрел на него удивленно, Шишкин – одобряюще.
– Чёрт! – чуть не заплакав, закричал Троцкий, отвернулся, закрыл глаза и стал быстро-быстро повторять вслух, чтобы запомнить раз и навсегда: – Шишкин, Шишкин, Шишкин, Шишкин, Шишкин, Шишкин, Шишкин, Шишкин… – Повернулся, посмотрел на Шишкина и сказал, к вящему своему ужасу: – Владимир Ильич…
– Я вас слушаю, – откликнулся Шишкин. – Кстати, что это за фамилия у вас такая странная – Троцкий?
– Это мой революционный псевдоним! – закричал в истерике Троцкий. – А настоящая моя фамилия – Бронштейн!
– Да вы еврей? – удивился Шишкин. – А вы? – обратился он к Сталину.
– Я грузин, – испуганно ответил тот.
– Фамилия?
– Джугашвили.
Шишкин с сомнением посмотрел на Сталина.
– Господа, какое же вы имеете право Россией править? – удивленно улыбаясь, спросил он.
– Черносотенец! Охотнорядец! Реставратор капитализма! – закричал Троцкий и кинулся на Шишкина с кулаками, но его удержал Сталин.
Горки.
22 апреля 1923 года
Оставив праздничный обеденный стол, Шишкин, Сталин и Троцкий сидели за столом ломберным. На нем лежали пенсне Троцкого и трубка Сталина. Шишкин был доволен своим днем рождения. Он был сыт, пьян и, безжалостно выигрывая, благодушно витийствовал:
– Нет, господа, если вы не видели Индии, значит, вы не видели ничего! Взять, к примеру, мавзолей Тадж-Махал в Агре! Это же белый сон, застывший над водою!
– Что значит слово «мавзолей»? – спросил Сталин, не отрывая взгляда от карт и нервно посасывая указательный палец. Вопрос был обращен к Шишкину, но Шишкин вопросительно и требовательно посмотрел на Троцкого.
– Был такой император, Мавзол, – заговорил Троцкий, подслеповато щурясь. – Кажется, персидский… Желая после своей смерти, так сказать, тления убежать, он повелел построить подобающее его силе и славе сооружение, себя забальзамировать и выставить там для всеобщего обозрения. Чтобы все говорили: «Мавзол жив». Так вот, подобные культовые сооружения и стали называться мавзолеями.
Шишкин поморщился.
– Я слышу в вашем голосе иронию и совсем ее не разделяю. Ведь это же прекрасно – тления убежать! А знаете что? Пожалуй, я издам декрет о посмертном бальзамировании вождей революции для последующего экспонирования их потомкам. Это чтобы вы не решили, что я думаю только о себе.
Сталин и Троцкий переглянулись. Похоже, они были на грани помешательства. Шишкин выиграл и на этот раз. Он вытащил из кармана часы, взглянул на них и покачал головой.
– Увы, господа, праздник окончен. Я больной человек, у меня режим. Сейчас придет сестра милосердия. Измерение кровяного давления, господа, требует уединения и сосредоточенности. Никитич! – крикнул он. – Зови Верочку! А это в честь своего дня рождения я вам дарю! – Шишкин указал на трубку и пенсне. – Забирайте!
День рождения вождя мирового пролетариата дивизия Колобкова отметила взятием Агры.
Человек двадцать конников с развевающимся красным знаменем выскочили из‑за поворота улицы и, пугая удивленных прохожих, понеслись к мавзолею Тадж-Махал. Но, глядя на него, красные конники перестали нахлестывать лошадей, и те замедлили бег и остановились. И знамя уже не развевалось, а поникло тряпицей. Колобковцы сползли с лошадей и, открыв рты, безотрывно смотрели на белоснежное чудо. А татары и башкиры, которыми как-то хвастался Колобков, упали на колени, приникли к земле руками, грудью и лицами.
– Мама моя… – прошептал Колобков.
Воистину бездонная тема «Ленин в Индии», без сомнения, будет еще досконально исследована. Мы же ограничимся пока лишь несколькими мимолетными эпизодами пребывания Владимира Ильича на индийской земле…
По широкой красноземной дороге, по которой шли в обе стороны странники, нищие, паломники, черные буйволы тащили арбы с огромными колесами, бежала пара добрых лошадей, запряженных в хорошую подрессоренную коляску.
Новик правил лошадьми, курил, посматривал рассеянно по сторонам. Похоже, Новику было хорошо. Опустив соломенную шляпу на глаза, сзади дремал Ленин.
– Иван Васильевич! – подал он вдруг голос, и Новик вздрогнул от неожиданности, оглянулся. Ленин смотрел на него весело и дружелюбно.
– Ну ты совсем отживел, Владимир Ильич, – сказал Иван, улыбаясь. – Верно, воздух здесь такой, лечебный…
– Вот и колдунья ваша не понадобилась! – воскликнул Ленин и заливисто засмеялся.
– Не, к Кангалимм мы все равно заедем… Это даже не приказ, Ильич, это… задание…
Ленин уселся поудобнее и, вертя головой, стал с интересом рассматривать текущую в разные стороны людскую массу.
– Идут, идут – и куда идут… – задумчиво проговорил он и вновь обратился к Новику: – Послушайте, Иван Васильевич, как вы думаете, если они узнают… если им сейчас объявить, что здесь… Ленин… Как вы думаете – что будет?
Иван задумался, представляя, и, объехав лежащую посреди дороги корову, ответил:
– А ничего не будет… Индия… Мы вот бьемся-бьемся, а все как в песок… Ничего не будет!
Похоже, эта мысль поразила Ленина, он замер, задумавшись, и вдруг улыбнулся, махнул рукой и воскликнул:
– А ведь это прекрасно!
После чего вздохнул с облегчением, вытянулся, прикрыл лицо шляпой.
Один из ночных привалов устроили на пологом, заросшем кустарником берегу Ганга. Солнце опускалось, кровавя воду, на золотом с лазурью куполе неба вот-вот должны были проклюнуться звезды.
Новик сидел на корточках у костра, кашеварил. Ленин вышагивал неподалеку взад-вперед, по привычке сунув большие пальцы рук в вырезы жилета, и вдруг остановился. Внимание его привлекли тысячи, да нет, пожалуй, миллионы мелких серых пичужек, облепивших прибрежный кустарник. Оглядываясь на ходу, он заторопился к Новику.
– Иван Васильевич, что это за птицы? Мне кажется, я их где-то видел… – взволнованно сказал он.
– Соловьи, – буднично ответил Иван, помешивая в котелке похлебку.
– Как, – опешил Ленин, – наши соловьи?
– Наши, чьи же еще… Курские… – Новик попробовал похлебку и поморщился.
– Погодите, но ведь уже весна, почему же они не летят… на родину? – Ленин был очень взволнован.
Новик оторвался от своего занятия, поднялся, прогнулся в пояснице, с хрустом расправил плечи.
– Да кто ж их знает, – сказал он равнодушно.
– Но ведь уже пора… пора домой! – воскликнул Владимир Ильич. Он попятился от костра, повернулся и вдруг побежал к Гангу.
– Ильич… – окликнул Новик удивленно и встревоженно.
Но Ленин не слышал. Он бежал вдоль берега, взмахивая руками, и кричал:
– Эй! Летите домой! Слышите? Летите на родину! Э-эй!
Соловьи испуганно снимались, взмывая вверх, сбивались в огромные стаи, кружили в сереющем небе, а Ленин все бежал, взмахивая руками, и кричал:
