Евгений Сивков - Чувства
Со стороны террасы дом практически стоял на земле, с неё можно было попасть в огромный зал, занимавший практически весь первый этаж. Его центр занимал огромный стол, такой же, как и на улице. Наверх вела деревянная лестница, оканчивающаяся галереей, в широкий проём были видны двери спален. Стены, такие же светлые внутри, как и снаружи, были увешаны фотографиями, рисунками и огромными коллажами, на первый взгляд абсолютно бессмысленными. Правда, на самом деле для этой семьи они имели огромный смысл и ценность – это была коллекция винных этикеток. Её начал собирать ещё их дед. Самую первую привёз из Франции, а уж потом добавлял, добавлял и добавлял новые экземпляры со всего мира. Здесь были и очень старые, почти истлевшие, и современные пробные образцы. Рядом на стене предусмотрительный хозяин повесил лупу, так что каждый при желании мог разглядеть заинтересовавший его экспонат.
Слева от входа по неширокому коридору мы попадали прямо на кухню. Её основной достопримечательностью был огромный дубовый буфет, хранивший в себе, наверное, целую сотню бокалов разных форм и размеров. Порядок здесь был идеальный: на открытом окне колыхались белоснежные занавески, такие же белые полотенца, только с причудливой вышивкой, были заботливо развешаны на стене. На полу рядом с дверью стояла плетёная корзина. За годы службы хозяевам её дно и стенки окрасились в почти чернильный цвет, а ручка отвалилась, однако и она нашла свое место: ее сослали на кухню – пригодится на огород сходить или в погреб. Во всём виднелась женская рука хозяйки. Было понятно, что здесь бережно относятся к вещам и нетерпимо к беспорядку, любят своё дело, подчиняются его законам, но делают это легко и с радостью. А последним доказательством тому, что все в доме, от мала до велика, жили общими интересами, на которое натыкался взгляд, была миска с винными пробками. Рядом с ней, прямо на столе, валялось забытое кем-то ожерелье – несколько пробок, нанизанных на верёвочку. Работа явно была не закончена и ждала своего продолжения.
Обогнув дом слева, можно было увидеть вход в подвал – святая святых этой семьи. Вниз вела довольно крутая лестница, а рядом находился трап, по которому бочки с вином скатывали вниз. Внутри было тихо и прохладно. Каменные стены, выхваченные пламенем фонаря из темноты, казались такими древними, что вошедшего поневоле охватывал благоговейный трепет перед этим хранилищем чего-то очень-очень ценного. Шаги гулко отдавались в коридорах, ведь подвал занимал площадь гораздо большую, чем дом, и поэтому казалось, что бродишь по таинственной сказочной пещере, потеряв счёт времени и связь с внешним миром. И только заметив на стене маленький термометр, ты возвращался к реальности. Наконец, попав в огромный сводчатый зал, можно было увидеть пузатые бочки, рядами лежавшие вдоль стен, а пройдя ещё дальше – стойки с бутылками. Таков был дом виноделов – прадеда, деда и отца Михаила.
Профессор глотнул кофе. Образы далёкой жизни вновь пришли к нему. Теперь он увидел мать и вспомнил старую еврейскую пословицу: «Поскольку Бог не может быть везде одновременно, он придумал матерей».
В тот день Ксения не находила себе места. Проснувшись, как обычно, рано, она, ещё лёжа в постели, распланировала для себя все дела: сперва надо приготовить завтрак, потом сходить на огород, покормить птицу, а уж потом взяться за уборку. «Так будет легче дождаться», – рассуждала она, разглядывая стрелки часов на противоположной стене. Она ещё немного полежала в кровати, надеясь, что так ожидание окажется не таким томительным, ведь хоть минутка ещё, но всё же пролетела. Потом, осторожно спустив ноги на пол, женщина села на кровати, оглянулась по сторонам, улыбнулась будто сама себе, встала и начала одеваться.
Ксения любила домашние хлопоты: приготовление еды, уборка, стирка – всё это доставляло ей удовольствие. Вот только сегодня ей никак не удавалось отвлечься от занимавших её мыслей. Она томительно вздыхала, слишком часто поглядывала в окно, а когда тетя Аня отворачивалась, ненароком проскальзывала в дверь и, задержавшись на крыльце, вглядывалась вдаль.
Прибежали сыновья. Поругав их, как того и следовало ожидать, за перепачканные рубахи и не обращая внимания на их лепетание, Ксения отправила их на двор, чтобы быстро отмыли всю грязь, а потом шагом марш к тёте Ане – переодеваться. В заключение она строго-настрого запретила им возиться в пыли – хотя бы до вечера. Таков был окончательный приговор. Мальчишки понуро удалились, а Ксения, оставшись одна, присела и опять задумалась о своём.
«Ну что же ты всё терзаешься! – тётя Аня незаметно вошла на кухню. Опять на порог бегала – я же вижу. Женщина с сочувствием погладила Ксению по голове. Ты бы пошла вон на террасе посидела, может, и дождёшься».
Ксения взглянула в окно, потом на часы. «Рановато ещё, – подумала она. – Надо, пожалуй, заняться уборкой, а там уж посмотрим».
Она провозилась на кухне полдня, а потом принялась вытирать пыль в зале. Усталость всё же дала о себе знать, а нервное напряжение абсолютно вымотало её. Она опять присела на стул, откинула голову и забылась – всё-таки работать на седьмом месяце беременности ей было сложновато.
Со двора доносились громкие голоса. Рабочие возвращались с виноградника, слышались обрывки песен, женский смех. Жаркий день клонился к вечеру. Нестерпимую духоту сменяла лёгкая прохлада, принесённая ленивым ветерком. Он ещё не мог совсем разогнать тяжёлый, разогретый солнцем воздух, а лишь слегка разрывал его, даря минутное облегчение.
Ксения очнулась и, прихватив с дивана мягкую шаль, вышла на террасу. Дорога, желтоватой ниткой уходящая вдаль, была по-прежнему пустынна. Ксения пригляделась, кроме пыльной дымки на горизонте ничего не было. Она вздохнула и уселась в плетёное кресло-качалку.
Теперь на улице было уже довольно прохладно. Ксения завернулась в шаль, ещё раз посмотрела на дорогу – никого. Ребёнок дал о себе знать, и женщина, склонившись, стала нашёптывать ему ласковые слова. Неизвестно, кого больше она пыталась успокоить – себя или младенца. Неспешное бормотание сменилось тихой песней. Голос у Ксении был приятный, глубокий и чистый, и песня лилась легко, наполняя вечерний воздух одновременно и грустью, и надеждой. Внезапно женщина обернулась на скрип, прервав мелодию. Из двери показались заинтересованные личики Саши и Гриши. Потом дверь распахнулась, дети волочили по две большие мягкие подушки, они подошли к матери, попытались затолкать подушки ей за спину, мать им помогла, после обняли её, постояли так немного, что-то наперебой шепча, стараясь объяснить, иногда сзади одёргивая друг друга за рубахи. Ксения с улыбкой выслушала их, поправила чёлки, пригладила им волосы и, слегка подтолкнув сзади, отправила домой.
Безрезультатное ожидание постепенно сменяла щемящая тревога. Муж должен был приехать, по её подсчётам, ещё днём, а сейчас уже вечер. Стараясь отвлечься, Ксения стала вспоминать самые приятные моменты своей жизни. День, когда они познакомились с Семёном. Их свадьбу, рождение сыновей. Да и всё то, что обычно вспоминает человек в такие моменты, когда ему хочется забыть о плохом, а приятными воспоминаниями приблизить ожидаемое счастье.
Так Ксения сидела и, стараясь отогнать тревожные мысли, то вспоминала, то мечтала, всё сильнее натягивая шаль себе на подбородок. Ночь разлилась по двору, тёмная и густая. Воздух наполнился миллионами звуков. Щёлканье, стрекотание, шелест листьев слышались теперь особенно явственно. Всё тот же ветерок, правда уже немного окрепший, приносил солёные запахи моря и сладковатые вперемешку с терпкими запахи растений. Небо без единого облачка накрывало долину звёздным куполом.
Ксения спала. По её улыбке можно было догадаться, что снятся ей хорошие сны. Тёмные краски стали уступать место более светлым, розовый, жёлтый, голубой потихоньку вытеснили синий, подкрашивая долину мягкими волнами цвета пробуждающегося дня.
Машина остановилась на перекрёстке. Мужчина лет тридцати пяти ловко выпрыгнул из кабины и, поблагодарив шофёра, на минуту задержался.
«Может, вас ещё подвезти?» – спросил шофёр у попутчика, перегнувшись через пассажирское сиденье и открыв дверь.
«Нет, спасибо! Дальше я сам! Просто хочу пройтись по родным местам!» – широко улыбаясь, мужчина показал рукой на окрестности.
«Ну ладно, удачи!» – шофёр захлопнул дверь и завёл мотор. Через минуту машина скрылась в клубах дорожной пыли, а пассажир остался стоять на перекрёстке.
Недорогой, но опрятный костюм-тройка слегка помялся в дороге. Усталое лицо теперь сияло от радости. Жадно оглядывая окрестности, мужчина будто старался налюбоваться всем этим, надышаться родным воздухом, так он будто здоровался с этими краями после долгой разлуки.
«Спасибо! Вот я и снова дома!» – произнёс он громко, обращаясь к невидимому слушателю. Потом поднял коричневый кожаный саквояж, стоявший у его ног, и легко и быстро направился по дороге через виноградники. На ходу мужчина внимательно изучал растения, и по его довольным кивкам головой становилось понятно, что их состояние радует его ничуть не меньше, чем возвращения домой. Вскоре он увидел дом, знакомые сараи и веранду. Слёзы умиления навернулись на его глаза, когда в кресле он заметил жену и, как он сам себе говорил, сына. В этой семье любили детей, но больше всего гордость отцу доставляло рождение сына, ведь ему не только можно было передать своё дело, но и сделать его носителем семейных устоев. Для Семёна Михайловича это было очень важно.
