Сергей Дигол - Пантелеймонова трилогия
Пантелеймон еще больше съежился и попытался отвлечься телевизором, где показывали то ли бывшего, то ли будущего премьера Берлускони, вляпавшегося в очередной скандал. Все эти дни Берлускони не сходил с экранов итальянских каналов, журналисты не оставляли его ни на шаг, словно он один был виновником и одновременно спасителем Италии, единственным, кто породил мировой экономический кризис и кто в одиночку мог с ним справиться. Вот, кстати, еще один старик, не «голубой», от вида голых мужиков в фартуках наверняка блюет, зато меняет как перчатки молоденьких красоток. Под интервью с одной из них Пантелеймон и задремал.
Проснулся же оттого, что кто—то тряс его за плечо.
***– Брат, что мне делать? – голосил Богдан Челарь. – Выручай, брат!
Он плакал, хватал Пантелеймона за рукав, просил простить, если что не так. Он так и не попал сегодня на работу, да и черт с ней с работой, тут не до того, чтобы голой задницей светить, его и без того крепко взяли за эту самую задницу.
– Я—то тут причем? – недоумевал Пантелеймон, не вполне понимая при чем тут сам Богдан.
Впрочем, часть вины Богдана за обрушившееся на него несчастье лежало, безусловно, на нем самом, точнее, на его мстительной памяти. Он так и не смог забыть свою Корнелию, и даже новый брак бывшей супруги и его собственная отсидка не вычеркнули ее имени из его неприкосновенного списка. Правда, теперь это был расстрельный список. Заработав на фартуке с розовой пантерой, Богдан, недолго думая, решил «заказать» бывшую супругу местной мафии.
– Я ж не знал, что они такие пидарасы, – плакался Богдан, словно речь шла о лесных разбойниках, которых он поначалу принял за сказочных гномов.
Вляпался Челарь по самую макушку. Мафиозники, на которых он вышел в Бари, оказались бандой угонщиков машин, согласившихся – так уж и быть – на небольшую услугу для молдавского гостя. О деньгах речи не шла, это—то и убивало Богдана. Бандиты потребовали от него оплату натурой с учетом специфики собственного бизнеса: от Челаря потребовали угнать пару—тройку люксовых автомобилей.
– Бугатти, блядь, Мазерати, – хныкал Челарь, вытирая нос о плечо Пантелеймона.
Он рассчитывал на сумму в десять тысяч евро, но угодил в капкан, от которого не откупиться деньгами, разве что – угнать несколько машин, стоящих сотню жизней таких вот придурков, как он сам.
– Уже двадцатку предлагал, – рыдал Богдан, горюя от того, что связался с беспредельщиками и, видимо, негодуя, что вынужден предлагать такие деньги за ничего не стоящую жизнь Корнелии.
– Выручай, брат, – бредил Богдан, тряся Пантелеймона, который лишь разводил руками.
Но, отпоив Богдана русской водкой, за которой он специально впервые за четверо суток вышел из дома, Пантелеймон как следует набрался сам. После этого ему стало казаться, что за его спиной что—то растет, то ли крылья, то ли стена из хмурых небритых людей в темных куртках, с черными, словно нарисованными углем усами.
– Звони! – сказал она Богдану и не дожидаясь уточнений подвыпившего товарища, добавил, – своим мафиозникам, кому же еще.
***Сарагоса была прекрасна, как невеста, трепещущая в ожидании потери девственности. Пантелеймон шел по городу и не узнавал в нем того сумрачного захолустья, в котором прожил месяц до своего внезапного исчезновения. Ну да, именно так – внезапное исчезновение, он ведь даже записки не оставил. Исчез, пропал без вести, провалился сквозь землю. Его не задержали в аэропорту при возвращении, не проверили документы, не удосужились спросить, не тот ли он самый гражданин Молдавии, которого ищут жена и дочь. Да никто, понятное дело, его и не искал. Попробовали бы пикнуть – Энвер закатал бы их в сарагоскую средневековую брусчатку, и плевал он на свой амурно—коммерческий треугольник. А ведь правда, задумался вдруг Пантелеймон, албанец—то наверняка не поверил в возможность несчастного случая. Не мог не понять, что это – бегство. Бегство Пантелеймона от него, сутенера и бандита, от проститутки—дочери и от жены, стервы и прямо скажем, бляди. Бегство от бычьих яиц и бычьих взглядов, изрешетивших насквозь его, Пантелеймона, карму, которая, говорят, совсем как нервные клетки – никогда и не восстанавливается. Черт, а если этот черт и вправду пришил Серафиму с Виорикой?
Приблизившись к дому, Берку снова повеселел. Нет, Сарагоса была определенно прекрасна, особенно – дом, в котором он прожил два месяца перед тем как внезапно и без предупреждения бежать в Италию. И чтобы окончательно почувствовать себя хозяином положения, Пантелеймон зачерпнул раздувшимися ноздрями воздух Сарагосы, сладкий как сироп и взял паузу перед тем, как нажать на кнопку звонка. Да и просто, насладиться триумфом, который он почти не запомнил.
Употреблять крепкие напитки принято после победы, Пантелеймон же напился в ее предвкушении. На встречу с мафиозниками они с Богданом ехали на такси и шофер—итальянец то и дело оглядывался на заднее сиденье, где Пантелеймон уже закончил одну бутылку водки и перешел к следующей.
– Но, синьоре, но пер фаворе! – замахал руками Челарь в ответ на тарабарщину таксиста.
– Что он ска—ик—зал? – выдавил Пантелеймон.
– Сказал, что отвезет нас в полицию, – буркнул Богдан и тихо добавил, – только этого не хватало.
В машине Челарь успел совершенно протрезветь, когда, наконец, понял, что все происходящее не шутка, и что за все, что они натворили дома – а в этот безумный список входил науськанный Пантелеймоном звонок мафиозникам и просьба немедленной встрече, – теперь придется расплачиваться сполна. Полицейский участок, признавался себе Богдан, в этом смысле не самый худший вариант.
– Хошь? – протянул ему покачивающуюся в руке бутылку Пантелеймон, но Богдан лишь отмахнулся и стал смотреть в окно.
Он вспоминал супругу и впервые проклинал – нет, не ее, а себя, за тот день, когда решил с ней покончить. Конец надвигался, причем достаточно быстро, со скоростью такси, на котором Богдан мчался ему навстречу. Только теперь, понимал Богдан, это был его конец и, поглядывая на пьяного Пантелеймона, он лишь с отвращением признавался себе, что ничегошеньки на этом свете не стоит. Как ничего не стоит человек, согласившийся, пусть и по пьяни, с предложением такого же пьяного собутыльника решить вопрос за одну встречу. И как только у него рука поднялась позвонить мафиозникам, обалдевал сам от себя Богдан.
Неужели я все это провернул, с острым, предельно ясным недоумением подумал Пантелеймон, застыв у двери в дом Энвера. Убедил Богдана, заставил его позвонить мафиозникам, напился в такси и вот в таком пьяном виде был достаточно убедительным для того, чтобы итальяшки не подстрелили его там же, в этой заброшенной мельнице, куда они приехали и откуда, как только до него дошло, что происходит, рванул, выпуская из—под колес облако пыли, перетрухавший таксист? Назад им с Богданом пришлось идти пешком, километра три до ближайшей деревни, откуда на автобусе можно было добраться в Бари. Где—то на полпути в деревню Пантелеймон был уже совершенно трезв, во всяком случае, лицо Богдана, бледное, потерянное лицо с бегающими глазами, все еще не верящими в то, что удалось выжить, это лицо он еще нескоро забудет.
– Что же теперь будет? – повторял Богдан, все еще не веря, что он сам, собственным ртом выдавал мафиозникам перевод безумных планов соседа. Пантелеймон, у которого, как всегда во время протрезвения, дико разболелась голова, лишь морщился от слов приятеля, бивших колоколом у него где—то за переносицей.
Утопив палец в кнопке звонка, Пантелеймон повторял про себя все то, что должен был сказать хозяину этого дома. Но дверь ему открыла Серафима.
Она взвизгнула, причем дважды. В первый раз, увидев на пороге супруга и всплеснув руками, а во второй, – мгновение спустя, получив удар прямой правой в челюсть.
– Чего разлеглась, сука! – крикнул Пантелеймон корчившейся на полу жене. – Накрывай на стол, хозяин вернулся!
***Во второй раз улетая в Италию, Пантелеймон удостоился торжественных проводов. Энвера среди провожающих не было, впрочем достаточно и того, что он отрядил полномочную делегацию из четырех собственных охранников, глядя на которых Берку, чувствуя прилив веселости перед неизбежным страхом от перелета, не удержался от шутки.
– Не боитесь оставлять шефа без охраны? – подмигнул он албанцем, которые молча смотрели на него сквозь темные очки.
– Ладно, – кивнул Пантелеймон, не обижаясь на парней за то, что эскорт ему выделили не из стремления обеспечить безопасность. Албанцы банально следили за тем, чтобы Пантелеймон не сбежал до посадки. О том, что в аэропорту Бари его встретят другие албанцы, он узнал от Энвера.
– Мои партнеры в Албании, – уточнил Энвер. – Прибудут паромом, уже с оформленными документами. Сколько, вы сказали, машин?
