Владимир Земша - На переломе эпох. Том 1

(«Нацкадрам» – парням с национальных Республик, было немного легче с экзаменами. Они их попросту не сдавали. Требовалось только написать диктант на русском. И всё! Так работала программа поддержки «национальных кадров»! Это было лицо Советского государства, стремящегося претворять в жизнь отдельные принципы «марксизма-ленинизма» по национальному вопросу. Жаль только, едва ли последние реально смогли это оценить. Едва ли сами следовали тем же «ленинским» принципам. Принимали же это как само собой разумеющееся. И не чувствовали за собой долга перед народом России. Ибо не было слышно голоса России. Были только голоса СССР и Свободных Республик. Правовые институты «РСФСР», как правило, подменялись Союзными. Да и само «РСФСР» было, от большего, лишь на бумаге, да и то – плетущаяся позади всего советского «паровоза» «дойная корова».)

Жить на «абитуре» было не легко. Некоторые сами забирали чемоданы и бежали прочь. Как можно дальше от этих дико визжащих в воздухе комариных туч, словно полчища монголо-татар, ночных сибирских июльских заморозков, зарядок, скудных казённых харчей. Им в след летело презрение остальных.

Окончательный конец «гражданке» наступил 1 августа. Уже не абитуриентская, а курсантская рота, но ещё по-прежнему в кедах, трико. Склад. Горы «стекляшки» для «слонов»[24].

Старшина кричит, размахивая сапогами:

– Сороковой! Сорок второй! Сорок третий!

Сапоги расхватывают, примеряют. Но не до жиру. Не дом модели. Бывшие солдаты советуют.

– Бери размер побольше, зимой тёплый носок оденешь!

Говорили, чтобы гражданку отправили почтой домой. Но почта не работала. И многие лишились своих, дорогих своей связующей памятью с прошлым, вещей.

Сапоги болтались на скривившихся ногах. Галифе обвисло мешком. Китель неуклюже заправлен. Погоны, пришитые неуклюжими стежками, напоминают американские горки. Подворотничок напоминает просто кусок тряпки, пришитой неумело так, что белые стежки пробили насквозь воротник снаружи. Пилотка не может найти себе места на остриженной, ставшей неуклюжей голове. Тимофеев осмотрел себя в отражении окна: «Чёрт знает что. Совсем не похож на тех щеголеватых курсантов, которых приходилось видеть раньше!» Таким он и предстал перед своим отцом, пришедшим проведать его перед отъездом. Они встретились возле деревянного забора, отделявшего палаточный городок от другой, совершенно иной жизни. Забор был стар, и кругом зияли проломы, через которые осуществлялась нелегальная связь с внешним миром, как бы отцы-генералы ни тешили себя радужными иллюзиями о том, что «наши курсанты в самоволки не бегают», типа «ну, очень сознательные»… Среди окружавшего леса было протоптано множество троп «самоходчиками».

– Ну, ты доволен, сын? – отец внимательно посмотрел на Владислава.

– Да, нормально, папа, – кивнул тот в ответ.

Говорили они недолго и не много. Попрощались. И после он долго вспоминал родные и теперь уже такие далёкие глаза своего отца! А потом – курс «молодого бойца». Первые наряды, первые трудности и лишения.

Старшина достался им необычный. Крупный телом, бывший десантник. Он нёс в себе солидный заряд армейской муштровки. Он впитал и принёс с собой всё: и хорошее, и плохое из Армии. Этот бывший дéсант с первых же дней принялся учить двадцатую роту десантному комплексу рукопашного боя на 16 счетов. По окончании которого он надменным баритоном вопрошал. Не орал, а именно вопрошал.

– Кто сильнее всех?!

– Мы!!! – орали разгорячённые курсанты в ответ.

– Кто победит всех?!

– Мы!!!

– Кто съест всё? – как-то кто-то негромко добавил из строя под дружный смех сотоварищей…

Замкомандира взвода. Человек мягкий и добрый, возможно даже местами слабохарактерный, долго не продержался. Его место занял невысокий сержант, как и старшина, со значком парашютиста на груди, ревностный исполнитель приказов и до глубины души, по-«дедовски» не любивший «молодых», коих он видел во всех, вверенных ему курсантах, – видимо, привычка, принесённая с «войск».

Командир отделения – сержант требовательный, но уважающий только силу и боящийся упрёка начальника.

О, курсантский коллектив! Как ты разочаровал с первых же своих дней! В отличие от абитуры, здесь каждый стал сам за себя. Здесь торжествовал принцип: «другому, будь то наказание или поощрение, – значит не мне!»

Вечер. Строй замер в ожидании. Лица напряжены, как на экзамене. Старшина объявляет список лиц суточного наряда.

«Кто-то там сегодня, вроде, провинился. Дай бог, сегодня в наряде буду не я!» – думает каждый, наблюдая, замерев дыхание, как старшина медленно изучает свой «чёрный блокнот»…

– Курсант Соколов!..

Лишь невнятное мычание в ответ.

– Соколов!.. – старшина поднял голову, обводя строй ястребиным взглядом.

– Здеся он! – наконец кто-то нарушил звенящую тишину.

– Я не понял!? В чём дело, товарищ Соколов? Язык проглотил, что ли? – старшина навис над щуплым курсантом.

– Я-м-м-м, – мычание было ему ответом.

– Выплюнь изо рта банан, курсант!

– Я-м-м-м, сан-м-м-м-ча-сть!.. – курсант вытер капли пота со лба и высунул распухший донельзя язык.

– А-а-а-а! Профессиональная болезнь настоящего замполита! Допи…делся, товарищ Соколов?!

– Это его пчела тюкнула, – пояснил кто-то из стоя, – он варенье жрал, да с ложкой пчелу в рот засунул.

– Втихоря жрал, – добавил кто-то, – чмошник! Это его бог наказал!

– Разговоры!.. Давай, Соколов, дуй в санчасть, твою заногу! – рявкнул Старшина, – чё стоишь тут ещё мне, студент?

Старшина обвёл эту фамилию в своём чёрном блокноте…

Утро. Палаточный городок шевелится разбуженным муравейником. Все поправляют колья палаток, подтягивают верёвки – растяжки, поднимая полы мокрых от холодной росы палаток и заправляя их, превращают палатки в аккуратные натянутые грибки с четырёхугольными шляпками. Курсанты подставляют разгорячённые после зарядки тела под холодные струи артезианской воды, мажут ваксой сапоги. Те, кто успел уже выйти на место построения, натирают до зеркального блеска бляхи лоскутками от старых шинелей, натёртых зелёными кусочками «пасты Гойя». Прошло 15 минут с момента окончания зарядки. Сержанты стоят наготове:

– Стро-оиться на утренний осмо-отр!!!

Сердца неуспевающих вздрогнули: старшина неумолимо заносил в свой «чёрный блокнот», уже и так заполненный после зарядки, новые фамилии проштрафившихся. Роты выстроились в две шеренги.

«Уборщики», по одному от взвода, принялись выметать территорию.

– Расстегнуть крючки, верхние пуговицы! Подворотнички к осмотру!

И понеслось-поехало: отрывались плохопришитые или не достаточно белоснежные подворотнички.

– Бляхи к осмотру! – сержанты, переполненные агрессией, третировали своих подчинённых, как могли, добиваясь, собственно, безукоризненного исполнения требований Уставов и порядка, как то и положено в настоящей армии.

– Головные уборы снять! Содержимое карманов – в пилотки!

– Что это?! – сержант достал из военного билета сложенную бумажку. Белобрысый курсант хлопал глазами:

– Письмо.

– Сам вижу. Сжечь!.. А это что?!.. – снова потянул из пилотки сержант.

– Фотография моей девушки, – ответил курсант, продолжая хлопать глазами.

– Убрать! – ехидно засмеялся сержант. – Прежде, чем крутить любовь, научись мотать портянку, студент!

– Я курсант, – угрюмо буркнул тот в ответ.

– Кто-то тут что-то вякнул или мне показалось? Студент! – сержант с презрительной ехидностью буравил не моргающим взглядом юношу. Тот опустил глаза и сержант продолжил. – Показать носовые платки, расчёски!

– Правую ногу на носок ставь!.. Левую!..

– Грязные каблуки!.. Зашить сапоги!.. – и т. д., – блокноты сержантов пополняли всё новые и новые фамилии.

– Закончить утренний осмотр! Стано-ви-ись!

…Священным будет для людейТвой памятник под старым вязомИ надпись: «Славою своейОн чистым сапогам обязан!»

Наконец-то закончился «курс молодого бойца» в холодном палаточном городке. От тепла казармы лица буквально распирало теплом изнутри. Чистота и уют казались неземными!

Раздался телефонный звонок. Глаза дневального курсанта Шаталова буквально вывалились из орбит, от накатившегося волнения, когда он положил трубку.

– Чё такое? – спросил его Тимофеев, поправив свой штык-нож на ремне.

– Дежурный по полку звонил…

– И что?

– Приказал срочно прибыть на плац с ведром, швабрами и мылом. Плац будем мыть.

– С мылом? Ты ничего не перепутал?

– Да нет, ничего не перепутал. Ты чё, меня за дурака держишь?

– Ну, тогда идём! Зови дежурного!

Через минут десять курсанты драили плац с мылом.

– Влад, может щёткой лучше будет? А?

Тут из-за трибун выскочили курсанты-третьекурсники.