Коллектив авторов - Рюмка водки на столе (сборник)
В общем, благодаря Ангелине в Норвегию выбралась вся семья. Норвежцы особенно против не были. Ради такого дела Эдик радостно бросил тусклое преподавание в одном непрестижном учебном заведении.
Теперь, комментируя за столом цветистые отпечатки прошлогодних лета и осени, он несколько раз отметил, что в принципе обошелся семье совсем недорого.
– А когда умотал в Грецию, – добавил томно, – то вообще – одна экономия.
Ангелина чуть обидчиво подтвердила: ну да, в Грецию Эдик путешествовал один, с двадцатью евро в кармане, причем и туда и обратно добирался автостопом. Гучины дивились и слегка натужно восхищались.
– Неужели прям останавливал на шоссе? – широко раскрывала глаза Катя.
Эдик блаженно жмурился.
– Ну а что ж. Запросто. Эх, время какое было. Замечательное…
В Греции он, оказывается, две недели жил вместе с постящимися паломниками в каком-то общежитии при православном храме, кормясь с общего стола только чипсами и хлопьями.
– Как же ты так продержался-то на сухомятке? – удивлялся Стас.
– На халяву и уксус сладкий, – философски отвечал Эдик.
Он как всегда напоминал добродушного сытого кота – того же Мефодия, изгнанного таки со стола. У него было круглое лицо – легко краснеющее и покрывающееся бисеринками пота. В таких случаях коротенькая челка липла ко лбу. Его манера говорить была забавна тем, что и в трезвом, и в нетрезвом состоянии он выговаривал слова как-то вязко и вяло. Поэтому никогда нельзя было сказать вполне уверенно – вполне ли Эдик трезв или не совсем. Но при этом общее впечатление, им оставляемое, было скорее приятным – вовсе не гадким. Стас легко мог представить, как норвежские, шведские, германские, австрийские и прочие водители тормозили и легко соглашались подбросить до ближайшего городка улыбчивого кругловатого туриста. Эдик к тому же хорошо говорил на двух языках, и вообще к языкам имел склонность. Сидя в университетском городке подле жены, он даже перевел для нее с английского пару занудных литературоведческих брошюр. Норвежский язык неблагодарный Эдик, впрочем, учить отказался. Но от скуки и в силу обилия свободного времени сносно по самоучителю выучил итальянский, который вроде бы один раз даже пригодился – когда они все вместе выбирались в Милан.
В итоге в европейскую жизнь он погрузился довольно глубоко. Настолько глубоко, что теперь никак не мог вынырнуть. Не мог теперь заставить себя заняться на родине каким-либо оплачиваемым занятием. Ленился продавать свой труд. Сытое житие в норвежском университетском кампусе расслабило Эдика – и без того не слишком энергичного.
Ангелина была этой тенденцией слегка встревожена. Муж не работал уже месяцев семь.
За столом об этом упомянули вскользь.
– Ты как сам-то вообще? – туманно спросил Стас, жуя хрусткую квашеную капусту.
– В каком смысле? – покосился Эдик.
– Ну в социально-профессиональном, – Стас, положив вилку, обвел в воздухе округлую сферу.
– А… в этом… хорошо. – Подумав, правдивый Эдик все же уточнил: – Полная жопа. Не нужен никому.
И принял сокрушенный вид, хотя ясно было, что своей безработностью он не тяготится ничуть. Деликатная Ангелина, поправив круглые очки, сказала очень мягко:
– Мне кажется, он как-то утратил мотивацию.
И переглянулась со Стасом. Несколькими секундами позже, прожевав, тот заметил:
– Тут на днях видел Орешкина. Ну помнишь?.. Он теперь – декан. Поговорили о тебе тоже. Он говорит – пусть приходит. У них французский преподавать некому… Говорит, можем сделать даже заместителем заведующего. Полгода пусть поработает, а там, мол, посмотрим…
Эдик рассеянно покивал и вдруг озаботился:
– Тут вроде креветки в блюдце были, а? Вот тут за банкой, Гель?
– Ты их съел уже, – сообщила Ангелина.
– Ну как – поразмыслишь? – спросил Стас.
Эдик снова покивал, и снова молча. Не торопясь, отрезал себе ветчины, положил розовый ломтик на черный хлеб, добавил дольку помидора, все это поглотил и начал не спеша и с удовольствием жевать.
Они допили третью бутылку вина, и ощущение полноты жизни теперь стало общим и окончательным. Налетавший ветерок приносил запах костра с соседнего участка. Оставалась еще одна бутылка полусладкого венгерского, припасенная дачниками. Она была немного не в тему, но теперь казалось уже все равно.
– Я тебе, кстати, Холивелла привез, – сказал Эдик Стасу чуть погодя, – все три тома. На английском.
– Спасибо огромное, – умилился Гучин, – я думал, забудешь… Напоминать не хотел даже.
– Я, видишь, обязательный, – пробормотал Эдик, разливая, – давай, что ли, шашлык делать? А, Кать?
– Слушай, а ведь они дорогие небось? Книжки-то дорогие? – встрепенулся Стасик.
– Ну что ты – это подарок, – успокоила Ангелина.
– Подарок, – спокойно подтвердил Эдик, – Гель, дай ему, они на втором этаже, на столе.
– Да знаю, – Ангелина встала из-за стола.
Эдик принялся извлекать из полиэтиленового пакета куски свинины. Он рассматривал их и обнюхивал.
– Шампуры неси, – приказал Эдик Кате, – вон они, вон – на лавке!
Стас с Ангелиной подошли к домику, увитому виноградом. На крылечке Мефодий вылизывал пушистое пузо. Увидев хозяйку с гостем, лизать перестал и посуровел. Вблизи дома пахло нагретым деревом. Стасу запах показался восхитительно летним.
Ангелина, склонившись, потрепала кота за ухо. Мефодий повел башкой. Стас подумал, что эти легкие брюки в обтяг, штанины заканчиваются у лодыжек – все же не вполне подходящая Ангелине одежда. Массивный зад, обтянутый белым, как-то его подавлял.
В домике на веранде было чуть прохладней, чем на улице, и пахло опять же деревом и почему-то полынью. На второй этаж в квадратный проем в потолке уходила лестница, по которой Ангелина, ступая осторожно, полезла первой. Стас опять последовал взглядом за ее могучими покачивающимися белыми полушариями. На правое налипла полоска сухой коры – наверно, с лавочки под навесом. Подумав, Стас последовал за хозяйкой.
На втором этаже, в узенькой запыленной мансарде, напротив, было довольно жарко и душно. Немалую площадь занимал старый шкаф, набитый книгами, – торчали выцветшие, затрепанные корешки. У стола, похожего на те, что стоят в школьных классах, Ангелина остановилась и взвесила в руке все три тома. В распахнутое слуховое окошко падал солнечный сноп.
– У тебя это… тут отряхнуть надо, – сказал сипловато Стас, подходя к ней со спины.
– Ой, где? – Ангелина положила книги и попыталась посмотреть через плечо.
Гучин удалил налипшую древесную полоску и будто нечаянно сделал отряхивающее движение рукой. Ангелина, будто помогая ему, выставила зад и плавно придвинулась вплотную. Гучин навалился и стал жадно отряхивать-гладить обеими руками, ощущая сквозь материю теплое тело. Потом попытался расстегнуть ей пуговицу – спереди на брюках. Пальцы Ангелины помогли ему. Белая материя сползла вниз по полным ногам. Гучин часто задышал, расстегиваясь и пристраиваясь.
Несколько минут спустя исследовательница норвежской литературы томно застонала и прилегла грудью на стол. К запаху нагретого дерева и пыли добавился новый острый запах. Гучин тоже чуть склонился, громко дыша, глядя Ангелине в затылок и тиская ей поясницу. Полушария подрагивали, покрываясь нежной сыпью мурашек.
Снизу из зелени донесся Катин смех. Потом жалобное мяуканье Мефодия. Ангелина взглянула через плечо. Гучин медленно отстранился, но потом, склонившись, поцеловал ее в шею. Он ощущал сильный хмель и от полного умиротворения был, конечно, далек. В таком состоянии он не мог получить его быстро.
Он услышал голоса. Внизу под навесом Эдик поучал Катю, как нанизывать мясо на шампур. Катя опять смеялась. Гучин принялся торопливо натягивать джинсы.
Уже спускаясь по лестнице, Ангелина вдруг вспомнила:
– Ой, а книги-то!
Пришлось возвращаться.
Пока мясо жарилось (Эдик, поворачивая шампур, негромко приговаривал: «Теперь с этого бочка… А теперь с этого…») и пока его ели, Стас Гучин ощущал нарастающее чувство неловкости и злости на себя. Более всего хотелось все тут же бросить, подхватить сумки и Катю и бежать на электричку. Но это было бы, конечно, нелепо. Он косился на Ангелину, ожидая заметить похожие признаки беспокойства. Но Ангелина вела себя совершенно естественно: мыла посуду, ставила чай, покрикивала на кота. Постепенно он успокоился. Через полчаса они с Эдиком поняли, что хорошо бы добавить. Но видимые запасы были исчерпаны. В траве нежились три пустые бутылки из-под вина.
– Мясо было хорошее, – заметил Стас.
– Пойдем в тот конец, – таинственно предложил Эдик, – к старой душевой. Вино – оно как вода…
В дальнем конце участка, в густейших зарослях осота и малины пряталось хлипкое дощатое строение, напоминавшее забытый резервный сортир. Хозяин пролез сквозь стену из тугих стеблей, присел на корточки и запустил руку под стену строения.
