Коллектив авторов - Рюмка водки на столе (сборник)

Коллектив авторов

Рюмка водки на столе: 40°-ые истории. Сборник

© Авторы, 2013

© А. Кудрявцев, составление, 2013

© Е. Осипов, рисунки,2013

© ООО «Издательство АСТ», 2014

Владимир Лорченков

И мертвые восстанут

Он был примерно на две головы выше меня. Я смотрел на него, задрав голову. Но это не имело значения, потому что он все равно стоял, а я сидел на скамье в парке. И если бы даже он был ниже меня, мне все равно пришлось бы задирать голову. На нем был теплый – чересчур теплый для конца мая в Кишиневе – костюм, белая рубаха, и у него был портфель. Ясно. Какой-нибудь проповедник сраный. Я хотел было послать его подальше, но у меня не было сил. Я просто сидел и моргал, глядя на него и чувствуя, как в моих глазах собираются слезы. Так всегда на другой день, если перепьешь. Я попробовал приподнять бутылку с пивом – два литра, – но у меня ничего не получилось. Он заботливо помог мне придержать пузырек и нацедил в пластмассовый стаканчик пивка. Я жестом поблагодарил и выпил.

– Вообще-то, – сказал я потом, отдуваясь, – пива я не пью.

– Тем более украинского, потому что украинское пиво это не пиво, а спиртосодержащий напиток с ароматизатором «пиво», – сказал я.

– Но похмеляюсь им с удовольствием, – признался я.

Он принял это за приглашение побеседовать. Все так же стоя надо мной, он спросил:

– Веришь ли ты в Иисуса, брат?

– Ясен хрен, – сказал я, потому что ждал чего-то подобного.

– Только не называй меня брат, – сказал я.

– У меня уже есть брат, и это не говно, типа вас, бездельников-сектантов, а настоящий мужик, нормальный, слышишь, черт тебя побери, – сказал я.

– Вот видишь! – сказал он и улыбнулся. – Бог есть, и Он дал тебе брата!

– Но брат сейчас ДАЛЕКО, – сказал я.

– Как же так получилось, что единственный человек, который меня понимает, находится ужасно далеко, а? – спросил я.

– Кстати, – спросил я, – что ты здесь делаешь? Ладно я работу прогуливаю, но ты-то, ты…

– Я проповедую, – улыбнулся он.

– Открой обзор, – сказал я.

Он присел, и я увидел, наконец, небо. Оно было синим, и огромный платан надо мной – ему лет семьдесят, подумал я, не меньше, – перебирал листвой, как карманник серебряной монетой между пальцами. И таких деревьев в парке было много. Парк был знаком до сантиметра. Я начинал здесь маленьким мальчиком, бегая кроссы в спортивной школе, и закончу от удара во время какого-нибудь особенно страшного похмелья, подумал я. Ох уж эта блядская Долина Роз. Центровое место всей моей жизни, подумал я. И хлебнул еще пива. Проповедник смотрел на меня с интересом.

– Иисус любит тебя, – сказал он.

– Если так, то почему мне так плохо? – спросил я.

– Ты с перепою, – сменил он тон с пафосного на слегка озабоченный.

– Так какого хрена мне плохо, а? – спросил я.

– Все твердят Иисус, Иисус, Христос да Христос, а чтобы взять да и что-то сделать, слабо, а? – спросил я.

– Где он, этот Иисус ваш, когда Он и ПРАВДА нужен, – сказал я.

– Тебе тяжело? – спросил он участливо.

– А что, не видно? – спросил я.

– Иисус дал тебе пива! – сказал он радостно.

– Думаешь, выкрутился? – спросил я, а он радостно покивал.

– Не считается, – сказал я злорадно.

– Если на то пошло, Иисус ПРОДАЛ мне пиво, – сказал я.

– Ты требуешь чуда, – скорее спросил, чем сказал он.

– Я требую чуда, – сказал я, с сожалением глядя, как бутылка-то пустеет.

Всегда так. Четыре литра взять стыдно, а двух явно не хватает. Никогда.

– Дьявол искушал Иисуса явить чудо, – сказал осуждающе этот богослов сраный.

– Дьявол всего лишь просил его прыгнуть разок со скалы, – сказал я.

– И ты не Иисус, а я не дьявол, – сказал я.

– Давай поговорим о том, как точно сбылось предсказание в Ветхом Завете о Навуходоно… – начал он.

– Давай не поговорим об этом, – прервал я.

– Чего ты хочешь? – спросил он.

– Чуда, – сказал я.

В это время на аллее появилась тележка, а за ней и жирная тетка, которая стала переворачивать тележку, как столик. Я уж думал, она не придет. У нее всегда можно купить пива. Проповедник глядел на меня вопросительно. Я покачал головой. Конечно, это вовсе не чудо никакое. Тетка могла прийти в парк торговать соком, водой, пивом и воздушной кукурузой, а могла и не прийти. На меня пахнуло молодым потом, и я – насколько мог быстро – повернулся. Мимо бежали кросс двенадцатиклассницы. К сожалению, я был чересчур не в форме, чтобы подставить ногу одной из них, а потом утащить жертву в кусты. Да и проповедник был не очень подходящей компанией для такого времяпровождения. Я допил пиво, бросил бутылку в урну – попал, к своему удивлению, – и, пробуя силы, приподнялся. Потом встал и пошел к продавщице пива.

– И все же Господь обязательно явит тебе чудо, – сказал вслед мне этот чудак.

– Непременно, – сказал я.

– Вот увидишь, – крикнул он.

– Обязательно, – сказал я.

– Прямо сейчас! – взвизгнул он.

– Ну конечно же, – бросил я.

– В сей же момент! – заорал он.

– Всенепременно, – сказал я.

После чего обернулся, чтобы послать его наконец-то как следует, но на скамейке никого не было. Если бы я был студенткой филфака и прочитал сто пятьдесят семь раз «Мастера и Маргариту» – а это для них обязанность, вроде как для пограничника уметь бегать с собакой, – то непременно бы вздрогнул. Но это было далеко не первое похмелье в моей жизни. Я знал, что в такие моменты чего только ни случается. И никакие дьяволы советского розлива тут ни при чем. Алкоголь играет, сказал я себе. И пошел за добавкой, еще поиграть. Но буквально в двух-трех метрах от столика, хотя все вроде как и продолжало выглядеть обычным, – что-то в атмосфере изменилось. Воздух как будто щелкнул и, судя по тому, как люди в парке продолжали заниматься своими делами, – изменилось лишь для меня. Так что я не стал заострять на этом внимание и купил себе еще пива. Но я уже знал.

Что-то случится.

И случилось все гораздо быстрее, чем я ожидал.

И никакой подготовки в виде серного дождя, молний, грома или еще какой-то этой феерической херни из Ветхого Завета не было. В воздухе просто потемнело, и начался дождь. Ну я и спрятался от него под деревом. А там стояла какая-то девушка. Я шел уже на пятый литр, так что можно было и познакомиться. От украинского пива выражаешься всегда выспренно, глупо и провинциально, прям как ведущие светских новостей на ихнем украинском телевидении, так что я начал так:

– Милая незнакомка…

– Милый знакомец, – сказала она и повернулась.

К счастью, я был уже достаточно пьян. Поэтому не испугался, когда на меня посмотрела Ниночка Приходько. Толстенькая девчонка – кстати, украинка – из параллельного класса, которая была в меня влюблена всю школу. И с которой я трахался, когда поступил в институт и понял, что трахаться нужно со всеми, кто в тебя влюблен, а не строить из себя чистюлю сраного.

Все бы ничего, только Ниночка уже лет десять как была мертва.

Отучилась на бухгалтера, устроилась по профессии и спустя полгода бросилась под поезд из-за какой-то растраты. Помню, все мы дико переживали. Ну все парни в ее дворе. Ниночка ведь, как и положено всякой Ужасно романтичной в шестнадцать лет девушке, в двадцать пять стала не менее Ужасно доступной. Все это я вспомнил, глядя на нее.

– Сам ты прошма! – сказала Ниночка и улыбнулась.

Но улыбнулась как-то невесело. Ей явно было нехорошо. Алкоголь, подумал я. Какая-то сумасшедшая. Очень похожи.

– Рад, мудак? – спросила она.

– Чему? – спросил я.

– Тому, что мне из земли вылезти пришлось ради того, чтобы какой-то мудак уверовал, – сказала она.

– Нина?!!!!!.. – сказал я.

– Нет, бля, Вася, – сказала она.

И обвела рукой горизонт. Вокруг нас стояло человек двадцать, не меньше, которые, как я точно знал – поскольку не раз напивался до полусмерти на их похоронах, – сыграли в ящик. Но они были. И они стояли. И все говорили мне:

– Привет, привет!

Я отбежал от дерева и бросился из парка.

К сожалению, в городе ситуация была не лучше.

Еще при выходе из парка мне улыбнулся другой мой покойный одноклассник, Федя по прозвищу Вертолетчик. Мы прозвали его так за пристрастие к выбрасыванию с девятого этажа кошек с пропеллером, который он забивал в несчастных скотин гвоздем.

У фонтана стоял мой приятель Раду, который в 92 году сбежал из дому, чтобы подносить патроны воинам-освободителям, поехавшим завоевывать Тирасполь.

До фронта он не доехал, потому что попал под «КамАЗ».

У дороги я замедлил шаг. Там, взявшись за руки, стояла мертвая парочка, о которой даже в «Экспресс-газете» писали.

Жили они в нашем же дворе. Сашка и Маринка Соловьевы. Прославились они в узких кругах желтой прессы тем, что – уже после бракосочетания – поняли, насколько каждый из них ошибался в своих гендерных пристрастиях. Проще говоря, каждый из них оказался гомосексуалистом. Но они любили друг друга. Тогда Сашка за двенадцать лет службы в каком-то учреждении скопил денег на смену пола и тайком от Маринки сделал операцию. Ну чтобы быть с ней лесбиянкой, пусть и несчастной. В глубине души-то он был «голубой». А Маринка сделала ровно то же самое, чтобы быть пусть и несчастным «голубым», но рядом со счастливым Сашкой. Встретившись после операций, они здорово удивились, но дело было сделано. Пришлось им, обменявшись паспортами – Сашка стал Маринкой, а Маринка Сашкой, – жить и дальше, как гетересоксуальная пара. Чтобы хоть как-то обозначить случившиеся с ними изменения, они сменили фамилию на Петуховых. Увы, это ничего не меняло. Но мучились так они, к счастью, недолго. Обоих убил врач, делавший им операцию. Доктор влюбился в Маринку, когда та была еще женщиной, и уже тогда ревновал ее к Сашке. А уж когда Маринка стала мужчиной и Сашкой, чтобы жить с Сашкой, который стал женщиной и Маринкой, чтобы жить с Маринкой, которая…