Владимир Фомичев - Человек и история. Книга вторая. «Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале

Владимир Фомичёв

Человек и история. Книга вторая

«Шахтёрские университеты» и «хрущёвская оттепель» на Северном Урале

Я не случайно в руки взял перо,

Доверил мысли пишущей машинке,

Не соблазнился ставить на зеро -

Пошёл путём неспешным, по старинке.

Я впитывал тончайший строй цветка,

Глаза от цвета неба голубели.

Дорога жизни будет нелегка -

Я это понял в детской колыбели.

Пытаюсь сшить лоскутья всех времён

Посредством мне доступной, скромной лиры

И, кажется, доволен, что клеймён -

Клеймом трагикомедий и сатиры!

Предисловие

В человеческий характер, в его сущность, природой, а может Богом, заложена склонность к подвижничеству, а если конкретнее – к подвигу. Подвиги бывают разные. Есть подвиги мелкие, незначительные, но из-за моды на них – распиаренные. Они тянут на премию, медаль, а то и орден, служат для примера, для назидания обществу. Есть подвиги крупногабаритные, так что они не вмещаются даже в одно тысячелетие, получают статус мифа, становятся незыблемыми столпами вечности. В основном же подвижничество состоит из постоянных мелких, средних, больших подвигов. Они не отмечены в истории, не получили вознаграждение, так что их свершители растворились и исчезли в вечности без следа. Справедливо ли это? История об этом умалчивает, а слава – девка непостоянная, иногда просто продажная.

Глава 1. Воз дров

Так уж получилось, что я в семье стал основным заготовителем дров на зиму. Конечно, я ещё не мог конкурировать с мужиками по этой части. Взрослые мужики зазывали к себе в дом лесника, угощали его самогонкой до полного умиротворения, и тот выдавал карт-бланш на заготовку настоящих берёзовых дров. Потом эти толстые, хорошо высушенные поленья были аккуратно сложены в поленницы в сараях. Я тогда ещё не достиг такого возраста, чтобы иметь возможность общаться с лесником на подобном уровне. Лесник, попуская мужикам, жестоко отыгрывался на подобных мне ребятах. Узнав, что кто-то привёз дрова, он заглядывал во двор, ворошил привезённый хворост и пьяно угрожал: вот составлю сейчас акт за незаконную порубку.

Это вызывало уж если не испуг, то омерзение к этому охранителю лесных угодий. Как говорится: волк собаки не боится, но не любит лая. А поэтому мне приходилось в родной свой лес ходить «на цыпочках», тихо срубать подгнивший сухостой под самый корень, разравнивать листву, чтобы и следа от срубленного дерева не было заметно. Толщина же этого полугнилья у самого корня была едва ли толще топорища. В принципе, это была санитарная чистка леса, необходимая и оттого очень полезная. За это не ругать нужно было, а поощрять и даже платить деньги. По справедливости, надо заметить, что лесных пожаров в ту пору не было. Лес был очищен от сухостоя, всякого горючего хлама. Сухой травы не было. Она вовремя скашивалась на корм скоту. А живое здоровое дерево попробуй поджечь!

Однажды уже поздней осенью я заготавливал дрова на грядущую зиму. Нашёл и срубил сухостойные деревья. Ветки не обрубал, так как и они пригодятся на топливо зимой и лес не будут замусоривать. Стащил это всё в кучи поближе к лесным тропинкам, взял лошадёнку и за несколько приёмов привёз это всё домой. Возле хаты образовалась, по моему тогдашнему мнению, – огромная гора дров. Теперь оставалось всё это порубить и аккуратно сложить, чтобы было зимой чем печку топить. Дровяного сарая не было. Тут я проявил изобретательность, даже немного с художественным вкусом. Одна из стен хаты имела направление на северо-восток. Вот к этой стене впритык я и организовал поленницу, которая, по моему соображению, должна была являться дополнительным щитом от самого свирепого, особенно в зимнее время, северо-восточного ветра.

Когда была переработана эта «гора», в основном хвороста, то вся стена по длине и высоте под самую крышу украсилась поленницей. Технология такова: рубился ствол этого полузасохшего деревца по размеру, годному для печи. Толстые поленья раскалывались пополам. Укладывались эти поленья, более или менее похожие на дрова, вдоль всей стены, образуя некий слой. Потом по той же длине укладывался слой из веток, которые были больше похожи на метлы. Итак, слой на слой, слой за слоем – под самую крышу. Белый слой из поленьев, тёмно-коричневый из веток – образовали многослойный «пирог». Проходящие мимо соседи качали головами, цокали языками и льстиво насмехались: ну это ж надо!

Но, как говорится, в сердце лесть всегда отыщет уголок. Так что я, окончив работу, сидел на колоде, на которой рубил дрова, и тешил своё самолюбие, сыпавшимися от соседей восторженными похвалами. Оно и в самом деле, такого объёма заготовленных дров лично я не помнил, поэтому, глядя на это громадьё, тешил себя мыслью, что эта зима – под контролем! Моя малоопытность извинялась тем, что необходим не только объём, но и качество топлива. В печке эти прутики-веточки сгорали быстро, как порох, не давая нужного жара. Мужик полагает, а погода располагает. Так оно и получилось. Зима в том году пришла ранняя, и не только ранняя, но и морозная, и очень снежная. Этот свирепый северовосточный ветер, от которого я посчитал надёжной защитой свою поленницу, словно насмехаясь, показал ничтожность и наивность моей самонадеянности.

Зимой во всех хатах ставились небольшие временные печки, называемые «трубками». В мягкие оттепельные зимы достаточно было раз-другой протопить печку-грубочку, и этой прибавки к теплу русской печи вполне хватало. А тут зима как взбесилась! Морозы были настолько лютыми, что даже подрезали крылья летящим птицам и те, прерывая полёт, шлёпались в сугроб. Снегопады, а то и бураны, чередовались с морозами и столько нанесли снега, что пути сообщения между хатами были похожи на траншеи. «Грубки» в хатах дымились постоянно, давая только время на топку большой печки. А раз так, то дрова очень быстро расходовались, то есть сгорали. Календарная зима подходила к концу, был месяц февраль, его последняя декада, но дрова закончились ещё раньше.

Закончились дрова – это выражение, скорее, фигуральное. На отопление была израсходована вся изгородь, а от хвороста, заготовленного мной, так уж и дыма давно не осталось. Угроза замёрзнуть всей семьёй стала реальностью. Что там песенный ямщик, который замерзал где-то там в степи. Тут ведь лесная сторона, кругом леса, а в лесах дров немеряно. Но как говорится, близок локоть, да не укусишь. Как добраться до этих дров? Бывали случаи, когда во время тотального голода люди поглядывали друг на друга, кого бы съесть, чтобы другим выжить. Виновником за нехватку дров на всю зиму я считал себя, а не зиму. Только нерадивые люди стараются всё списать на стихию, природные катаклизмы.

Был ясный морозный день, во всяком случае, не мело. Я оделся не по погоде легко, так как достаточно тёплой одежды не было. Матери и старшей сестры дома не было, младшей сестре и брату я ничего не сказал. Взял в сенях топор, верёвку, закрыл за собой входную дверь и направился на колхозный двор. По дороге я размышлял: какую мне взять лошадь? Но не брать же мощного Кудряша, которому только и таскать орудийные лафеты. Он в сугробах, к тому же, быстро выдохнется. Нет, здесь не сила нужна, а ловкость и маневренность. В итоге мой выбор пал на Пегую лошадь, так называлась не крупная, но достаточно опытная и бойкая кобылка.

Был как-то в гостях у своих родственников в нашей деревне мальчик из Грузии. Привозила его огромная чёрная тётя. Она объявила: нужно, чтобы бичико стажировался на русском языке.

Так вот этот бичико, увидев Пегую, направил на неё указательный палец и с очень умным видом сказал: это очень небольшой лошадь. И после паузы:…или это большой ишак.

На колхозном дворе я ориентировался не хуже, чем на своём. Знал, где находится дежурная упряжь, где и какая находится лошадь. Кони в своих станках стояли задами к проходу. Есть мудрое правило: обходи лошадь спереди, а быка сзади. Уговаривать лошадь, чтобы она в своём станке повернулась передом, разумеется, глупо. А лезть к ней в станок сзади, кто знает, что у неё на уме.

Лошадь, даже самая мирная, не всегда понимает, кто там крадётся к ней в её станок, и может лягнуть, то есть ударить копытом. А это не только больно, но чревато! Так что зайти к такой, даже сугубо мирной кобылке, нужно было соблюсти определённый этикет. Я надёргал из существующей здесь скирды наиболее ароматного сена и уже с этой охапкой пошёл в гости. Пока я шёл по проходу, лошади оборачивались, ржали, как бы приглашая зайти к ним, но я осчастливил только свою избранницу. Я постоял, немного подождал, пока Пегая насладится угощением, на зависть другим лошадям, затем надел уздечку на услужливо подставленную голову. Захватил с собой принесённое угощение, и… вместе пошли на дело, на работу. Сани я выбрал более лёгкие, но прочные. А я знал толк в этих санях.

Куда ехать, я уже давно определился. Ехать в те места, где я обычно заготавливал дрова, не представлялось возможным. Туда не было никаких дорог, ни даже намёка на них. Поехал же я по хорошо укатанной дороге, которая вела на центральную колхозную усадьбу. По этой коммуникации осуществлялись все необходимые связи деревни с внешним миром. Как только я выехал на эту дорогу, так тут же сразу лицом к лицу столкнулся со свирепым северо-восточным ветром. Мне кажется, что он этого только и ждал. В его посвисте как бы слышалось: ага, попался, голубчик!