Михаил Гаёхо - Мост через канал Грибоедова

Михаил Гаёхо

Мост через канал Грибоедова

Два слова о Михаиле Гаёхо

Однажды в Питере, летом, в красном шелковом платье и на каблуках, я шла дворами в никуда. Был светлый вечер, тепло и мало народу. Очень как-то хорошо было, спокойно и словно бы счастливо. Навстречу мне шел молодой забулдыга, немного выпивший, но безопасный и просветленный.

Так это же NN, – узнала я. Но не смогла сразу вспомнить, как его зовут. Так про него и подумала: NN. Увидев меня, он радостно улыбнулся, тоже узнав меня, и остановился. Мы стояли, улыбаясь, и смотрели друг на друга.

– Подкинешь опохмелиться? – спросил NN.

– Конечно, – сказала я.

Открыла сумочку, достала сто рублей и дала ему.

– Ага, – кивнул он. – Спасибо.

И пошел дальше.

– Пока, – сказала я в пустоту, медленно осознавая, что это не NN, а неизвестно кто, что я никогда раньше в жизни не видела этого человека, что наша с ним синхронная остановка и взаимная радость ничем не объяснимы, а еще меньше объяснимо то, что я рассталась не с десяткой – пределом моего сочувствия незнакомому алкашу, – ас полновесной сотней: в то лето этого хватило бы на поллитра, и еще на закусон осталось бы.

При этом мне совершенно не жалко было сотенной, да и он, получив ее, не выказал никакого изумления тому, что незнакомая дама, в красном платье и на каблуках, почему-то счастлива его встретить и озолотить.

Я стояла и смотрела ему вслед: нет, ни рост, ни затылок, ни походка, – ничто мне, конечно, никого не напоминало; это был не Иванов, не Петров, не Сидоров, а вот именно что в чистом дистиллированном виде NN, то есть совсем, совсем никто. Я стояла, озадаченная. Представила себе всю сцену глазами забулдыги: вот бреду я себе дворами светлым летним вечером, на душе свободно и хорошо, еще бы опохмелиться; тут навстречу мне, вроде бы, XX, расфуфыренная, на каблуках… Обрадовалась… Денег дала…

Непонятно.

Должно быть, думала я, это вот что: реальностей, наверно, много; собственно, мы это знаем, но как-то до конца не продумываем; сколько людей, столько и реальностей; добавить сюда варианты реальностей первого порядка: пойдем налево – коня потеряем, направо – голову свернем, и все такое; добавить сюда еще реальности сновидений, каждую ночь образующиеся на новых условиях, плюс те реальности, в которых мы участвуем как случайные фигуранты, – например, та реальность, в которой мы восприняты глазами собаки: не даем ей сосиску, когда ей так хочется; или та, в которой мы – помеха на фотографии, снятой японским туристом: хотел Неву и Исаакий, а тут какая-то тетка в идиотском платье и на дурацких каблуках сунулась и испортила хороший кадр.

Эти реальности так ловко устроены, что почти не мешают друг другу, но иногда – например, светлым теплым вечером, когда идешь совсем без мыслей и очень от этого хорошо и счастливо, – иногда эти реальности могут, а может быть, даже должны пересечься. Может быть, есть у Вселенной такая потребность. И тогда два человека, не имеющие друг к другу никакого мыслимого отношения, узнают друг друга, обрадуются, как два простых и счастливых папуаса, и в этот редкий миг произойдет небольшое чудо: пожелал – и получил сто рублей. Или еще что-нибудь чаемое, высокоценное.

Может быть, все это так, а может быть, как-то совершенно иначе, я не знаю. Может быть, я видела только одну костяшку из большого неосвоенного маджонга. А там их еще много.

Как бы то ни было, мир устроен очень интересно, очень особенно, очень красиво и непросто, только не с кем об этом поговорить.

Вернее, раньше было не с кем. А тут мне – надеюсь, не случайно – попали в руки романы Михила Гаёхо, и эти самые руки у меня просто затряслись от волнения: вот с кем! вот с кем можно!

Такие романы мне еще не попадались.

Они вроде бы про людей, про их простую жизнь – попить-поесть, встретиться с женщиной, бояться, видеть сны, увидеть наяву человека, приснившегося вчера, ошибиться, быть убитым, потерять, приобрести, но одновременно – они про числа, про их соотношение, рост и распределение, про вероятности, про случайности, про математику.

По мере чтения волей-неволей начинаешь видеть странное: словно бы какие-то силовые линии, связывающие вон то число с этим, этот ряд с вон той гроздью; словно бы развертывается необыкновенно красивая, стройная, сложная модель не знаю чего. Мироздания, конечно, или его части. Ведь в основе мироздания лежит математика.

Но также и слово.

Музыка, говорил Лейбниц, есть тайное математическое упражнение не умеющей себя вычислить души.

А романы Михаила Гаёхо – это математическое упражнение, в котором душа вычисляет себя и свой мир через слово, через сюжетную логику, через структуру текста, а также – ведь душа сад таинственный – через такую не поддающуюся никаким вычислениям вещь, как юмор. Тут очень много тихого такого, тонкого юмора. (Лично я полагаю, что юмор – главное доказательство бытия Божия, потому что если бы все создалось «само», то мир был бы чистой математикой, в которой нет места шутке, а мы наблюдаем совсем иное.)

А по краю этого мира, по границе его расположена темнота с тем неизвестным и страшным, что в ней таится. Темнота необязательно где-то там, за дверью. А прямо вот тут, в женской сумочке.

Моя давняя встреча с NN – прямиком из мира Михаила Гаёхо. Кажущиеся люди – это его тема; если вам тоже попадаются кажущиеся люди, то вам сюда. Читая Михаила Гаёхо, чувствуешь, что случайность не случайна, а математически обоснована и предопределена; то, что представляется жизненным хаосом – это хорошо структурированное хозяйство. Только неизвестно чье.

И наконец, те, кого раздражает и утомляет неряшливость современной литературы, обрадуются опрятности и четкости этого обманчиво минималистского письма, за которым кроется сложная инженерная конструкция, подобная изящному мосту через реку неизвестной ширины.

Татьяна Толстая

Мост через канал Грибоедова

(делает худ. ред.)

Посвящается моей жене Наташе

Есть много мостов через канал Грибоедова.

1

Есть двадцать один мост через канал Грибоедова: Театральный, Ново-Конюшенный, Итальянский, Казанский, Банковский, Мучной, Каменный, Демидов, Сенной, Кокушкин, Вознесенский, Подьяческий, Львиный, Харламов, Ново-Никольский, Красногвардейский, Пикалов, Могилевский, Аларчин, Коломенский и Мало-Калинкин.

Шесть мостов – пешеходные. Это третий, пятый, шестой, девятый, тринадцатый, шестнадцатый и двадцатый из перечисленных.

Два моста – цепные, висячие.

Два моста (те же самые) украшены чугунными скульптурами – грифоны для одного моста и львы для другого.

Пять мостов (двенадцатый, шестнадцатый, семнадцатый, девятнадцатый и двадцать первый) украшены гранитными обелисками с фонарями – по четыре обелиска на мост.

P.S. Общее число мостов через канал Грибоедова – двадцать один, как уже говорилось. Это больше, чем число мостов через Мойку (пятнадцать) или через Фонтанку (тоже пятнадцать), но меньше, чем число мостов через Обводный канал (двадцать четыре). Однако если не брать в счет железнодорожные мосты (их пять), оставшееся число мостов через Обводный канал (девятнадцать) будет меньше, чем число мостов через канал Грибоедова. Таким образом, канал Грибоедова в определенном смысле занимает первое место по числу мостов среди рек и каналов Петербурга.

2

Жуков и Носиков в детстве жили в одном доме у канала Грибоедова.

У Жукова из окна был виден мост через канал – с чугунной решеткой и четырьмя обелисками по краям, был виден и еще один мост, если высунуть голову. А у Носикова из окна ничего не было видно, но мог быть виден мост с обелисками, если бы окно выходило на нужную сторону.

Прошло несколько лет (даже больше, чем несколько), и Жуков с Носиковым стали жить в разных домах. Теперь у Носикова из окна был виден другой мост через канал – с решеткой, но без обелисков, а у Жукова ничего не было видно.

Еще через какое-то количество лет новая квартира Носикова была дальше от канала, чем квартира Жукова, но если бы ничто не загораживало вида, казалось Носикову, он мог бы из своего окна, выбрав направление взгляда, увидеть вдали на равнине мост через канал Грибоедова – с гранитными обелисками, с грифонами или со львами.

3

В музейной витрине выставлена группа пингвинов.

Это большие императорские пингвины (Арtenodytes fostery) с птенцами.

Взрослые пингвины – крупные (очень крупные) птицы. У них черная спина и белая грудь. Граница между черным и белым представляет собой четко прочерченную линию, которая начинается у краев клюва и оттуда спускается вниз, предварительно сделав несколько замысловатых изгибов. У щек – желтоватые размытые пятна на белом фоне.