Свет очага - Тахави Ахтанов
Что способна сохранить память ребенка, которому нет еще и полутора лет? Немногое, пожалуй. Как осиротевший ягненок прибивается к другой матке, так и Света быстро привыкла ко мне, хотя прошло всего три месяца, как рассталась она с родной матерью. Мне кажется, что она не чувствовала себя чужой у меня. Я жалела ее не меньше Дулата и, пожалуй, даже чаще, чем сына, прикладывала ее к груди. Ведь она была такая хрупкая на вид.
После того застолья, когда партизаны праздновали победу наших войск под Орлом и Курском, Носовец дал Свете задание.
Пришел приказ разрушать железнодорожные пути, взрывать мосты и вражеские эшелоны. И вот срочно понадобился человек, который бы работал на железнодорожной станции и снабжал партизан необходимыми сведениями. Носовец решил пристроить Свету на станцию переводчицей. Ему казалось, что риск с ее стороны будет небольшой. Ведь с тех пор, как ее разоблачили, прошло больше года. Те, кто ее знал, наверняка уже сменились. Мало ли что могло произойти за год.
Света захотела взять с собой ребенка, однако Носовец возразил:
— Это опасно. Может быть, остались еще полицаи, которые слыхали то, что «Смуглянка» была в положении. Они ведь искали беременную женщину, когда ты сбежала. Так что ребенок может навести их на след, понимаешь? Лучше все-таки, если пойдешь одна. Пойми, так вынуждают обстоятельства. И вообще, лучше, если руки у тебя не будут связаны.
Вот и решили Светину дочку оставить со мной, обещая помогать мне всем нашим отрядом.
Мне казалось, что Света как-то не очень привязана к своему ребенку. Я ни разу не видела, чтобы она приласкала ее, сладко целовала, как это бывает у матерей. Как будто это и не ее ребенок, а чужой, приблудший, и не мать она, а только исполняет материнские обязанности. Но когда Носовец сказал, что ребенка придется оставить здесь, она вся переменилась в лице, бросила на Носовца умоляющий взгляд, взмолилась:
— Ради бога… разрешите, я возьму ее с собой… Ничего плохого не случится. Она не будет мне мешать, прошу вас, как же я оставлю ее?
Нахмурившись, Носовец покачал головой.
До самого своего ухода Света не спускала дочку с рук. Проводить Свету и проследить, как она доберется до места, было поручено Николаю. «Зачем еще и это испытание?» — подумала я и спросила у Касымбека:
— Почему ты сам не проводил ее? Зачем поручили это Николаю?
— Я предлагал, Носовец решил по-своему. Не знаю, зачем это ему.
Трудно другой раз понять душу этого крепкого человека. Действительно, зачем понадобилось ему посылать со Светой Николая? Ведь он знал их отношения. А может быть, он хотел, чтобы Николай сам убедился, на какое опасное дело шла его бывшая жена?
Света долго провозилась с узелком, в котором были платьица дочери ее, без конца перебирая их и рассматривая. Одежонку для детей мы шили сами из бязи и бумазеи, когда эти материалы случайно попадали к нам в руки. Шили, как умели, заботясь, главным образом, чтобы малышам было тепло. О внешнем виде нарядов этих мы как-то мало думали. Пусть и некрасиво, и грубовато, но зато надежно. Летом наши дети, конечно, бегали босиком в одних рубашонках.
Света достала из узла толстые носки, сшитые из полы шинели и сказала мне:
— Наденешь их, если похолодает.
— Обязательно, Светочка. Спасибо тебе.
Несмотря на мои протесты, она оставила мне и свой теплый платок, дескать, ночи будут холодные, пригодится. Потом сказала:
— Пальто я тоже оставлю. Зачем оно мне? А тебе или детям пригодится, мало ли что может случиться здесь, в лесу.
Она была готова снять с себя последнее и оставить все мне и своему ребенку, но я решительно запротестовала.
Ничего не осталось от прежней уравновешенной и такой безмятежной с виду Светы. В этот день она была беспокойна, суетлива, как будто что-то потеряла и никак не могла найти или забыла что-то самое важное, на секунду замирала, силясь вспомнить это важное, но тотчас же опять хваталась за пустяки, за одежду, еще за что-нибудь и как в бреду несколько раз повторила мне:
— Ну уж, Назира, ты присмотри, а? Присмотри, пожалуйста.
— Не беспокойся, Света, все будет хорошо, — только и могла сказать я. Она взглянула на меня с мольбой и отвернулась. А Николай, все это время сидевший в землянке, сгорал от нетерпения. Наконец не выдержал, бросил, отрывисто, жестко:
— Ну, пошли. Пора.
Света подхватила дочь, жадно расцеловала в обе щечки ее, спрятала лицо у нее на груди и замерла, и я услышала, как она тихо сказала:
— Прости меня.
Она передала мне дочь, круто повернулась и пошла. Опять она уходила, опять ей было не до меня, и жалко мне ее было до боли. Света молча шагала за Николаем, какая-то вся поникшая, отяжелевшая даже, походка у нее изменилась. Николай же шагал упруго и четко, точно по плацу.
Так Света и ушла, ни разу не обернувшись, не махнув мне на прощанье рукой…
Я верила в нее, в ее сильный характер, в опыт ее наконец и ум. Разве могла она погибнуть? Уж если кто и должен был пропасть в этой войне, так это я. Но, наверное, другое было мне написано на роду, судьба хранила меня для иных испытаний и уготовила мне эту землянку, где вот сижу с двумя детьми и жду…
Вскоре пришло сообщение, что Света благополучно устроилась на новом месте, и стали поступать первые сведения о движении немецких эшелонов. Однажды я слышала, как Носовец одобрительно, с гордостью отозвался о ней:
— Молодец, «Смуглянка», приступила к работе. Только теперь у нее другое имя.
И он хитровато подмигнул Касымбеку.
Минуло, наверное, не больше месяца, как мы получили новое известие: «Света схвачена». Донес на нее какой-то полицай, видевший ее прежде.
