Лиловые люпины - Нона Менделевна Слепакова
Комиссия, впрочем, уже ушла, наверное. Сейчас они все обсуждают всех их, сопоставляя со мною, и вырабатывают дальнейшие планы, чтобы ударить больней, неожиданней, унизительней, — как сегодня! Но «сегодня» постепенно уходило, на улице смеркалось. Если сперва мне хотелось как можно скорей отделиться от дома, как можно больше поставить между ним и собой времени и предметов, то теперь, в сумерках, после стакана сока, витрин, магазинных очарований и разочарований, передо мной все страшнее и неотвратимее начинал вырисовываться завтрашний день, когда комиссия будет отчитываться перед классом; и мне расхотелось глядеть на витрины и заходить в лавчонки. Но до свидания еще уйма времени, придется заставить себя его тратить…
С этими мыслями я приплелась к улице Ленина, прежней Широкой, и пересекла ее, действительно более широкую, чем остальные впадавшие в Большой улочки, ибо меж двух проезжих частей по всей ее длине тянулся большой скучный газон без всяких насаждений, с голой, уже впитавшей растаявший снег землей. Трамваи по Широкой в то время еще не ходили. За нею меня ждали два магазина, куда следовало заглянуть, галантерейный и канцтоварный. Галантерейный оказался тоже густо забит покупателями, приготовляющими восьмимартовские дары. Сквозь толпу, разглядывающую недорогие сумочки, маникюрные принадлежности и связки бигуди, я увидела в витрине распластанные пояски, о которых говорил Юрка в первую нашу встречу на углу Ораниенбаумской. В самом деле, они стоили по четыре пятьдесят, и среди черных, белых и кремовых лежал и красненький, именно такой, как надо, под стать моей шапочке и шарфику, весь как бы рябенький, в мел-кую-мелкую дырочку. Тут едкий гнев на самое себя, поднявшись снизу, ударил мне в голову. Это надо же так опростоволоситься! Выжрать в спешке стакан сока, буквально пропить на нем рубль десять, когда каких-нибудь дня три экономии, и поясок был бы мой! Рубль пятьдесят только и требовалось подкопить! Жадина, раззява, коровища ненасытная!.. Бабушкин лексикон так и звучал у меня внутри, огревая меня смачными шлепками. Проспала поясок, а ведь вскоре могла прийти в нем на свидание, растрогав Юрку исполнением его желаний!
В витрине канцтоварного высилась огромная, длинная, как шест, красная ученическая вставочка при 86-м пере величиною с крупную кошку. В этот, всегда столь притягательный магазин я, обозленная на всех и на себя, не вошла. Уже одна его витрина показалась мне вдруг невыразимо тоскливой, школьной, образцовой.
Время меж тем снова здорово скакнуло. Почти половину шестого показывали часы у маленького кинотеатра «Свет», раньше звавшегося «Люксом», — это зарубежное империалистическое слово перевели на русский в ту же патриотическую кампанию 1948 года.
Нога за ногу я потащилась дальше, мимо шляпного, цветочного, посудного — к площади Льва Толстого, к «Арсу», странное дело, не переименованному.
Но, достигнув площади, я не стала ее переходить: оставалось еще минут двадцать, нужно их где-то перебыть. Я зашла в «Гастроном» на углу Большого и площади, тоже обширный, второй по известности на Петроградской, с отвращением обвела глазами бесконечные нудные витринные цилиндрики с мукой и крупами, муляжи рыб и колбас, громоздившиеся у стенок отделов, и встала возле окна, глядя через площадь, где на пятачке между небольшим особнячком тубдиспансера, который впоследствии снесут, и налитой красным надписью «Арс» мы назначили встречу. Там сновало множество людских темных фигурок, но пока ни одна не останавливалась, ожидая. Хотя нет, вон кто-то задерживается, делает движение — на часы глядит, — Юркиного роста, да отсюда не разберешь. Только не спеши лететь через площадь, не показывай нетерпения, выдержи достойное опоздание минут на пять!..
Я продолжала глядеть сквозь витрину. Меж ее стеклами торчали пожелтевшие донца высоких конфетных коробок и некий тяжелый сборчатый куль из папье-маше, пропыленный, суживающийся в мою сторону. Я знала, что в нем, — но как же неказисто он выглядит сзади, такой завлекательный с улицы! Выйду-ка я, изведу последние минуты на разглядывание знакомой, но все равно занятной рекламной этой штукенции. В толпе и сумраке Юрка меня оттуда не заметит.
По углам витрины стояли две великанские, избыточно раззолоченные по синему коробки конфет «Руслан и Людмила», самых дорогих, сто рублей коробка. Вряд ли кто в 9–I лакомился из такой, — завидовали и Жанке Файн, у которой есть пустая, она в ней хранит южные камушки. И не мудрено: сама по себе коробка — уже чудо картонажной красоты! Едет по ней, едет могучий Руслан на богатырском мохноногом добром коне, в руках бережно Людмилу держит, томно-бледную, ломко вытянутую колдовским сном, а за седлом в котомке ежится Черномор, поглядывает, как его седая, отчикнутая витязем борода развевается на острие Русланова шлема…
Между двумя сказочными коробками и возлежал тот предмет, что из магазина представлялся всего-навсего объемистым пожухшим кульком. То был рог изобилия. Он походил на грандиозную раковину, широко раззявившую пасть к Большому и вываливающую на зрителя что угодно: конфеты, махонькие караваи и тортики, окорочки и колбаски, приоткрытые бочоночки с икрой, крохотные фигурки свинок, коровок, тушки севрюг и осетров. Любой из этих малюсеньких муляжиков мне всегда хотелось заполучить и носить на шнурке или прикалывать взамен брошки. Все эго, совершенно игрушечное, но опять же «совсем как настоящее», знаменовало, что имеется и настоящее и его неисчерпаемо много. Меня привычно начали одолевать давние, малышовые еще сомнения в бесконечной щедрости рога. Если все так, почему же столь стиснут домашний бюджет с его вечным припевом «мы не можем себе этого позволить»? Отчего же в черной мокрети задних магазинных дворов таятся, теснясь и озлевая друг на друга, постоянные очередищи то за тем, то за другим? Вот и недавняя очередь за сахаром, которую мы отстояли, чтобы по предъявлении всего наличного состава семьи получить норму песку… Уж не вываливает ли рог свое расточительное изобилие лишь на короткое время, днем, а ночью незамедлительно вбирает, скупердяйски всасывает муляжики назад в пыльные недра? Или втягивает избирательно один какой-нибудь продукт, и он сразу исчезает на самом деле, как, допустим, сахар? Притворное, лживое, двоякое волшебство творит этот рог…
И вслед за мелькнувшим словом «волшебство» ко мне вдруг пришла четкая мысль: Подземный Дух подарил Пожар именно такой талисман, рог изобилия, только карманный, вроде тех розовых ракушек, что употребляются как пепельницы во многих домах. Вместо изящно уменьшенных муляжиков съестного талисман,
