Оливковое дерево - Люсинда Райли
Возможно, подумал я, упомяну об этом позже, как бы невзначай. За кофе или вроде того.
Мы шепотом поговорили о том, насколько серьезна ситуация… но она сказала, что еще не потеряла надежду.
– Чудеса случаются, правда, Алекс?
Она смотрела на меня в отчаянии, совсем как раньше – взглядом, полным иррациональной веры, что я каким-то образом смогу все исправить, знаю все ответы, – и я кивнул.
– Где есть жизнь, там всегда есть надежда, Виола.
Она сказала мне, что последние двое суток Саша то приходил в себя, то снова терял сознание. Что она позвонила матери (которая отказалась приезжать) и Рупсу, который сказал, что, возможно, приедет.
– Но я сомневаюсь, – вздохнула она. – Он так и не простил папочку за то, что тот сделал в тот вечер на Кипре. Поставил маму в такое неловкое положение на празднике, а потом оставил нас фактически без средств. – Мы оставили Сашину больничную койку и спустились по лестнице, чтобы выпить кофе в кафетерии. – Но, конечно, что бы ни случилось в прошлом, сыну следовало бы прийти повидать отца… на смертном одре.
– Да. – Я сглотнул при этих словах, осознав, что она определенно не знает.
– Я так благодарна тебе за то, что ты пришел повидать его, Алекс. Твой папа тоже приходил на прошлой неделе, но в остальном… – она пожала плечами. – Больше никто. Не ахти какой жизненный итог, да?
Потом она рассказала мне, как провела здесь, в больнице, последние две недели, ночуя в комнате для родственников, потому что не желала оставлять Сашу одного.
– Это означает, что я не буду сдавать на следующей неделе экзамены за первый курс в универе, но мне сказали, что, учитывая обстоятельства, они будут готовы поставить мне расчетную оценку, основываясь на результатах успеваемости за год.
– Где ты учишься?
– В Университетском колледже Лондона недалеко отсюда. Английская литература и французский. К счастью, там многое основано на сочинениях, так что я вряд ли завалю год. Знаешь, Алекс, ведь все началось с того, что ты дал мне «Джейн Эйр», – тихо сказала она. И впервые на губах ее мелькнул призрак улыбки. – Я все время собиралась написать тебе и поблагодарить, но… – она вздохнула. – Жизнь продолжается, правда?
Я согласно кивнул.
– Даже наши семьи отдалились друг от друга за эти годы. Наверное, из-за того, что папа ушел, а всех нас всегда связывала дружба между ним и твоим папой. И, может быть, мама просто хотела начать все заново после развода.
И это тоже, но я мог бы привести и другие причины.
– Как поживает твоя мама? – вежливо спросил я.
– О, все так же.
Некоторое время она болтала обо всем, что произошло за девять лет, а я слушал. И смотрел. И чувствовал, как сердце начинает жутко колотиться, как когда-то с Хлоей.
– Я слышала о твоей маме. Мне так жаль, Алекс. Как она?
– О, знаешь, бывают хорошие дни, бывают плохие. Первый курс терапии не сработал, и метастазы вернулись в другом месте, но они, кажется, очень надеются, что уничтожат их на этот раз, – ответил я, изо всех сил стараясь казаться беззаботным.
– Господи, Алекс, – Виола закусила губу. – Ну и парочка мы с тобой, да?
«О, Виола, я надеюсь… очень на это надеюсь».
Я глубокомысленно кивнул, а потом она сказала, что нам лучше вернуться наверх в отделение интенсивной терапии проведать ее папу.
Мы сидели возле Саши, и я надеялся, что он не очнется, увидит меня и ляпнет что-то вроде: «О боже! Это мой давно пропавший сын пришел повидать меня и проститься». Из-за очевидного утомления и ранимого эмоционального состояния Виолы было очень важно, чтобы этого не случилось. В общем, после бесконечных полутора часов, когда он неподвижно лежал между нами, я наконец встал.
– Прости, Виола, но мне пора. Понимаешь, у меня в Оксфорде неделя последних экзаменов, и…
– Алекс, не надо объяснять. Я провожу тебя до двери.
– Хорошо.
Потом я наклонился над человеком, который формально был моим отцом, и поцеловал его в лоб, стараясь думать все мысли, какие пристало думать в такой исторический момент, потому что инстинктивно понимал, что это прощание.
В голову ничего не лезло, потому что там царила она.
Бросив на него последний взгляд, я вышел из отделения вслед за Виолой.
– Я просто выразить не могу, как я благодарна, что ты пришел, – снова сказала она, когда мы стояли на оживленной улице перед больницей. Она закурила самокрутку подрагивающими руками. – Это так похоже на тебя, Алекс. Я никогда не забывала, как добр ты был со мной в то трудное лето.
– Право, Виола, Лондон не так уж далеко от Оксфорда, – ответил я, чувствуя себя абсолютным ничтожеством из-за того, что она думала, будто я навестил Сашу просто потому, что я хороший человек.
– Я скажу ему, что ты приходил, если он очнется. Он тебя всегда очень любил. Помню, я рассказала ему, что ты поступил в Оксфорд… знаешь ведь, твой папа – мой крестный отец, он всегда посылает мне на Рождество чек и открытку и рассказывает все новости… и папа был так горд! Я буквально думала, что он расплачется. Ладно, тебе лучше идти, чтобы успеть на поезд.
– Да. Ты права.
– Я… ничего, если я попрошу у тебя номер мобильного? Так я смогу написать тебе и сообщить… – Голос замер, когда она рылась в поисках телефона, опустив голову, чтобы скрыть слезы, которые – я знал – стояли в ее прекрасных глазах.
– Конечно.
Мы обменялись телефонами, и я пообещал созвониться.
– Ох, Алекс, я…
И тогда я сделал единственное, что мог, – обнял ее. И прижал к себе. И надеялся – абсурдно, – что это может быть навеки.
– Пока, Алекс, – сказала она в конце концов.
И я ушел, зная, что пропал.
* * *Я позвонил папе, как только вернулся в Оксфорд, и сказал ему, что видел в больнице Виолу и что Саша толком не приходил в сознание последние пару дней. А потом спросил, говорил ли Саша кому-то из своих детей, что я его сын.
– Сомневаюсь, Алекс, – ответил он. – Рупс и так ненавидит его, а Виола, как ты знаешь, обожает. Не думаю, что Саша хотел бы еще больше испортить отношения с любым из них, особенно с Виолой. Последние годы она была практически всем, что у него осталось.
– Как насчет Джулз? По-твоему, она могла им намекнуть? – спросил я, впервые в жизни надеясь, что она открыла пасть и все рассказала. Потому что это означало бы, что мне не придется.
– Надо будет спросить об этом маму. Это она разговаривала с Джулз после того, как случился весь этот дурдом на Кипре. Опять-таки, я сомневаюсь. У Джулз, может быть, тяжелый характер, но, учитывая, что они только что потеряли дом,
