М. Забелло - Подсечное хозяйство, или Земство строит железную дорогу

Порція.

Мой милый,Скажи причину горести твоей.

Брутъ.

Я не совсѣмъ здоровъ — вотъ вся причина.

Порція.

Нѣтъ, Брутъ благоразуменъ: еслибъ онъБылъ нездоровъ, то онъ бы сталъ лѣчиться.

Брутъ.

Я такъ и дѣлаю. Ступай, жена, засни!

Порція.

Брутъ нездоровъ, а для него не вредноХодить растегнутымъ, вдыхая влагуСыраго утра? Какъ, Брутъ нездоровъ,А теплую постель тайкомъ оставилъДля воздуха холодной этой ночи,Исполненнаго вредныхъ испареній,Чтобы болѣзнь свою усилить?… Нѣтъ,Ты боленъ духомъ, милый Брутъ! По правуЖены я знать болѣзнь твою должна.Тебя я на колѣняхъ заклинаюМоей когда-то славной красотой,Твоей любовію и тѣмъ обѣтомъ,Который насъ въ одно соединилъ:Открой мнѣ, отчего ты такъ задумчивъ,Что за люди здѣсь были у тебя —Шесть человѣкъ иль семь? Они лицоОтъ мрака ночи даже закрывали.

Брутъ.

Встань, Порція, встань, добрая жена!

Порція.

Я не стояла-бъ на колѣняхъ, еслибъТы добрымъ Брутомъ былъ. Скажи мнѣ, Брутъ,Ужели въ нашемъ брачномъ договорѣУсловіе поставлено, чтобъ яТвоихъ секретовъ никогда не знала?Ужель съ тобой слилась я лишь отчасти,Въ извѣстной степени, какъ, напримѣръ,Должна дѣлить съ тобой постель и пищу,Порою разговаривать? Такъ яЖиву отъ сердца твоего не близко,Не въ городѣ, въ предмѣстьяхъ городскихъ?О, если такъ, то Порція для Брута —Наложница, а не жена!

Брутъ.

Нѣтъ, тыВполнѣ моя достойная жена!Я дорожу тобой какъ красной кровью,Которая мнѣ въ сердцу приливаетъ.

Порція.

О, еслибъ это было справедливо,Тогда-бъ я знала твой секретъ.Я, правда, женщина, но, вѣдь, меняСамъ Брутъ женою сдѣлать удостоилъ;Я женщина, но я — Катона дочь!Съ такимъ отцомъ и мужемъ неужелиЯ не должна быть тверже прочихъ женщинъ?Открой мнѣ, Брутъ, намѣренья свои —И никогда я ихъ не обнаружу;Свою я твердость духа доказала,Себѣ бедро поранивъ добровольно, —Ужели эту рану я моглаСъ терпѣньемъ вынести, а тайны мужаНе сохраню?

«Она его любитъ, она его жена и она хочетъ знать его секретъ, его тревоги, его горе, чтобъ успокоить его… Ну, такъ что же?! — громко и удивленно, порывисто закрывая книгу, спрашиваетъ она. — Но развѣ этого я не могу сдѣлать? Развѣ я не пойму тревоги и горя моего мужа, не успокою его?… „Свою я твердость духа доказала, себѣ бедро поранивъ добровольно….“ „Свою я твердость доказала, себѣ бедро поранивъ добровольно“ — громко и вдумчиво произнесла она во второй разъ и потомъ моментально схватила со стола перочинный ножикъ и все его лезвіе вонзила себѣ въ руку выше локтя.

Кровь фонтаномъ брызнула изъ раны, а потомъ быстро начала просачиваться сквозь рукавъ платья, а Катерина Дмитріевна очень спокойно вытерла объ юпку платья ножъ и потомъ весело разсмѣялась. Ей хочется позвать отца, мать, няню и показать имъ, что ей совершенно небольно, что она сама поранила себя, и при этомъ смѣется… Она опять раскрываетъ книгу, ходитъ съ нею по кабинету и вторично громко читаетъ разговоръ Порціи съ Брутомъ, совершенно позабывъ о своей ранѣ, и сильно пачкаетъ кровью и платье, и страницы Шекспира.

„Это нехорошо, совсѣмъ нехорошо! — весело и громко говоритъ она потомъ. — Александръ Македонскій былъ великій полководецъ, я очень похожа на Порцію, хотя мнѣ только семнадцать лѣтъ, но книгу все-таки незачѣмъ пачкать и рану нужно унять… И платье все испачкала, глупая!“

И она поспѣшно убѣгаетъ изъ кабинета къ нянѣ, чтобы спросить у няни тряпку и перевязать ею рану.

— Гдѣ это вы, барышня, порѣзались? Поди чай больно, барышня? — качая головой, удивленно спрашиваетъ няня, перевязывая руку барышни.

— Нѣтъ, няня! Совсѣмъ небольно, няня!

— Гдѣ тамъ небольно! Ишь кровь-то не уймешь никакъ, сквозь платокъ-то такъ и просачивается, — и небольно! Плакать-то вамъ, барышня, стыдно, такъ вотъ оно и небольно.

— Да нѣтъ же, нѣтъ, няня! Смотри, няня, видишь — небольно! — и она порывисто срываетъ перевязку, смѣется, машетъ рукой, а кровь изъ раны течетъ теперь толстою струей по обнаженной рукѣ дѣвушки.

Няня, какъ пораженная ужасомъ, стоитъ въ недоумѣніи, устремивъ испуганные глаза на дѣвушку, а дѣвушка продолжаетъ смѣяться, потомъ обнимаетъ няню, цѣлуетъ ее и пачкаетъ кровью платье и лицо няни.

— Няня, няня!.. Посмотри въ зеркало, няня! Посмотри, какая ты нарумяненная! Голубушка, няня, посмотри!

И она ведетъ няню къ зеркалу. Няня удивлена, поражена, забыла, что кровь не унята изъ раны ея барышни, и, какъ автоматъ, идетъ къ зеркалу. Она видитъ въ зеркалѣ веселое и смѣющееся лицо барышни и подозрительно качаетъ головой, осѣняетъ себя крестнымъ знаменіемъ и только теперь замѣчаетъ кровь на своихъ щекахъ и на лбу.

— И меня всю испачкала кровью, бѣдовая! — серьезно и съ укоромъ обращается она къ барышнѣ и поспѣшно начинаетъ перевязывать ей руку.

И цѣлый день Катерина Дмитріевна была весела, долго пѣла, не такъ скоро уставала отъ чтенія педагогическихъ книгъ, разговоръ съ мачихой и отцомъ казался болѣе интереснымъ, а няня смѣшила ее своимъ вопросительнымъ взглядомъ и покачиваніемъ головы. Этотъ случай, какъ слезы, о которыхъ она вспомнила, облегчилъ ее, успокоилъ, — она хладнокровнѣй относилась во всему и все не такъ теперь мозолило раздраженные ея нервы.

Въ половинѣ пятаго часа того же дня Софья Михайловна и Катерина Дмитріевна поѣхали кататься за городъ. Онѣ катались около часа. Кожуховъ почему-то не выѣхалъ къ нимъ и Софья Михайловна скучала, но ея падчерица не замѣчала отсутствія Кожухова и была очень весела, и ея молодая грудь ускоренно дышала свѣжимъ воздухомъ начинающейся весны.

— Ахъ, мама, какъ мнѣ бѣгать хочется! — сжимая руку мачихѣ, громко сказала она подъ конецъ катанья.

— Такъ зачѣмъ же дѣло стало? — улыбаясь отвѣчала Софья Михайловна. — Я велю остановиться и ты можешь побѣгать.

— Давай вмѣстѣ, мама.

Софья Михайловна согласилась, и онѣ обѣ минутъ десять рѣзво и шаловливо бѣгали на перегонки по шоссе.

Возвращаясь съ гулянья и проѣзжая мимо жалкаго и единственнаго во всемъ городѣ книжнаго магазина, Катерина Дмитріевна попросила мачиху остановиться и, быстро соскочивъ съ экипажа, вошла въ магазинъ.

— Позвольте мнѣ романъ „Феликсъ Гольтъ“ Джорджа Элліота, — спросила она у пожилаго торговца съ громадными очками на толстомъ носу.

— Отдѣльно у насъ „Феликса“ нѣту, а есть у насъ „Дѣло“ за тотъ годъ, когда помѣщался въ немъ „Феликсъ“. Вы купите „Дѣло“, такъ тамъ и „Феликса“ найдете, и очень много другихъ интересныхъ статей, — отвѣтилъ торговецъ и полѣзъ доставать толстую связку книжекъ „Дѣда“.

Она не разсматривала другихъ статей, а посмотрѣла, есть ли въ книгахъ „Феликсъ Гольтъ“, всѣ ли главы романа въ нихъ, не торгуясь заплатила купцу восемь рублей и сама вынесла связку книгъ въ экипажъ.

Послѣ обѣда она принялась за чтеніе романа и читала его до часу ночи, когда окончила его весь. Она обыкновенно ложилась спать не ранѣе полуночи и скоро засыпала, теперь же ей не спалось и въ часъ ночи.

„Но гдѣ же тутъ доказательства? Почему, чтобы быть такой, какъ Эсфирь, нужно выходить замужъ въ такія лѣта, какъ вышла она за Феликса, въ двадцать три года?… Даетъ уроки, любитъ немножко франтить, хороша собой… Что же еще у ней есть? Чѣмъ она такая умница?… Она отказалась отъ богатаго наслѣдства, вышла за бѣднаго Феликса, полюбила его… Но развѣ это трудно? Когда полюбишь, развѣ испугаетъ бѣдность? Нѣтъ, нѣтъ! Я пойду за нищаго, если полюблю его!.. Ну, право, Могутовъ совсѣмъ не правъ, совѣтуя любить и выходить замужъ въ двадцать пять лѣтъ. Можно, можно въ мои лѣта, можно!.. Мнѣ семнадцать, до двадцати двухъ лѣтъ нужно жить еще пять лѣтъ — это ужасно! Нѣтъ, я не хочу такъ долго ждать, а какъ только влюблюсь, сейчасъ же выйду замужъ!..“

И, порѣшивъ этотъ трудный для нея вопросъ о возрастѣ любви и брака, она спокойно заснула и спала крѣпко, почти безъ сновъ, и только разъ, два, мелькомъ, ей являлась во снѣ няня съ выпачканнымъ кровью лицомъ, съ удивленною физіономіей и съ руками ощупывающими свой носъ.

На утро она проснулась, какъ всегда, въ восьмомъ часу и спокойно принялась за обычныя свои занятія, но къ десяти часамъ въ ея головкѣ опять зашевелились и заволновались безпокойныя мысли. Порѣшивъ съ однихъ вопросомъ, она задумалась надъ другимъ: кого полюбить, за кого выйти замужъ? И какъ только она задала себѣ этотъ вопросъ, въ ея воображеніи живо нарисовался образъ Кречетова, и его внезапное объясненіе въ любви въ ней. Она сравниваетъ всѣхъ своихъ знакомыхъ съ нимъ… У ней мелькаетъ мысль о Могутовѣ теперь сильнѣе, хота она уже мелькала въ ея головкѣ нѣсколько разъ, когда она думала о Кречетовѣ, о Львовѣ, о прочихъ знакомыхъ своихъ кавалерахъ и когда думала о любви Эсфири къ Феликсу. Безотчетный стыдъ побуждалъ ее бѣжать его, не думать о немъ, но мысли не слушались ея.