Юрий Поляков - О странностях любви... (сборник)

— Почему не надо?

— Потому, что я люблю другого! — ответила Шарлотта Ивановна, и сразу какая-то радостная гордость разлилась по ее сердцу, как заря по небу. Она почти не обратила внимания на то, как сморщился Колин носик, и что он стал быстро лепетать, моргая глазами. Наконец она услышала:

— Не запрещайте мне только думать о вас и ждать… Я буду вас любить платонически!

— Нет, вы не смеете этого делать! — крикнула Шарлотта, входя в дверь.

Дней десять она не ходила на каток, не потому чтобы сердилась на Колю, а просто наслаждаясь дома вновь вспыхнувшим и расцветшим сознанием своей прекрасной любви. Она даже ничего не сказала об этом случае Илье Петровичу, а только радостней и проворней бегала пешком на Морскую. Но для полноты чувства ей хотелось все-таки поделиться своей радостью. Она боялась только, как бы это не показалось хвастовством с ее стороны, выставлением на вид своих заслуг. Выбрав вечер, когда Илья Петрович был особенно благодушно настроен, она робко рассказала ему свой скромный роман. Вениаминов принял ее рассказ как-то слишком шутливо.

— Поздравляю вас, Шарлотта Ивановна, с победой… Конечно, мне очень дорого, что вы помните обо мне, но все-таки я бы вам советовал не упускать из виду этого молодого человека.

— Зачем он мне? Вы же сами знаете, Илья Петрович, что мне, кроме тех отношений, которые существуют между нами, никаких не надо.

— Конечно, я это знаю и очень вам благодарен. Я просто пошутил.

— Как вам не стыдно так шутить?

— Я уж просил вас простить меня. Ну хотите, чтоб загладить свою вину, я сообщу вам две новости?

— Ну конечно, конечно…

Илья Петрович походил по комнате, будто соображая, какую новость сказать первой, наконец, остановясь около самой Шарлотты Ивановны, произнес:

— Во-первых, я получил повышение по службе, о котором вам говорил.

— Да разве могло быть иначе? По вашему уму, по вашим заслугам вам давно уж нужно было быть профессором.

— Это вы так рассуждаете, милая Шарлотта Ивановна, другие думают иначе; одним словом, повышение мне дали, так что теперь вполне возможно подумать о женитьбе.

— Не надо, не надо, не надо, я вам и так верю.

— Ну хорошо, я не буду говорить, хотя не знаю, почему это вас так волнует. Ведь ничто, в сущности, не изменится.

— Ну, я прошу вас не говорить сейчас. Я слишком счастлива.

Илья Петрович с удивлением посмотрел на немку и проследовал в свой кабинет.

На следующий день после обеда Илья Петрович снова начал как бы продолжение вчерашнего разговора.

— Что, Шарлотта Ивановна, вы больше не видали того студента с катка?

— Нет. Зачем же мне его видеть?

— Это, конечно, дело ваше, но мне показалось по вашему рассказу, что этот молодой человек… как его? — Коля, не похож на уличного искателя приключений и, может быть, с вашей стороны не совсем благоразумно так им неглижировать. Я очень ценю вашу преданность и доброе ко мне отношение, но совсем не хочу мешать вашему счастью.

— Мое счастье — быть всегда около вас! Никаких мне студентов с катка не надо. И если я вас вчера просила не продолжать разговора, то только потому, что чувствую себя и так безмерно счастливой.

Илья Петрович пожал руку Шарлотте и продолжал менее спокойно:

— Я, собственно говоря, не совсем понимаю, отчего это вас так волнует. Все останется по-прежнему, я уверен, что моя будущая супруга не будет ничего иметь, чтобы вы оставались у нас. Я уж говорил с ней об этом. Она даже хочет с вами познакомиться.

Шарлотта Ивановна молчала.

— Я думаю, что для вас эта перемена будет к лучшему; вы слишком много для меня сделали, и то ничтожное вознаграждение, которое я имел возможность вам давать, совершенно не вознаграждало вашей заботливости. Теперь мой оклад увеличен, кроме того, моя будущая супруга — женщина со средствами, мы можем несколько лучше, несколько шире выражать свою благодарность.

Шарлотта все продолжала безмолвствовать.

— Видите ли, я настолько бескорыстно и хорошо отношусь к вам, что еще раз напоминаю вам о том молодом человеке: не следует пропускать своего счастья.

Илья Петрович посмотрел на часы.

— Я очень рад, что вы теперь несколько успокоились, а наши отношения, которые мне так дороги, останутся такими же. Ведь между нами — платоническая любовь, которая ничего не требует и счастлива тем, что другой существует. Не так ли?

Илья Петрович еще раз дружески пожал руку ничего не говорившей Шарлотте Ивановне и вышел, не оборачиваясь и не замечая, что его платоническая подруга продолжает сидеть неподвижно, глядя на скрещенные руки, не моргая и даже не плача.

Аркадий Аверченко. Ниночка

Начальник службы тяги, старик Мишкин, пригласил в кабинет ремингтонистку Ниночку Ряднову, и, протянувши ей два черновика, попросил ее переписать их начисто.

Когда Мишкин передавал эти бумаги, то внимательно посмотрел на Ниночку и, благодаря солнечному свету, впервые разглядел ее как следует.

Перед ним стояла полненькая, с высокой грудью девушка среднего роста. Красивое белое лицо ее было спокойно, и только в глазах время от времени пробегали искорки голубого света.

Мишкин подошел к ней ближе и сказал:

— Так вы, это самое… перепишите бумаги. Я вас не затрудняю?

— Почему же? — удивилась Ниночка. — Я за это жалованье получаю.

— Так, так… жалованье. Это верно, что жалованье. У вас грудь не болит от машинки? Было бы печально, если бы такая красивая грудь да вдруг бы болела…

— Грудь не болит.

— Я очень рад. Вам не холодно?

— Отчего же мне может быть холодно?

— Кофточка у вас такая тоненькая, прозрачная… Ишь, вон у вас руки просвечивают. Красивые руки. У вас есть мускулы на руках?

— Оставьте мои руки в покое!

— Милая… Одну минутку… Постойте… Зачем вырываться? Я, это самое… рукав, который просвечив…

— Пустите руку! Как вы смеете! Мне больно! Негодяй!

Ниночка Ряднова вырвалась из жилистых дрожащих рук старого Мишкина и выбежала в общую комнату, где занимались другие служащие службы тяги.

Волосы у нее сбились в сторону, и левая рука, выше локтя, немилосердно ныла.

— Мерзавец, — прошептала Ниночка. — Я тебе этого так не прощу.

Она надела на пишущую машину колпак, оделась сама и, выйдя из управления, остановилась на тротуаре. Задумалась:

«К кому же мне идти? Пойду к адвокату».

Адвокат Язычников принял Ниночку немедленно и выслушал ее внимательно.

— Какой негодяй! А еще старик! Чего же вы теперь хотите? — ласково спросил адвокат Язычников.

— Нельзя ли его сослать в Сибирь? — попросила Ниночка.

— В Сибирь нельзя… А притянуть его вообще к ответственности можно.

— Ну притяните.

— У вас есть свидетели?

— Я — свидетельница, — сказала Ниночка.

— Нет, вы — потерпевшая. Но, если не было свидетелей, то, может быть, есть у вас следы насилия?

— Конечно, есть. Он произвел надо мной гнусное насилие. Схватил за руку. Наверное, там теперь синяк.

Адвокат Язычников задумчиво посмотрел на пышную Ниночкину грудь, на красивые губы и розовые щеки, по одной из которых катилась слезинка.

— Покажите руку, — сказал адвокат.

— Вот тут, под кофточкой.

— Вам придется снять кофточку.

— Но ведь вы же не доктор, а адвокат, — удивилась Ниночка.

— Это ничего не значит. Функции доктора и адвоката так родственны друг другу, что часто смешиваются между собой. Вы знаете, что такое алиби?

— Нет, не знаю.

— Вот то-то и оно-то. Для того чтобы установить наличность преступления, я должен прежде всего установить ваше алиби. Снимите кофточку.

Ниночка густо покраснела и, вздохнув, стала неловко расстегивать крючки и спускать с одного плеча кофточку.

Адвокат ей помогал. Когда обнажилась розовая, упругая Ниночкина рука с ямочкой на локте, адвокат дотронулся пальцами до красного места на белорозовом фоне плеча и вежливо сказал:

— Простите, я должен освидетельствовать. Поднимите руки. А это что такое? Грудь?

— Не трогайте меня! — вскричала Ниночка. — Как вы смеете?

Дрожа всем телом, она схватила кофточку и стала поспешно застегивать ее.

— Чего вы обиделись? Я должен был еще удостовериться в отстутствии кассационных поводов…

— Вы — нахал! — перебила его Ниночка и, хлопнув дверью, ушла.

Идя по улице, она говорила себе:

«Зачем я пошла к адвокату? Мне нужно было пойти прямо к доктору, пусть он даст свидетельство о гнусном насилии».

Доктор Дубяго был солидный пожилой человек.

Он принял в Ниночке горячее участие, выслушал ее, выругал начальника тяги, адвоката и потом сказал:

— Разденьтесь.

Ниночка сняла кофточку, но доктор Дубяго потер профессиональным жестом руки и попросил: