Кухонный бог и его жена - Эми Тан
— Летят! Все, кончились наши дни!
Я подхватила на руки Данру, замочив платье, и выбежала на улицу, чтобы посмотреть, куда она показывала. Там, в небе, виднелась стая птиц. Их строй напоминал строй японских истребителей.
Я с облегчением рассмеялась:
— Это птицы! Единственное, что они могут на нас сбросить, лишь испачкает нам головы.
Хулань казалась оскорбленной в лучших чувствах.
— Почему ты надо мной смеешься?
— Не над тобой.
— Я видела, как ты смеялась.
— Ну конечно, я смеялась. Ты же сказала мне, что мои дни кончены, я выбегаю и вижу, что еще жива. На небе только птицы. Вот я над этим и смеюсь.
— Они выглядят прямо как самолеты, даже сейчас. Сама посмотри. Любой мог бы ошибиться.
По мне, эти птицы выглядели как птицы. И в тот момент я подумала, что у Хулань, наверное, портится зрение. Она начала обвинять меня в том, что я что-то не так вижу, а раньше просто подтрунивала надо мной.
Однажды Хулань отложила спицы для вязания и вмиг потеряла их. Когда я их нашла, она долго смеялась и сказала, что, должно быть, их проглотило привидение, а потом выплюнуло обратно. Но в следующий раз она потеряла иголки, нахмурилась и заявила:
— Наверное, это твой сын их куда-нибудь затащил.
Я задумалась, каково это — прожить жизнь, ничего не видя в ясном свете и не замечая собственных ошибок. Но с другой стороны, с какой стати она взялась винить моего сына в собственной невнимательности? И почему я должна терпеть ее придирки, когда это она перепутала птиц с бомбардировщиками?
В следующий раз, когда мы с Данру и Хулань отправились на рынок, я отвела ее к торговцу, продававшему очки.
Крохотный магазинчик в новой части рынка появился после начала войны. У продавца на столе лежало несколько пар очков, а остальные размещались в нескольких корзинках. Те очки, что на столе, как объяснил продавец, нужны были только для того, чтобы определить остроту зрения.
Хулань надела первые, посмотрела на нас с Данру и рассмеялась:
— Ой, я сейчас как будто снова оказалась на той горной дороге. От этих очков у меня голова кружится.
Данру в полном молчании и с беспокойством наблюдал за ней.
— Что, думаешь, куда спряталась тетушка Хулань? — спросила она малыша. Он улыбнулся и стянул очки с ее лица.
Мы обе рассмеялись, и Хулань примерила еще три разные пары. Но, надев на нос четвертую, затихла и не дала Данру стянуть и эту тоже. Она посмотрела вверх и вниз, сняла очки, потом надела снова, подошла к дверям и посмотрела на лавочки через дорогу.
— Я вижу чудесный шарф, — сказала она. — И бобы, которые надо купить.
Продавец был очень доволен. Он показал Хулань корзинку, в которой были нужные ей очки, и предложил ей выбрать. На некоторых красовалась золотистая оправа, а некоторые казались сделанными из дешевой жести. Потом я заметила, что у каких-то недоставало дужки или из-под стертой позолоты виднелся сероватый металл.
— Это же старые очки, — сказала я продавцу.
— Конечно, старые, — согласился он. — А где сейчас взять новые? Весь металл идет на военные нужды, а не на такие вещи.
Он повернулся к Хулань:
— Вот, мисс, эти особенно хороши, британские. А те, что сейчас на вас, подешевле. Признаюсь, они из Японии.
Это известие не обеспокоило Хулань и Данру, увлеченно перебиравших оправы. Но меня очень смущало, что в корзинках, возможно, лежат очки мертвецов.
Хулань выбрала очки с круглыми стеклами, без оправы, лишь с небольшим островком металла, удерживающим их на переносице, и золотистыми дужками. Я сказала, что в них она похожа на ученого, и ей это очень понравилось.
По пути домой она все время то снимала очки, то надевала снова.
— Ты это видишь? — спрашивала она меня.
— Корзина с красными перцами.
— А это? — Она указывала вниз по дороге.
— Мужчина продает каменный уголь.
— А за ним?
Она будто устраивала мне проверку зрения!
Так Хулань и рассматривала все на рынке, с очками и без. По дороге нам попался военный грузовик, возле него которого стояли солдаты. Данру смотрел на них во все глаза, и я задумалась о том, что он сейчас видит. Солдаты были совсем молодыми, еще мальчиками, только что призванными на службу, судя по тому, как на них висела форма. Многие из них выглядели гордыми и восторженными. Кто-то любовался своими новыми ботинками. Скоро этот грузовик отвезет их в места, о существовании которых они раньше не подозревали. Но сейчас в их лицах я видела детскую доверчивость, как у Данру.
Мужчина постарше прокричал приказ, и солдатики выпрямились и полезли в грузовик, чтобы встать там, в кузове, опираясь на деревянные поручни. Только тогда я увидела матерей, бабушек и сестер, плачущих и машущих им с другой стороны дороги. На них были тюрбаны и яркие юбки, самая нарядная одежда. Они спустились с гор, чтобы попрощаться. Кто-то из молодых солдат улыбался и радостно махал в ответ, но кто-то был напуган. У одного дрожали губы, которые он по-детски прикусил, пытаясь сдержать слезы.
Я смотрела на этого юношу, по сути, еще ребенка, и думала о том, куда он едет и что будет с ним дальше. Наверное, он и сам думал о том же.
— А это видишь? — снова спросила Хулань, указывая на корзину грибов, моих любимых. И вскоре я забыла о молодых солдатах.
В то утро Хулань стала большим экспертом по грибам. Теперь, когда она хорошо видела, она быстро обнаруживала все недостатки товара: примятые, перестоявшие или поломанные. К счастью, выбор был богатый, и все свежее. В Куньмине грибы круглый год росли в тенистых складках почвы возле холмов, окружающих город. Я выбрала несколько штук на длинных ножках и с крупными шляпками. Не помню, как они называются, но до сих пор помню их вкус. Если их посолить и обжарить в горячем масле, то они становятся такими нежными, такими легкими, что их можно есть целиком, и шляпку, и ножку, ничего не надо выбрасывать. В тот день на рынке мне их очень хотелось. Я собиралась приготовить их с острым перцем, который долго вымачивается в масле, пока не потемнеет. Я как раз думала об этом блюде и уже тянулась к банке с перцами, как раздался вой сирен и заговорили репродукторы:
— Пип! Пип! Пип! Внимание! Внимание!
Эти звуки повторялись снова и снова. Люди отреагировали на них так же, как в Нанкине, когда японцы сбросили листовки. Я схватила
