На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
Он вздохнул и всё рассказал.
— Моя мать — единственный ребенок в семье. Всеми обожаемый. У нее, увы, не было музыкального слуха, но бабушка, Царство ей Небесное, считала, что неодаренных детей просто нет, поэтому долго искала в матери таланты и нашла. В конечном итоге ее дочь стала весьма неплохой художницей. Мать обожала цветы. У нее все картины были яркими, солнечными, пропитанными теплом и светом. Родители искали ей принца. Вот только так случилось, что ее зачислили в спецбригаду для поездки на олимпиаду в Москву.
Там она и встретила отца Вадима. Он северо-корейский пловец. Она его любила. Всегда с теплотой о нем говорила. Но он уехал. После выяснилось, что Оксана беременна. Чтобы избежать позора, ее выдали замуж за дедушкиного аспиранта. Тот, дав фамилию и отчество ребенку, получил взамен комнату в коммуналке и место в клинике. Через полгода они развелись. Вадим его ни разу не видел.
А когда ему было девять, она привела в дом Андрея. Он был моложе ее, очень талантлив и не в меру честолюбив. Уж где они спелись, неизвестно. Потом Вадим стал понимать, что Андрей был таким из-за перекореженного детства. Талантливый ребенок, который сам себе проложил дорогу в искусство. Он просто выгрыз себе этот клочок, на котором стоял на одной ноге, балансируя от зависти и неприятия окружающих людей. Оксана Романова же подперла его своей фамилией, репутацией и положением, и он смог встать на обе ноги. Его скульптуры… Вадим не являлся знатоком, но ему они нравились. Было в них что-то… необыкновенное. Воздушное и легкое…
Мать с Андреем поселились в Колпино, в квартире, где до этого она жила с сыном. Вадим так и не смог ужиться с отчимом. Даже несмотря на всю любовь к матери. А мать он любил! Любил так горячо, что потом, когда уже всё произошло, не мог себя заставить ненавидеть ее. Он учился год за годом ненавидеть ее.
Но ненависть к ней он питал через чувство вины перед Алькой. У Вадима была мать. Была мать, которая пекла пирожки с восемью начинками сразу. Была мать, с которой мальчишка катался на лыжах, ходил в кино, жарил семечки, рисовал свои первые картины. У Альки такой матери не было.
Алька родилась в девяносто втором году. Союза уже не было. Жизнь неслась ошпаренной курицей неведомо куда. Деньги обесценивались. Продукты дорожали, и искусство было никому не нужно. Какая картина? Какая скульптура? Было бы что на стол поставить. Закрывались вернисажи. Студии, одна за другой, объявляли себя банкротами. Мать с отчимом оказались в затруднительном положении. Они привыкли жить на широкую ногу, курить «Mallboro» и пить коньяк «Hennessy». А тут пришлось перейти на «Приму» и «Портвейн».
А потом в семье появились наркотики. Правда, Вадим узнал об этом много позже. Бабушка старалась его оберегать, ведь он несмотря ни на что легко и уверенно шел к намеченной цели. Просто как-то мать приехала в родительский дом на сына посмотреть, однако после ее отъезда бабушка недосчиталась денег в тайнике, да не каких-то денег, а долларов. Она не сопоставила приезд дочери с пропажей денег, но через какой-то промежуток времени ситуация повторилась. Бабушка засомневалась, но поверить не могла, да и не хотела.
Спустя какое-то время, дочь вновь явилась в родительский дом. В тот день она была взвинченная. Алька беспрестанно верещала на ее руках, и бабушка отобрала ребенка. Двухгодовалая Аля вся была покрыта какими-то цыпками. Она без конца чесалась и плакала. Когда девочку занесли на кухню, она умудрилась схватить со стола кусок хлеба и затолкала его в себя, давясь, не жуя. Дед, уже осевший дома, скрутил мать и обнаружил следы от уколов…
— Ее лечили много раз, — проговорил парень, крутя в пальцах оставшийся фильтр сигареты, — у деда такие связи были! Андрея вытолкали взашей. Да не просто так, а чтоб забыл дорогу назад. Дед грозился, что повесит на него какое-нибудь дело с наркотиками, и тот уехал. Мать, пролечившись, взялась за ум. Дед нажал на всевозможные педали, и ее взяли учительницей живописи в изостудию. Альку отправили в сад. Мать продержалась почти два года, а потом…
Алька была как переходящий кубок. Она жила то с матерью, то с братом и бабушкой. Родители спасали свою непутевую дочь, но она раз за разом срывалась. В ее картинах появилось безумие, а однажды талантливая художница изрезала ножом все свои старые солнечные работы, утверждая, что солнца в жизни нет, и она была наивна и слепа. Альке было семь…
— Этого бы ничего не произошло, если бы не я, — в который раз проговорил Вадим, — если бы бабушка не занималась мной, она бы забрала Алю к себе. Но она ездила со мной. Я любил Альку и тогда, но без чувства ответственности. Ну, есть сестренка, и что с того? Я ей привозил подарки. Никогда не забывал, но я не могу вспомнить, чтоб хоть раз обнял ее. Чтоб хоть раз поговорил с ней. Просто галочка напротив слова «сестра». И всё. Ездил, в Вену, кажется, уже не припомнить, и привез замечательное платье. Кружевное розовое, как у принцессы. Алька его увидела, даже прослезилась от счастья. А она… ей было девять лет, однако весила она сорок пять килограммов.
— Алька? В девять лет? Да она сейчас меньше весит! — изумилась Инна.
— Да, Алька весила сорок пять килограммов, — повторил стилист, — а волосы у нее точно локоны завитые были. Пухленькая блондиночка с кукольными чертами лица, с кукольными кудряшками, с кукольными синими глазами… И в этом платье она смотрелась настоящей куклой. Отчим на тот момент вернулся. Причем не просто вернулся, а прошел тест на наркотики у деда в клинике, подтвердив, что чист. Мать тоже была в завязке. Мы как-то все расслабились. У меня было важное мероприятие, я приехал в Колпино, привез билеты матери, отчиму и Альке. Мать такая радостная была… Черт, вот как я мог поверить ей? Поверить им?
Вадим спрыгнул с подоконника и прошелся по комнате. Он открыл воду и попил прям из-под крана. Вытер ладонью рот.
Он два года боялся спать. Стоило ему закрыть глаза, как тут же память подсовывала ему тот страшный день, и Вадим вскидывался с воплем на постели. Он едва не лишился рассудка. Он бы сошел с ума, если бы мог себе
