Сень горькой звезды. Часть вторая - Иван Разбойников
Андрей пошарил по карманам и вытащил жалкие медяки.
– Мало, – пожалел себя Лосятник и догадался: – Наш завхоз аванс на всю экспедицию получает, вот у него и стрельнем – моя доля в этих деньгах тоже есть.
Ждали завхоза долго. Солнце уже склонялось к закату, когда на берегу возникла долговязая фигура Миши Тягунова. Кроме туго набитой кирзовой сумки на боку, он тащил на спине тяжело обвисший рюкзак.
– Пока кое-какие покупки сделал, задержался, – пояснил он Андрею. – А ты, Лосятник, я вижу, опять здесь, и без охраны. Сбежал, что ли, от своего мусора?
– Чего мне от мусоров бегать, – дернулся Борис, – пусть они от меня бегают. Небось Ермаков сейчас на красном ковре за мое задержание.
– Так мы без него возвращаемся? – как бы огорчился Тягунов. – А начальник обещал, что я вернусь с сопровождающим.
– Не боись, – пообещал Борька, – Проводим тебя в наилучшем виде, не пропадут наши денежки. Начальник предполагает, а прокурор располагает. Так что не жди своего мента, а давай лучше денег на поллитру, по случаю, так сказать, и пока лавка открыта.
– Валяй! – неожиданно согласился Тягунов, доставая из кармана горсть смятых купюр. – Только беги в лавку сам и не забудь взять закуски.
– Между прочим – дело к ночи. А мне потом в темноте плыть, – попробовал вмешаться Андрей.
– Ты капитан или рулевой? – нажал на его самолюбие Тягунов. – Все пароходы ночами по реке ходят – и ничего, на берег не выскакивают. А твою калошку мы по любым мелям на руках проведем – будь уверен. Дай самому тебе пора уже реку знать – не первый месяц заруливаешь. А то ночи он испугался, словно ребенок, – вы поглядите на него...
Андрей обиделся и полез в трюм, сделав вид, что должен срочно откачать подсланевую воду: завхоз ему был неприятен. Он качал и качал рукоятку насоса. Дефектная от рождения ручная помпа всасывала с трудом, пускала пузыри и плевала за борт по чайной ложке, не желая работать. Но капля за каплей грязная вода из-под еланей перелилась за борт, расцветив акваторию вокруг причала нефтяной радужной пленкой. И хотя вода под еланями убыла, но до конца так и не исчезла. Андрей понял, что, несмотря на то, что его мотобот и носит имя «Трезвый», до конца он никогда не просыхает и не просохнет, как ни старайся. Тогда он плюнул под елани, вытер мхом руки и полез на палубу, откуда слышались звуки разгорающегося пьяного веселья. Так и есть: на палубе ели и пили. Вернее, ел и пил в основном Борька, а завхоз только ел твердокопченую до прочности автомобильной покрышки колбасу с хлебом и луком, не забывая подливать Лосятнику из бутылки с белой головкой. Лосятник от «Московской» не отказывался, пил, закусывал и хвастался:
– Да я! Я этих мусоров в гробу видал, в белых тапочках. Ермаков век будет помнить – я ему устрою. Верно, Андрей? Капитан, капитан, улыбнитесь... – Лосятник пьянел на глазах.
Андрей тоже взял кусок колбасы и, откусывая на ходу, пошел запускать двигатель: медлить с отходом причин больше не было, да и смеркалось – следовало поторапливаться. Мотобот зафыркал, задрожал всем своим деревянным телом, ожил и, освобожденный от береговых пут, побежал по остекленевшей в вечернем затишье матушке Оби. Солнце, красное от усталости, садилось за остров, и последние его лучи пытались ослепить рулевого, который пел за штурвалом. Андрей всегда пел, когда работа ладилась, погода радовала и дизель не подводил. Слова сами приходили на ум и складывались в песню. И Андрей пел не стесняясь – за грохотом дизеля все равно никто не слышит:
Когда от качки голова кругами, Когда за ворот сыплет мерзкий дождь, Не потеряй опоры под ногами, Иначе – за борт резко соскользнешь. Когда над бортом рынды с перепуга Дадут сигнал, что человек в беде, Не упусти спасательного круга, Чтоб не расплыться кругом по воде. А если вдруг судьба нагонит вьюгу И заскребутся кошки на душе, Не изменяй спасительному кругу – Ты без него не выплывешь уже. Везенье не считай своей заслугой – Судьба к самоуверенным строга: Ты думаешь, что держишься на круге, А сам повис у черта на рогах.
